Когда Луна встретила Солнце

Едва наступает рассвет, пока воздух ещё холодный, а трава мокрая после вчерашней грозы, Майк сидит на крыльце их семейного дома, похожего на все остальные в небольшом поселении вдоль реки. Он сидит на ступеньке, скинув с ног всякую обувь, плетёт венок из цветов и дожидается маму. Мама попросила его присмотреть за Холли. И нет ничего более легкого для него, чем сидеть с младшей сестрой, потому что на самом деле она сущий ангел, но Холли вступила в такой возраст, что-то типа подросткового бунта, когда она отказывается вылезать из своей волчьей формы. Холли гоняет по двору мяч, изредка подбегая к Майку, чтобы он закинул его подальше. Её шерстка каштанового цвета, такая же, как у мамы. Ей нравится охотиться на всякую мелочь, вроде енотов и барсуков, вот только она никогда их не ловит. Просто мучает своими догонялками. Майк вплетает между синих пролесков сиреневые крокусы, наматывая на стебельки одного стебельки другого, завязывая их в крепкие узлы. Когда-то давно венки его научила плести Нэнси, но сейчас она уже этого не вспомнит. Когда они разговаривали в последний раз? Она стала звонить всё реже, хотя единственный на всё племя телефон свободен двадцать четыре часа в сутки. Холли находит какую-то глубокую лужу с грязью и шлепается в неё с разбега, испачкав всю свою шерсть. Майк кривится, безнадежно вздыхая. — Я тебя отмывать не буду, — предупреждает он. — И клещей вычесывать тоже… Жди теперь маму, либо обращайся. Холли смотрит на него с вызовом, вздергивает нос-кнопку, а затем с концами ложится в грязь, перекатываясь по ней с одного бока на другой. Фигура мамы виднеется из-за домов, она неспеша идёт по тропинке, держа в руках плетеную корзинку, полную дикой голубики. Майк может почувствовать любимый запах ягод с любого расстояния. Голубику сложно найти в лесу в апреле, но если знать места, особенно теплые, где кусты хорошо прогреваются солнцем, а земля остается влажной — то можно набрать ягод на целую стаю Ахига. — Холли! — кричит ей мама, увидев покрытую грязью с головы до лап маленькую волчицу. — Что за безобразие… Мама подходит к дому, качая головой, она присаживается рядом с Майком на ступеньки, поставив корзину на землю. Холли, довольная собой, несется к поросшему травой плавному спуску к реке, закрытому широкими плакучими ивами. Кэй — означает Ива. Это второе имя Холли, племенное. — Почему именно Кэй? — каждый раз спрашивает Майк. — Ты не знаешь о своих предках со стороны матери? — упрекает его мама, тем не менее любуясь искусно сделанным венком. — Ты рассказывала, а я забыл, — Майк поджимает губы, заведомо проигрывая маме. — Как всегда. Ива — символ смерти, печали, скорби. Ивовые ветви отламывали на прощание, перед разлукой с любимыми. — Моя прабабушка была из рода тибетских лис, — спокойно рассказывает мама, наклоняясь, чтобы расстегнуть свои сандалии, она остается с босыми ногами, как и Майк, зарывшись пальцами в мокрую траву. — А в Тибете ива — это древо жизни. Ещё одна дань памяти. Всё, что так сильно любят волки. — Для кого такой красивый венок? — дразнит его мама. — Пустишь по реке, не дождавшись июля? — Мам, — у Майка краснеют щеки каждый раз, когда она намекает на то, что он находится в поиске своей пары. — Это не то… Хотел сходить к Белому Дубу на Утёсе, проведать вожаков, помолиться. Мама кладет аккуратную ладонь ему на плечо, ободряюще сжимая. — Это отличная идея, малыш, — говорит она. — Я бы сказала тебе взять с собой Холли, но боюсь, что она кинется со скалы в ледяную воду… Майк негромко смеется. Да уж, у всех женщин в его роду взрывной характер. Джейн приводит Уилла к болоту, самому настоящему болоту, окруженному высокими бело-черными березами. Они отошли от хвойной части леса, перебравшись к лиственной, образовавшейся под воздействием аномальных перепадов температур и непредсказуемых погодных условий, которые, как оказалось, случаются в Эшвуде постоянно… Уилл передает привет старушке из автобуса. Непривычно видеть такую картину: берёзы не столь высокие, как сосны, но их чертовски много, словно кто-то вкопал палки в неустойчивую рыхлую землю. Березовые ветви с серёжками свисают до самой водной глади. Уилл шлепает в высоких ботинках по краю берега, стараясь не свалиться в воду, хоть и знает, что там неглубоко… — Не глубоко, — кивает Джейн, расхаживая в его резиновых сапогах, потому что Уиллу было страшно за её голые ноги. — Но под землей находятся ещё и грунтовые воды. Уилл кивает, поправляя сумку на плече. Болото бурлит, покрываясь маленькими пузырьками, которые лопаются со смешным звуком, заставляя Джейн хихикать. Она ещё по пути сюда сказала Уиллу, что не очень любит болота, потому что торф сложно отмыть с волчьей шерсти. Он пришёл сюда, потому что по большей части его интересуют не кувшинки и не тростники, а лягушки, жабы и грибы. Настоящая ведьмина отрада — как всегда говорит бабушка. Уилл аккуратно садится на крупный камень на берегу, а Джейн кружит рядом с ним, запутавшись в берёзовой листве. Он уже понял, что она немного не от мира сего, но не в плохом смысле, а в каком-то сказочном. Он бы даже назвал её не волчицей, а феей, но те маленькие надоеды из леса с ней не сравнятся. Уилл открывает свой дневник, чтобы показать ей страничку, связанную с грибами, он ищет особенный, которые не найти в лесах близ Портленда. Вот только Джейн подходит ближе, выглядывая из-за его плеча, и заинтересовывается другой записью. — Ты изучал волчий аконит? — спрашивает она, немного настороженно. Уилл знает, как именно аконит влияет на волков. Об этом знают буквально все, не нужно быть ведьмой или ботаником-зоологом. В древности охотники натирали им наконечники копий и стрел, когда шли охотиться на волков. — Бабушка говорила, что я должен разбираться во всех видах отрав и ядов, — он закатывает глаза. — Тебя это как-то задевает? Прости, если… — Нет, — Джейн улыбается, легонько похлопывая его по плечам. — Нет, что ты! Просто неожиданно, не знаю почему. — Если всё в порядке, — Уилл задумчиво крутит пальцами кольцо с янтарем, впитывающим в себя мутную зелень болот. — То может, ты как-нибудь покажешь мне, где можно сорвать немного аконита? Когда он зацветет, конечно… Цветет аконит только в июне, он так плохо изучен, что во всех обычных, человеческих книгах идёт приписка, обязательная — очень токсичен, будьте осторожны. Даже на людей аконит влияет, как яд. Но вот бабушка однажды рассказала Уиллу, что аконит — самое сильное болеутоляющее, какое только можно достать в их штате. Законным путем. — Он уже цветет, — Джейн настойчиво двигает Уилла чуть дальше, теперь они сидят на камне вместе, еле помещаясь. — Есть одно место, где он растет всегда, даже зимой… Уилл удивляется, доставая ручку из сумки, чтобы вписать заметку на странице с аконитом. Джейн тоскливо смотрит в сторону болота, где огромная бородавчатая жаба плывет по воде, сидя на кувшинке, квакая какую-то лесную песню. Или просто квакая. — Мне всё же кажется, что тебе эта тема не нравится, — догадывается Уилл. — Ты сразу тускнеешь. — Да, — Джейн пожимает плечами. — Возможно… Есть одна история, она случилась довольно давно и не со мной. Не знаю, можно ли рассказывать. — Поступай так, как считаешь нужным, — Уилл ничего против не имеет. Он бы послушал, конечно, но всегда можно отправиться на сбор мухоморов. Джейн оживляется, накручивая на пальцы пряди длинных волос, из-за чего они ещё сильнее завиваются. — А давай я тебе расскажу как бы историю, — говорит она. — Но как бы не про человека… А в целом. Про обряд. — Про обряд с аконитом? — Уилл держит наготове пустые странички в конце дневника. — А записать можно? Джейн задумчиво мычит. Мимо них пролетает бабочка, которую местный народ называет Болотным Эльфом. Такие бабочки обычно садятся на кусты дикого изюма, растущего чуть дальше от берега. Уилл бы не назвал эту бабочку конвенционально красивой, но для него, как для фаната всякой живности, кроме койотов и феек, даже такое маленькое и неприметное создание — удивительное явление природы. Мало какие бабочки вылезают из своих куколок по апрелю. — Записать можно, — решает Джейн. — Если потом покажешь мне. — Конечно, — Уилл уверенно кивает. — Тогда слушай, — она откашливается, чтобы начать свою речь. — Как бы то ни было странно, в некоторых стаях случается такое, что оборотни хотят отречься от своей волчьей сущности… Причины у всех бывают разные. Я лично слышала такое, якобы им не нравится вести дикарский образ жизни! Ну разве же мы дикари?.. Ладно, я не отвлекаюсь. Уилл внимательно слушает, выписывая на полях ключевые слова. Он в первый раз слышит о таком: бабушка не упоминала ни разу, что оборотень может перестать быть оборотнем. Это ведь дар. Но, видимо, для кого-то всё же проклятье… — И вот, чтобы стать полностью человеком, — продолжает Джейн. — Оборотень должен выпить отвар из аконита, а затем… Пройти сквозь костёр. — Это как? — Уилл не понимает, впервые чувствуя себя растерянно в знакомой и хорошо изученной теме. — Под воздействием аконита волчья сущность входит в транс. Это почти как… — Джейн облизывает губы, пытаясь подобрать слова. — Ну, вот как потерять свой дух, понимаешь? Волчий дух может сгореть в костре, а человек выжить. Это очень древний и опасный обряд, сродни чёрной магии, но он всегда срабатывает. — Чёрт, — Уилл вздыхает. — Это… Это так интересно, правда. — Да, — она грустно улыбается. — И это очень больно… Знаешь, что чувствуют волки, когда теряют члена стаи? Уилл отводит взгляд, утыкаясь им в землю под ногами, по которой ползут к берегу жуки-плавунцы. Он аккуратно отодвигает ноги в сторону, чтобы случайно не задеть букашек. — Наверное, — Уилл пожимает плечами. — То же самое, что и люди, когда теряют членов семьи? — Конечно, — Джейн слегка виновато улыбается. — Но всё же… Не пойми неправильно, между волками в стае буквально заключен магический союз! Наши души связаны, мы, может, и не все родственники по крови, но связь на таком уровне гораздо крепче, а от того и разрывать её больнее… Майк идёт самой длинный тропой, на своих двоих, держа в руках венок. Сегодня холод, кажется, готов пробраться до костей. Если пройти сквозь полчище вязов с их пушистыми кронами, то можно выйти к наивысшей точке берега, которая принадлежит стае Ахига. Это — Скалистый Утёс. Здесь, среди камней и мха растёт могучий Белый Дуб, древнее, как мир, дерево. Под дубом находятся захоронения, небольшое кладбище для вожаков стаи. Майк хмыкает. На его памяти сменилось, кажется, трое. Первой была мать Шикобы, волчица, о которой теперь слагают легенды. Майк проходится вдоль ряда могил, поросших высаженными цветами — сине-фиолетовыми барвинками, символами неувядающей жизни и вечной любви, и крохотными голубыми бруннерами, напоминающими незабудки, но только менее прихотливыми. Бруннера — почти что сорняк. Но рядом с ней растёт сорняк ещё более страшный, другой. Майк задумывается о том, чтобы к маю прийти сюда с ребятами и посадить новые цветы. Тем более, что май — это Луна Цветов. За его спиной о скалы бьётся река Сент-Джон, одна из самых спокойных рек штата Мэн и семи рек Канады, но сегодня она бушует по непонятным причинам. Майк кланяется, традиционно, сложив руки перед собой, он накрывает левый кулак правой ладонью. Левый кулак — это сердце, а правая ладонь — символ защиты и мира. Так друг друга приветствуют только вожаки. Он знает, что предки бы его осудили, увидев это, ведь Майк все ещё не прошёл церемонию… Но ему захотелось. Он должен принести венок на могилу старого вожака, недавно скончавшегося. Но вместо этого он садится на колени перед местом, где похоронен Шикоба. Тот, кто был ему ближе других вожаков. На кого он бы хотел равняться, если вдруг… Если вдруг однажды решиться принять свою судьбу. Майк кладёт венок на землю, прикрывает глаза и сосредоточивается на том, что говорит ему лес. Если постараться, он даже сможет услышать зов предков. Он сможет почувствовать всю многовековую скорбь, пропитаться потерями своей стаи, болью даже тех волков, что жили за сотни лет до него. Майк думает о своей семье, в первую очередь о маме и о малютке Холли. О Нэнси. Думает о всех своих друзьях, особенно сильно о Джейн, которая занимает отдельное место в его сердце. Он думает о том, сколько ещё предстоит отметить праздников, сколько будет ягодных пирогов и сока из дикой голубики вместо дрянного ячменного эля. Он представляет себе церемонию посвящения, десятки глаз, устремленных на него с надеждой… И его трясёт. Будет ли он так же хорош, как Шикоба? Так же отважен, как его мать? Будет ли он мудр, как Старый Вожак? Майк ощущает страх, но вместе с тем трепет, как когда смотрит на костёр, боясь, что бушующее пламя поглотит его с головой… И всё же. Уилл и Джейн подходят к высокой сквозной пещере, тоннелю, похожему на гигантскую каменную арку, возвышающуюся над головами даже сильнее, чем поросшие здесь, вокруг, вязы. Тоннель длинный, через него течет неширокий ручей, который при желании можно перепрыгнуть. Ручей вытекает дальше, вниз, он ветвится по склону горы, впадая в реку. Уилл замирает, делая первый шаг внутрь тоннеля, он стоит сбоку, на небольшом бережке из гальки, касается сколотых каменных стен, кажущихся сияющими, когда на них ложатся блики утреннего солнца. Они холодные, шершавые на ощупь, а ещё как будто бы пульсируют, словно он держит руку на пульсе Леса. Джейн идёт позади, наклоняясь, чтобы коснуться ручейной воды, она подбирает камешки, рассматривая самые красивые. Уилл думает о том, что стоит принести ей из дома в следующий раз несколько. У него найдется что-нибудь подходящее для неё — малахит или зелёная яшма… А может быть вообще розовый кварц? Если это не слишком сентиментально. Из головы не выходит её рассказ о связи душ между членами волчьей стаи. Если эта связь — магическая, то значит ли, что и он, как ведьма, может быть связан с кем-нибудь, вроде оборотня? Или это работает только между одним видом? В четырнадцать Уилл — все ещё тлеющий уголек, в нем пока не умерла до конца страсть и тяга к открытиям, к жизни в целом. Он пока не пропитался ненавистью, не зачерствел, но бабушка, кажется, старается сделать всё, чтобы он наконец перестал быть таким рохлей. Он так думает. Но даже у бабушки случаются дни, когда на её лице прослеживается непонятная ему тоска. Порой она засиживается за столом, занимаясь своим любимым занятием — разрезает карты таро на маленькие кусочки, потому что… — Уильям, запомни, это — фуфло! — кричит бабушка. — Ты же знаешь, что такое фуфло? Халтура! Подделка. Вот этими картонками с картинками всякие шарлатаны пытаются предсказать человеческую судьбу… Ха! Да я могу вытянуть тебе первые попавшиеся три карты и они, так или иначе, с чем-то да совпадут… А дальше глупцы додумывают сами. Я умываю руки. Ведьмовство не должно превращаться в бизнес, ох, Матерь! И так каждый вторник. Сегодня бабушка грустнее, чем обычно, может, потому что за окном который день льёт дождь, а у неё ломит суставы на плохую погоду. Но Уилл, выглянув в окно, разглядывает сквозь дождевые капли яркое солнце, а через солнце по небу тянется радуга. Это — не просто дождь. Это — грибной дождь. И он знает, как порадовать свою бабушку. — Давай за грибами сходим? — говорит он Джун, уже держа наготове и корзинку, и перчатки, и ножички. Бабушка устало вздыхает, окидывая его занудным старческим взглядом, но соглашается. Они оба не очень любят местный лес, если идти вглубь, то ещё ничего, но вот в сезон грибников сюда наведываются большие компании, которые, как выражается бабушка — обворовывают честных прислужников Сатаны, не оставляя им ничего. Бабушка ходит за грибами без своей шали, вместо неё на ней надета целая боевая экипировка, такая, чтобы ни один клещ не смог прокусить штаны, а тем более ботинки. Уилл идёт рядом с ней: у него все ещё дурацкий горшок на голове, но с годами ему становится плевать на внешность. Он носит в школу вязаные вручную свитера. — Ты погляди-ка! С грибницей рвали! — возмущается бабушка, стоит им наткнуться на первые же сморчки. — Ироды, чтоб их черти драли… Уилл демонстративно приседает у растущей белой поганки, относясь с уважением даже к ядовитым грибам. Не даже — тем более! Он аккуратно проверяет поганку на ощупь: плотная, значит можно не срезать, а попытаться выкрутить, что он и делает, набирая несколько в корзинку. Бабушка смотрит на него с плохо скрываемой гордостью. Они бредут дальше, сканируя взглядом местность, бабушка набирает горсть лесной земляники и делится с ним. — Знаешь ли ты, Уильям, — начинает она, снисходительно. — Почему грибы — это целое Царство? — Ну, — Уилл жует землянику, а бабушка даёт ему подзатыльник за то, что говорит с набитым ртом. — Ой… Царство, потому что они не растения и не животные. Бабушка хмыкает. — А кто же тогда? — Ну, грибы… Это грибы. Просто ни то, ни другое. — Чему вас только учат в школе? — она с кряхтением присаживается возле растущих среди мха лисичек, собирая их в корзинку. — Запоминай, будешь мне потом пересказывать. Грибы — это целая система связи в лесу! Что у грибов вместо корней? — Грибница, — кивает Уилл. — Ну, мицелий. — А что такое мицелий? — Бабушка поднимается на ноги, уставившись на него в своей всезнающей манере, хвастливой. — Мицелий — это множество множества тонких нитей, каждая нитка своим концом воткнута во что-то другое… Мицелий проложил дорогу первым растениям на земле, он разрушил даже камень, чтобы через тот могла течь вода. Мицелий связывает между собой деревья, не давая им умирать! Вот растет одно дерево высоко, на солнышке, а второе погибает в тени… И мицелий ему говорит — алло, приём, как слышно?! Ты бы подвинулся! Уилл усмехается, прикрыв рот рукой, чтобы бабушка не подумала, что он смеется над ней. А она, неожиданно, весело улыбается. Они идут по лесу, чуть размахивая корзинками. — Всё в нашей жизни связано, — бабушка вздыхает. — Лес — это один большой организм, никогда его не недооценивай, Уильям. Лес знает больше, чем ты. В нём не существует времени, а значит, он видит будущее… Только не этот поганый палисадник, ишь! Ты погляди, что они тут наделали! Бабушка машет рукой в сторону кострища, оставленного людьми, а вокруг него валяются пустые пластиковые бутылки и упаковки. Уилл вздыхает, наблюдая, как бабушка аккуратно касается крон деревьев, когда они подходят ближе к маленькой свалке. Она достает заготовленную упаковку мусорных мешков, а затем они с Уиллом собирают всё внутрь. — Это как если бы к тебе пришли и нагадили на голову, — злобно шипит Джун, завязывая мешок. — Тебе бы понравилось?! — Гадость, — Уилл кривится. — То-то же! — бабушка вздыхает, присаживаясь на поваленное бревно. — Ты же понимаешь, Уильям, как это всё неправильно. Все мы однажды вышли из леса, а теперь приходим сюда, чтобы разрушить память. Всю нашу связь с природой, и я говорю нашу, хотя не хочу приравнивать себя к жалким людишкам, но так уж вышло, что мы живем среди них, а значит и ответственность у нас общая! Уилл присаживается рядом с ней. — Думаешь, люди связаны друг с другом? — неуверенно спрашивает он, бабушка очень не любит глупые вопросы. — В смысле… Как в лесу. Мы тоже связаны? Она достает из корзинки тонкий сверток шалфея и поджигает его спичкой, убирая ту обратно в коробку. Сверток держит перед собой двумя пальцами, водит им по кругу, отгоняя плохую энергию. Уилл раньше терпеть не мог этот запах, особенно отвары, которыми она лечила его во время ангины. Но со временем он привык. — Всё живое, что есть на планете, — говорит Джун. — И всё мертвое, что когда-то было живым, непрерывно связано, а связь эта работает в обе стороны. Мы с тобой связаны общими предками, но, что важнее, наши души связаны магией. Если ты вдруг захочешь однажды вступить в ковен, мать их за ногу, то будешь связан с другими ведьмами. И это будет самая крепкая связь в твоей жизни… — Самая крепкая? — удивляется Уилл. — Даже крепче, чем с Люцифером? Бабушка издает громкое и протяжное «Ха!». — Смотри-ка, шутник! Дорос, чтобы шутить? — она сильно треплет его по волосам. — Крепче связи с Ковеном и даже с Люцифером, может быть только связь с тем, кого выбрала твоя магия… Связь с тем, к кому тебя тянет никем неукротимая сила Природы. Тоннель заканчивается, а за ним широкий склон, каменный обрыв. Утёс, как сказала Джейн. Уилл выходит из пещеры, держась за стенки, чтобы не упасть, завороженный тем, как высоко бьются о скалы речные волны, как ручей течёт вниз у его ног. Как Солнце замирает в зените, наступает полдень. Уилл слышит ветер, поющий незнакомым голосом, древним, полным красочных цветов, оттенков, переливов музыки. Ветер толкает его в спину, Уилл едва не падает, но его ловят чужие руки. Он ощущает под пальцами тонкую ткань, под ней горячие плечи, цепляется взглядом за татуировку, а дальше, на голой груди незнакомца, видит огромных размеров шрам от ожога. Он не может объяснить почему, но в этот момент у него щемит сердце. Некто перехватывает пальцы Уилла, инстинктивно тянущиеся дотронуться. Их взгляды сталкиваются, словно волны, бьющиеся о скалы. Чужие, черные глаза, непроглядная тьма в чаще леса. Кончики пальцев Уилла загораются ярко-оранжевым. И, наверное, впервые он чувствует, как магия внутри рокочет, свернувшись на груди теплым пушистым клубком. — Прости, — робко говорит незнакомец. — Я не уверен, как правильно здороваться с Ведьмой… Уилл пытается не улыбнуться. — Привет будет достаточно. — Тогда, — парень скалит волчьи клыки. — Привет. Красный велосипед мчится вперед, сквозь лес, подпрыгивая на кочках. Уилл стискивает ручки руля, без конца кусает губы, и ему кажется, будто он сейчас взлетит. Вот так вот просто. Оторвется от велосипеда, а может поднимется в воздух вместе с ним, туда, высоко, к облакам. Его окружают духи, но не такие, как прежде. Голубая птица с длинным хвостом пролетает мимо, медленно махая крыльями, волнами отгоняя от себя красноглазых мух. Её перья сияют на кончиках, словно драгоценные синие сапфиры. Апрельский ветер несёт по воздуху крошечные лепестки розового флокса и ромашковую пыльцу, кружась вокруг головы Уилла и поднимая его волосы вихрем вверх. Ветер с ним играет, хочет заставить улыбнуться. Перехватывает дыхание. Магия переполняет его и он боится, что не совладает с её напором. Уилл проносится на полной скорости мимо сосен и кустов шиповника, готовых расцвести совсем скоро. Яркое солнце отражается лучами от кольца с янтарем. Уилл замечает дух рыси с острыми ушами с кисточками на концах, который гонится за кроликом, плывя по воздуху так же легко, как упавший с дерева лист. Он останавливает велосипед, съезжая на тропу, ведущую в деревню Эшвуд. На границе притаился серый, почти что пепельный, олень, необычный. У него ветвистые высокие рога и три глаза. Бабушка рассказывала, что олени — стражи леса. Поэтому он, дабы выразить своё почтение и благодарность за то, что ему позволяют жить в этом самом лесу, слезает с велика и медленно кланяется. Олень некоторое время рассматривает Уилла своими разумными глазами. — Здравствуй, Ведьма, — произносит олень, едва раскрыв рот, его голос такой же мощный, как корни древнего Белого Дуба. Олень задирает копытце и идёт себе дальше. Это началось после того, как они с Майком столкнулись впервые. Джейн не разрешила им остаться наедине, она даже обвинила своего друга в том, что он пытается отобрать у неё Уилла. Уилла, у которого с Майком, аж вторым в его жизни оборотнем, образовалась магическая связь. Бабушка была права — она крепкая. Её сложно спутать с чем-либо другим. Он буквально может представить себе полупрозрачные нити, плывущие по воздуху, может потянуть за один конец, зная, что Майк почувствует это со своей стороны. Вот как ощущается связь. Уилл правда старается выкинуть Майка из головы, по старой привычке он уже мечтает убежать и спрятаться, лишь бы не обрекать себя на ещё одну проблему. Ещё одну привязанность. Он и так привязан к лесу, привязан к своей неконтролируемой магии… Но, стоило Майку проводить его до дома, под предлогом того, что он просто хочет побыть рядом с Уиллом ещё немного, сердце тут же пошло трещинами, а по ним потекла горячая густая лава. Уиллу казалось, что в тот самый миг он сгорит. К чёрту всё! Он был уверен так долго, все эти годы, что там, в груди, уже ничего не осталось, что бабушка научила его топить пламя водой. Но он, оказывается, ошибался. Его магия странным образом отреагировала на это. Магия, которую он никак не может обуздать, никак не может приручить, она разбушевалась пуще прежнего, но… Она его не ранила. Она переполнила его до краев, а затем мирно улеглась обратно. Как будто ему было предназначено совсем иное, совсем не дисциплина и самоконтроль… Но Уилл этого не понимает. Его учили мыслить холодной головой, не давать волю своим страстям, а Лес делает всё, чтобы его переиначить. Уилл катит велосипед в деревню, решая для начала заглянуть в пекарню, о которой Стив говорил ему уже несколько раз. Он оставляет велик на улице, поправляет сумку на плече и входит в маленький магазинчик. Внутри пахнет ванильным сахаром, закваской на разрыхлителе, с помощью которой пекут плоский хлеб — Бэннок, выставленный за стеклом витрины. Здесь светло, благодаря большим круглым окнам, возле которых стоит парочка причудливых кресел на изогнутых ножках и столик с поверхностью из мозаичного разноцветного стекла, переливающегося на солнце. Уилл подходит ближе, вглядываясь в то, что ему могут здесь предложить, начиная с канадских бейглов и заканчивая мясными пирогами. — Подсказать? — мальчишка его возраста, с комиксом в руках и с кепкой на голове, с символом сосны на ней — атрибутом штата Мэн, оказывается по ту сторону кассы, на которой, помимо корзинок с горячими булочками, стоит целая куча самодельных свечей и подсвечников. — Привет! — Уилл ярко улыбается, но тут же себя одергивает. Он не понимает, что с ним происходит. — Кхм… Прости, я здесь недавно. Не знаю, что выбрать. Парень облокачивается на стойку, отвечая ему с такой же улыбкой. Уилл разглядывает комикс про Человека-Мотылька, того самого стремного монстра, существование которого так и не было доказано. — Тогда просто возьми всего понемногу, — хмыкает парень. — Да я не унесу столько… Кто-то выходит с кухни, пыхтя на шагу. — Дасти! — на женщине надет милый цветочный фартук, а её волосы завязаны лентой с бантиком, на манер девушек с обложек постеров Пин-ап. За ней шлейфом тянется резкий аромат корицы и апельсиновой цедры, такой резкий, что Уилл аж морщится, а вместе с тем его обдает теплом, как будто на кухне не просто работает духовка, а разгорается самый настоящий пожар. Женщина смотрит на него с любопытством, забывая, что хотела сказать своему Дасти. Её лицо красное из-за работы у печи. — Ой, здравствуй. Ты к нам? — Добрый день, — Уилл уважительно кивает. — Мам, — Дасти закатывает глаза. — Чего ты кричишь? Хочешь, чтобы опять поднялось давление? У Уилла загораются глаза. Бабушка всегда говорила, что он немного меркантильный. Весь в неё. — Я в порядке, в порядке, — уверяет его мама, снимая фартук и складывая его руками. — Чем я могу помочь тебе, юноша? Она мило улыбается ему, щурясь ясными, как апрельское небо, глазами. Уилл похлопывает себя по сумке, понимая, что ему свезло — он взял наконец то, что пригодится. — На самом деле, — начинает Уилл. — Я хотел спросить, как вы относитесь к обмену? — Обмен? — удивляется женщина. — И какой же? Он вытаскивает пару склянок со снадобьями, которые хотел отнести к Стиву, в мотель, чтобы тот продал их, получив свои проценты. Женщина рассматривает красивую жидкость за стеклом, переливающуюся, словно шёлковая ткань. Её Дасти, который скорее всего Дастин, хмурится. — Это поможет с давлением, — уже не так уверенно отвечает Уилл, он редко продавал что-то без бабушки. — Погоди-ка, — она вдруг улыбается. — Так ты что, внук Джунипер? Бабушка бы покраснела от возмущения и стыда на ровном месте, потому что она терпеть не может, когда её называют полным именем. — Ты тот парень, что переехал в домик в лесу, — понимает Дастин. — Чувак! Тебе не стремно там?.. — Нет, — Уилл слегка мнется, понимая, что стремных моментов было выше крыши. — Я уже привык. А вы… Вы знакомы с моей бабушкой? Женщина смеётся, прикрыв рот ладонью. Дастин улыбается. — Да, дорогой, — она тут же светлеет лицом. — Меня зовут Клаудия, я очень рада встретить тебя наконец, Уильям. Мы с твоей бабушкой были хорошими знакомыми, она учила меня танцевать. Уилл едва не роняет челюсть на пол, во-первых, от того факта, что у его бабушки были хорошие знакомые — не просто знакомые, даже не враги! Во-вторых, он представил почему-то, что бабушка могла носить танцевальное трико, и тут же захотел стереть себе память. — Танцевать? — не понимает Уилл. — Да! — Клаудия радостно хлопает в ладоши. — Она помогала мне приготовиться к выпускному… Ох, какое чудесное у меня было платье! Хотя, знаешь, мы все в те годы надевали пышные юбки, но я захотела чего-то броского и пришла в облегающем. Как на меня смотрели… Зато как я танцевала! Главный красавчик школы кружил меня в вальсе, раз-два-три, раз-два-три… Она мечтательно прикрывает глаза, покачиваясь из стороны в сторону. — Мам, — Дастин смеется. — Ты смущаешь Уилла. Он даже не знаком с этими людьми, он встречает их в первый раз в своей жизни, но бабушка, оказывается, рассказывала про него местным. И это так странно. — Простите, мальчики, — Клаудия вытирает чуть слезящиеся глаза, улыбаясь. — Это были приятные воспоминания. В любом случае, Уилл, почему ты не пришел раньше? Ох, как нам здесь не хватает лекарей, ты бы знал… На что хочешь обменять отвар? Уилл чувствует страшную гордость, потому что ему выдали вот такой кредит доверия, конечно, не из-за его способностей, ведь о них пока никто не знает, но из-за его бабушки… Рассказывала ли она кому-нибудь здесь о том, что он умеет с детства? Хвасталась ли она?.. — Я правда не знаю, — он пожимает плечами, усиленно игнорируя то, как мимо, по стойке кассы, проползает цветастая игуана, которую никто, кроме него, не видит. — Что угодно? — У нас всё вкусно, — Дастин подмигивает ему. — Так, — Клаудия подходит к витрине, ныряя куда-то под стойку, она вытаскивает пару полулитровых банок, наполненных вареньем из дикой голубики. — Это — особенное, мы добавляем в него острый перец для вкуса, выходит просто замечательно! Можно мазать на тосты, в пироги добавлять… Ох, и ещё. Она уходит на кухню, оставляя Уилла и Дастина переглядываться в неловкой тишине. Хотя, почему-то ему кажется, что будь у них время познакомиться получше, они смогли бы и разговориться… Ну, вот, опять! Он же не ищет друзей, нет! Клаудия притаскивает с кухни полный противень горячего печенья, берёт одну из пустых корзинок и скидывает туда большую стопку с горкой. Это печенье тоже с дикой голубикой, оно пахнет пряностями, чувствуется сладкий ягодный аромат вперемешку с гвоздикой. — Забирай, — Клаудия протягивает всё это ему. — Этого очень много, — Уилл смущается. — Если я возьму, то буду должен вам ещё больше… Только скажите, я сварю что угодно. — Какое же ты солнышко, — Клаудия берёт его за руку, её пальцы теплые и слегка грубые. — Заходи почаще, будем кормить тебя всем, чем захочешь. Уилла пробирает легкая приятная дрожь, он давно не чувствовал, чтобы о нём так заботились. Он прощается с Клаудией и Дастином, выходя за дверь, нагруженный всем-всем. В гостинице Чарминг, казалось бы, ничего не меняется. Снаружи так точно. Добавляется только парочка незнакомых припаркованных машин. Уилл входит внутрь, держа в руках корзинку с печеньем, на плече сумку, а на сгибе локтя зелёную авоську с банками, полными варенья. Он слышит шум со стороны бара, весёлый смех и звон пивных кружек. Уилл сгружает свои гостинцы у стойки регистрации и идёт на поиски Стива. Небольшая столовая напоминает эльфийскую таверну от того, что из техники здесь один только музыкальный автомат, а вот вся мебель — столики, стулья, барная стойка: всё было вырезано из дерева вручную, когда-то давно. Практически антиквариат. За столами сидят незнакомые Уиллу люди, их немного. Трое переговариваются между собой, пьют и делятся смешными историями. Уилл наконец припоминает, что сегодня пятница, а время уже переваливает за обед. У барной стойки сидит парень, со спины он кажется молодым. Черные длинные волосы, украшенные бусами, слишком легкая для апреля одежда — майка без рукавов и какие-то рыбацкие шорты. Его руки покрыты татуировками. Уилл хорошо разбирается в рунах, даже у разных племен есть некие сходства. Так что он опирается совершенно не на стереотипы, когда понимает, что перед ним ещё один оборотень… Выходит, что стая Джейн и Майка, та самая Ахига, намного ближе к нему, чем казалось всё это время. Парень пьёт пиво из кружки, а Стив Харрингтон, уперевшись руками в барную стойку по другую сторону, строит ему глазки. Уилл удивляется тому, как открыто Стив позволяет себе флиртовать с другим парнем. Всё же людской народ — те ещё гомофобы. Но никто больше не обращает на голубков внимания. Уилл проходит дальше, прижимая к себе сумку, он никогда ещё не был в барах, пил всегда под присмотром бабушки или старшего брата — но это было лишь раз. Ему нравится запах хмеля, ягодного и фруктового вина, какого-нибудь необычного и сладкого. Стив замечает его и тут же улыбается, немного удивленно, он подтягивает Уилла к себе, чтобы обнять за плечи и похлопать по спине. — Приятель! — Стив тихо смеется ему на ухо, чем теплее становится на улице, тем лучше у старшего настроение. — Ты так вовремя зашёл, познакомлю тебя с очень важным человеком… Уилл аккуратно отстраняется от Стива, увидев наконец лицо незнакомого парня. Он красивый, безусловно по-своему, но слегка угрюм, напряжен. И это не мешает ему протянуть Уиллу руку и энергично её пожать. — Зови меня Эдди, — просит парень. — Уилл, да? Стив отвечает первым, за него. — Внук Джун! Эдди удивленно вытаращивается. — Старушки Джун? — он с интересом рассматривает Уилла, особенно задерживаясь на его сумке и вязанном бабушкой свитере. — Да ладно… Слушай, это даже смешно. Без обид. Вы так похожи, но я понял это только после того, как Стиви сказал. Одно лицо! Уилл хмыкает, засматриваясь на чужие тату. Символы и руны напоминают ему некие ритуальные песни, что-то вроде пожеланий, которые дают воину, когда провожают того в долгий путь. Стив треплет Уилла по плечу, но уже в следующую секунду оказывается в объятьях Эдди, удобно пристроившего руки на чужой талии. — Волки, — Стив закатывает глаза. — Капризные животные, этот не отпускает меня и на минуту. — Да мы с тобой неделями не видимся! — Эдди по-детски дует губы, заставляя Стива рассмеяться. Уилл отворачивается к стеллажу с алкоголем, дабы не влезать в их милования. Он ловит своё отражение в пузатых прозрачных и цветастых бутылках. У бабушки седые и длинные волосы, но в молодости, судя по фотографиям, которые она любит ему показывать, они были такого же цвета, как и у Уилла. У мамы более темные, у Джонатана… Действительно такие, как у отца. — Мы с тобой главное украшение семьи, — бабушка крутится у зеркала в полный рост, примеряя новые туфли, отделанные красным бархатом, на маленьком каблуке. Она купила их, чтобы ходить в местную библиотеку пригорода и распугивать детишек с их набожными матерями. Не мудрено, ведь в комплект к туфлям идёт кружевной черной зонт и уже привычный мундштук. Для Портленда слишком эксцентрично. — Когда-то мои волосы сияли янтарем на солнце… Да, это было давно. Порой Уилл задается вопросом — почему в отличие от своей сестры, мамы его мамы, у Джун никогда не было мужа, детей и внуков… Он мог списать всё на характер, но чем старше становился, тем больше думал об этом не под углом «Дети должны быть у всех, так принято», а скорее — почему она выбрала одиночество? Почему порой она смотрит в окно с такой тоской, ночами гадает на зеркале при свечах, а в хорошие дни всё чаще просит Уилла вместе пересмотреть семейный фотоальбом. Джун никогда не смотрит на Джойс, свою племянницу, с такой же любовью, с какой смотрит на её детские фотографии. Бабушка подводит его к зеркалу. Уилл все ещё носит один из её свитеров, потому что знает, как бабушка это в тайне обожает. Она надевает на него длинные бусы, обматывая дважды, цепляет на уши серьги-клипсы, а потом, ойкнув, принимается копаться в шкатулке. Уилл думает, что всё это ему не идёт, он ведь такой невзрачный, такой… Обычный. В нём, кроме ведьмовских знаний, ничего особенного-то и нет. Бабушка приносит ему кольцо, оно пока что велико для пальцев Уилла, но ощущается совсем иначе, чем бусы и серьги. Красивое кольцо с крупным камнем. Уилл берёт в привычку крутить его на пальце, чтобы проверить — упадёт или нет. — Однажды будет, как влитое, — бабушка взъерошивает его волосы, подмигивая в отражении. — Это наш камень, Уильям. — Я принёс кое-что, — говорит Уилл, вспоминая про свою сумку. Он ставит на стол пару небольших стеклянных банок, наполненных простенькими, но действенными отварами против кашля и аллергии, кладёт узкие склянки с уже более темной и мутной жидкостью — серьёзные лекарства от серьёзных недугов, а за ними и мешочки с травяными сборами. Всё подписано с помощью этикеток. — Готов торговаться. Стив довольно мычит, отрываясь от Эдди, потирает ладони и разглядывает товар. Ему приходится достать большую тетрадь в клетку, в которой они с семьей обычно рассчитывают расходы и доходы от гостиницы. Стив делает ему щедрое предложение, покупая абсолютно всё по цене выше средней, потому что местные, как он считает, быстро поднимут спрос. — Травник, значит, — Эдди хмыкает, подперев голову рукой. — Тоже ведьма, как и старушка? — Да, — Уилл не закатывает глаза, хотя хочет. Ему все ещё сложно воспринимать это прозвище со стороны незнакомцев. Но… — Я не уверен, как правильно здороваться с Ведьмой… Чёрт, нет! Он не будет больше думать о Майке! — Ты, — Эдди весело улыбается и тычет в него пальцем, — та таинственная ведьмочка, о которой не затыкается мой брат. — Аргайл? — Стив отрывается от тетради, поморщившись. — Майк, — вздыхает Эдди. Уилл отворачивается, поправив волосы. Он не будет краснеть. Майк не первый парень, который проявляет к нему внимание, далеко нет. Но он — первый оборотень… Да ещё и эта дурацкая связь. Ему вдруг становится интересно: рассказал ли Майк о связи кому-то ещё в своей стае, помимо Джейн? Наверняка ведь рассказал. Может, Эдди просто ломает комедию, уже всё знает, но хочет заставить Уилла смущаться… Уилл лезет в сумку, которая уже вдвое легче, и достает оттуда конверты, связанные тонкой веревкой, чтобы перевести тему. — Ох, — Стив мягко заглядывает ему в глаза. — Новые письма? — Ага, — Уилл кивает. — Написал, как только получил ответные. Эдди постукивает пальцем, не сводя с него взгляда. Стив молча пододвигает стопку бумаг к себе. Три письма — маме, Джонатану и бабушке. — А сюда все местные ходят? — решает спросить Уилл. — Я не видел других баров. — К вечеру будет аншлаг, — Стив уходит на кухню, быстро вернувшись с небольшим деревянным ящиком, чтобы сложить в него всё, что принёс Уилл. — Если останешься, можешь послушать, как Эдди играет на лютне… — Харрингтон, — шипит Эдди, вставая, чтобы пробраться поближе к Стиву. Ему, похоже, правда трудно отпустить своего… Возлюбленного. Или кто они там друг другу. — Я не бард, я воин! Стив тискает его за щеки, улюлюкая, но скоро отрывается, замечая, что Уилла это смущает. — Ты уже познакомился с Дастином? — спрашивает парень. — Он может на аккордеоне сбацать… — О, нет, — Эдди возводит взгляд к потолку. — Вы так отожгли в прошлый раз… — Один единственный раз, — поправляет Эдди. — И я сильно выпил. — А у Дастина какая отговорка? — фыркает Стив. — На аккордеоне во всей деревне играют двое — он и мистер Кларк. — Кларк меня пугает, — шепчет Эдди. — Слышал, что он купил горный велосипед… Уилл отвлекается от их разговора, рассматривая мужчин, веселящихся за столиком. Один из них подходит к музыкальному автомату и бар-столовую тут же заливает песня, похожая на репертуар Fleetwood Mac. Может, это они и есть. Неплохое такое диско-кантри. Мужчины на первый взгляд кажутся грубыми, такие типичные рабочие, фермеры, они крупные, с сильными руками, а поверх рубашек у каждого по телогрейке. — Кстати, — Уилл врывается в любовную идиллию двух парней. — А ваш лесник сюда тоже заглядывает?.. Стив выпутывается из объятий Эдди, приводя в порядок свою прическу. Эдди хмурит брови. — Ты с ним сталкивался? — настороженно спрашивает он. Стив кладет руку на плечо Эдди, окидывая того строгим, каким-то усмиряющим взглядом. — Он довольно приятный, — признается Уилл, прокручивая кольцо на пальце. Он сказал что-то не то? Они не в ладах? — Мы немного поболтали… Я просто ещё тогда подумал, что это так странно — такой молодой парень решил стать лесником. — Некоторым просто нравится лес, — с улыбкой говорит Стив. — Тебе ли не знать. Уилл чувствует себя разочарованным, как будто с ним не хотят делиться каким-то секретом. Как будто он все ещё чужак. — Конечно, — он тоже улыбается, кое-как. Стив кормит его маминой картофельной запеканкой с сыром и чесноком, каждая ложка тает во рту, даже когда блюдо остывает. Уилл думает, что это довольно неплохой день — он подзаработал, отправил письма, домой заберёт целую корзинку печенья. Когда он остается сидеть с пустой тарелкой, а народу в баре прибавляется, на стойку запрыгивает Робин. Кошка-Мейн-Кун. — Здравствуй, — улыбается ей Уилл. Робин рассматривает его, спокойно сидя напротив, она машет хвостом из стороны в сторону, а у кошек это обычно означает, что они не очень-то довольны. — Привет, — отвечает ему кошка. Уилл шарахается, держась за спинку стула. Одно дело — слышать, как с ним разговаривают духи, но вот животные… Это уже полный пиздец. Если он будет слышать голос каждой лесной твари, какая только бродит рядом с домом, то скоро сойдет с ума. — Пожалуйста, — Уилл наклоняется к ней ближе, говоря почти шепотом. — Скажи, что ты необычная кошка… Робин бьёт хвостом с новой силой. — Конечно, необычная, — она дергает ушами. — Каждая кошка необычайна по-своему… Ты имеешь что-то против кошек? Мне казалось, ведьмы должны быть более дружелюбными. — Может, ты демон какой-то? — задумывается Уилл. — Прости, что?! — Робин вскакивает на все четыре лапы. — Вот ты где! — Стив подходит к ней сзади, снимая кошку со стола. — Просил же по столу не бегать… Уилл, ты не против, если Эдди подвезёт тебя домой? Ему всё равно по пути. Робин шипит где-то на полу. — А он, ну… — Уилл напрягается. — На машине? Разве волком не легче? Эдди появляется сбоку от него, издавая насмешливое фырканье. — Эй! — он как будто обижается. — Я ездил в город за продуктами, думаешь, раз мы живём стаей, то совсем дикари? Уилл виновато улыбается. Он отчасти правда был уверен, что у оборотней всё хозяйство — своё, натуральное, а к людям они относятся, если не с пренебрежением, то точно снисходительно. Даже Джун, будучи ведьмой, недолюбливает их. Машина Эдди оказывается большим пикапом, с кузовом, накрытым брезентом, под которым лежат какие-то мешки и сумки, набитые хозяйственными товарами и продуктами, которые не растут на огородах. Теперь там и велик Уилла. Они садятся внутрь, Эдди заводит мотор и делает радио с рок-волной потише, а Уилл проверяет, чтобы его вещи там, на задних сиденьях, не свалились. — Мы обычно ездим в город все вместе, — объясняет Эдди по пути. — Но сегодня заказов было немного, так что я управился самостоятельно. Уилл понятливо кивает. Ему немного неловко, потому что Эдди кажется намного более замкнутым и серьёзным, не таким открытым, как Стив. Они проезжают половину пути в напряженном молчании, пока Эдди наконец не сдается. — Ладно, — он вздыхает. — Обмануть Ведьму — грешное дело. Ты знаешь, что в стаях оборотней ведьмы — почетные гости? — Правда? — Уилл удивленно дергает бровью, бабушка ему о таком не говорила. — Конечно, — он скалится почти так же, как Майк. — Все мы — дети природы! Оборотню дружить с ведьмой — большая честь. Эдди мельком отвлекается от дороги, чтобы поймать взгляд Уилла, как будто бы ждет от него какой-то конкретной реакции. — По поводу того парня, — Эдди вздыхает. — Лесник, да… Билли. Как он выглядел? Я имею в виду, не то, чтобы меня волновала его внешность, одежда там. Ещё что. Просто… — Он был довольно уставшим, — вспоминает Уилл. — Но спокойным, бродил по лесу, спросил не потерялся ли я. Он же не маньяк, да? Уилл уверен, что нет, но бывает всякое. Маньяки ведь по жизни самые милые и приятные люди, тот же Тед Банди. — Билли? — Эдди смеется, когда они сворачивают с тропы в сторону домика Джун. — Что? Нет, боги… Кто угодно, только не маньяк. Они тормозят у дома, вечерние краски сгущаются на небе, но туман пока не появляется, что довольно странно, ведь Уиллу кажется, что тот следует за ним по пятам. Эдди постукивает по рулю пальцами, выжидая. — Ты наверняка слышал эту историю, — говорит он. — Про то, как две стаи волков бились друг с другом несколько лет назад? — Семь лет? — Уилл напрягается, вспомнив. — Да, мне рассказывали. Это была ваша стая? Ахига? Эдди приосанивается, довольный, потому что Уилл запомнил название. Майк, наверное, вообще от счастья будет прыгать… Нет. Всё. — Это длинная и очень тяжелая история, — Эдди откидывается на спинку кресла, убирая волосы с лица. — Тяжелая, как раз потому что длинная. Выматывающее, бесконечное по ощущениям, сражение между стаей волков, живущей за рекой, ближе к канадской границе — Роутег, и стаей, живущей вдоль реки — Ахига. Казалось, что мира между ними быть не могло и не может, потому что первая битва случилась сотню лет назад, когда волки-оборотни ещё не были такими цивилизованными, их основным инстинктом было: охранять территорию, сражаться за территорию, биться до самой смерти, а иначе — позор. И вот годы шли, а борьба не прекращалась, стоило им столкнуться — каждая стая обязательно несла потери. — Я тогда прожил в стае совсем немного, — рассказывает Эдди. — Но на битве побывать успел, возраст позволял. Вернулось нас совсем мало, да к тому же потеряли вожака… Но битва-то была не одна. Роутег были нацелены отобрать наши территории, потому что мои братья и сестры с годами стали очень… Спокойными. Они больше не хотели сражаться, но пришлось. — И вы победили, да? — спрашивает Уилл. — Раз территории всё ещё ваши. — Никто не победил, — Эдди мотает головой. — И никто не проиграл. Во время последней битвы случилось… Я даже не знаю, как назвать это, честно, никто не ожидал. Мы дрались, всё было очень хреново, мерзкий запах крови, ошметки шерсти и разорванная до костей плоть, никакой тебе красоты, просто монотонная, дикая и очень усталая драка. Мы готовы были сожрать друг друга… Уилл поворачивается на своем кресле всем телом, вслушиваясь. — Битва была у реки, — говорит Эдди. — И, представь, вдруг раздаётся громкий такой всплеск! Мы и подумали — кто-то сиганул со скалы в воду, но вопрос — кто? Наши? Чужие? Через воду же не чувствуешь запаха. А потом, я помню, смотрю в сторону реки, а там торчит чья-то рука, человеческая. Все замерли, не знали, что им делать: продолжать драться или кинуться проверить, кто там решил искупаться. Вдруг смотрю, а Роутег все рычат… Вообще ничего не понимаю. Он грустно усмехается, сложив руки на груди, скребет ногтями по татуировкам. — Это был сын вражеского вожака, — Эдди смотрит прямо в глаза Уиллу. — Он побежал спасать утопающего, а утопающим оказался… Маленький мальчик. Я ещё тогда подумал — блять, ну, наверняка это Майк! Но это был не Майк. Какой-то деревенский пацан, я видел его впервые… Уилл задумывается о том, как вообще вся эта история связана с Билли… Он был тем деревенским мальчиком? Роутег. Красивое название для племени, у коренных американцев оно обозначает огонь. — Это был Билли, — негромко объясняет старший. — Билли — сын вожака Роутег. Из-за него закончилась битва, потому что оборотни расценили этот жест, как попытку сбежать с поля боя… Больше Ахига и Роутег не сталкивались, никогда. Билли изгнали из стаи. Изгнали за то, что он бросился спасать тонувшего мальчишку. Разве это справедливо?.. И, если вспомнить слова Джейн, терять волка из стаи чертовски больно. Но какого волку, который потерял целую стаю? Изгнанному одиночке… — Но он остался жить в лесу, — Уилл недоумевает, ведь Эшвудский лес принадлежит стае Ахига. Эдди улыбается. — Да. Ты прав. Это всё, что ему рассказывают. Эдди помогает вытащить велик и занести продукты к порогу дома, дальше Уилл уже не пускает. Они прощаются, и, хотя Уиллу и становится чуть спокойнее, он входит в некое пограничное состояние. Ему ужасно обидно из-за того, что Билли изгнали из стаи. Но он, к сожалению, ничего с этим сделать не может. Бабушка бы сказала, что это и не его проблема вовсе… А Уилл бы с ней не согласился.