Немая мелодия любви

Ночь, плавно переходящая в красочный рассвет. Блёклые, сверкающие огни, где-то, в недосягаемой выси, напоминали о последних мгновениях слитых воедино частей — донельзя шумного Нью Йорка и сумрака, являющимся верным служащим владычицы темноты. Отдалённый гам воплощал в себе яростные гудки клаксонов от водителей, стоящих в пробках или на светофорах, оглушительный вой полицейских сирен, недовольное рычание автомобильных моторов. Однако множество коренных жителей города не обращали должного внимания, потеряв важное присутствие тишины, которая, как всегда, обходила это место стороной. Люди пребывали в ласковых и по-особому сладких объятиях небытия, где ежедневная рутина и финансовые проблемы казались лишь легендой. Той, которая пугала до жути содержанием и терялась в недрах сознания. До определённого момента. Когда нудная мелодия электронного будильника, по совместительству и часов, насильно не заставляла распахнуть тяжёлые веки и окончательно не пробудить рассудок. Ненавистное состояние сонного организма и мозга, полностью осознающего неминуемость обязанностей в виде похода на работу, в школу, в университет. И так каждый раз: словно потрёпанную временами кассету ставили в видеомагнитофон, и проигрывали один и тот же сюжет, изученный до дыр. Короткая стрелка настенных часов постепенно приближалась к метке цифры четыре. Лишь единицы отлипали от соблазнительных подушек головы и холодной водой приводили себя в порядок. Собирались мотаться на другой конец города, чтобы прибыть на работу в штык к назначенному времени. Некоторые подростки, укутавшись в одеяла, нацепив наушники, погружались в внутренний мир при прослушивании музыки. Другими словами — избегали реальности. Но единственная загвоздка в том, что их ряды пополнял ещё один. Отнюдь не человек. Мутант. Донателло очень часто не спал. Либо засиживался до самого утра, модернизируя какую-либо технику, выручающую в бою, либо чинил бытовые предметы на примере видеомагнитофона, старого телевизора, игральных автоматов (это происходило очень редко, ибо его мог обнаружить сплинтер), либо решал задания наивысшей математики и физики, либо валялся без сна в кровати, страдая от бессонницы. Бессонница являлась его подругой, сопутчицей ночной поры. Тем не менее не проблемой. Почему? Ответ довольно прост. Обилие мыслей, в предводительстве которого стоял внутренний голос. Они наседали на разум. Сковывали движения, постоянно держали в напряжении. Если бы сделались осязаемыми, так бы и перекрыли доступ к кислороду, обвивая склизкими путами. Донателло отличался от братьев. Он слишком много думал, слишком много анализировал. Не мог просто отпустить ситуацию. Взвешивал всевозможные варианты, вычислял проценты успеха или поражения при определённом раскладе событий. Раздумья стали частью его жизни с самого рождения, ибо он смотрел на мир по-иному. Ночью, лёжа в постели, теории, догадки, вопросы окружали его юную голову, безмолвно приказывали отдаться в их власть. Стать безвольной марионеткой меж хаоса, отражающего все пути обратно. И так каждую ночь. Каждую, мать его, ночь, только дотронется голова до подушки и закроются по автоматизму глаза. Донателло не мог найти покоя. Его душа не могла найти покоя. Не могла найти ту самую тонкую нить, способную вытащить его из бездны. Подарить возможность вновь балансировать на грани, выбрав другую половину. Половину спокойствия и пустоты. Необходимой пустоты, где его наконец оставят в тишине, в одиночестве. И в поисках чего-то он бродил по крышам невысоких домов, перепрыгивая с одной на другую. Хоть какое-то движение позволяло отвлечься. Это не раз его спасало, но сколь косвенно и поверхностно. Стоило остановиться, как по велению рассудок оккупировали мысли, подогреваемые к атаке внутренним голосом. Ночной патруль с братьями закончился пару часов назад. Благо, никого из преступного населения Нью Йорка сегодня им не довелось встретить. Лео ещё в логове сделал ему замечание, ведь по отчетливо выделенным серым мешкам под глазами не сложно было догадаться о времяпровождении подростка. Опять пыхтел над теми или иными гаджетами, познавал новые разделы наук или рисовал чертежи будущих изобретений. Все знали его как облупленного. Всё-таки в канализации провести вместе целые семнадцать лет. Это тебе не хухры-мухры. Майки по обычаю донимал Рафа, будто бы энергетический вампир, который питался эмоциями других, и вставлял в переговоры глупые шутки. Доводил до белого каления, посему жертва не желала быть больше жертвой и становилась хищником, подбиваемым гневом разорвать тушку брата за пару секунд. Здесь не помогут никакие наставления от Лео, тщетно пытающегося сохранить в команде дисциплину и беспрекословность. Донни смотрел со стороны на братьев, считая себя иногда лишним. Даже такая обыденность, как ночной патруль, выделяла его среди них. Перейдя с бега на лёгкий шаг, Донателло решил переждать на первой попавшейся ему крыше и восстановить дыхание, перед тем как вновь продолжить своеобразную прогулку. Как только приземлился на шероховатую поверхность крыши, словно навязчивые мухи, его облепили мысли. Машинально залез на выступ рекламного щита, свесил ноги и откинул голову назад, прикрывая глаза. Он даже не пытался сопротивляться. Полностью отдался во власть царящего внутри хаоса. Не заметил, как погрузился глубоко в себя и не слышал никаких посторонних звуков родного города.

***

Внезапная мелодия пустила длинные трещины по единожды умиротворённой идиллии, будто целилась довести до столь хрупкого состояния, чтобы одно неверное движение могло полностью разбить её вдребезги. Медленно проникала внутрь и, подобно ласковым касаниям матери, нежно пробуждало сознание. Донателло не сразу осмыслил происходящее. Ему пришлось пробыть на границе сна и реальности ещё около пары минут, дабы прояснёнными взором пройтись по окружающей обстановке и найти источник прелестной музыки. По волне колющих мурашек, которая играючи нахлынула из-за потока ветра, вариант местонахождения в логове мгновенно отпадал. Поёжившись и протирая пальцами глаза, Донателло ощутил расслабленность. В голове совершенно пусто. Лишь мелодия, вытянувшая его из дрёмы, приятно ласкала слух. Он быстро взвесил в голове примерное нахождение снаружи и пришёл к выводу, что провёл здесь около часа. Слегка сменил угол обзора, повернув в сторону голову, и заметил девушку, играющую на скрипке. Футляр из-под инструмента лежал неподалёку, смычок непринуждённо скользил по струнам под контролем правой ладони. Конец нижней деки расположился на ключице, удерживаемый углом челюсти, пальцы левой кисти переменно зажимали струны на грифе. Невооружённым глазом было видно, что она является профессионалом в данном деле и не уступает другим скрипачам в опыте. Волосы оттенка красного дерева завораживающе блестели в свете солнечных лучей и приходились заколотыми в небрежный пучок. Образ довершался домашней лиловой футболкой, несколько испачканной пятнами, накинутой из-за холода кофейной кофтой, и мешковатыми серыми штанами. Обыкновенный силуэт девушки, тонущий в залежах рассветной лампады, приковал к себе янтарный взгляд. Мутант, будучи обездвиженным какими-то непонятными силами, точно врос в железный выступ и не мог шелохнуться. Благо, она была настолько поглощена собственным занятием, что не обращала внимание на наблюдателя, глаза которого искрились доселе неизвестными ему звёздочками интереса и восторга. Когда Донателло вновь приобрёл возможность передвигаться, то не пожелал вытягивать скрипачку из транса и осторожно поднялся на ноги, как старая постройка издала режущий скрип. Это был провал. Он стремительно спрыгнул с выступа и успел укрыться за стеной выхода на крышу, как до жути испуганный женский взор окинул соседнюю крышу на наличие того, кто этот звук издал. Отложив в сторону скрипку со смычком, она опустила усталое лицо в ладони и выдохнула. Вероятно, свалив всё на свою паранойю, подняла запястье тыльной стороной на уровень глаз и застыла всего на пару секунд. Пять часов утра. Только это осознание добралось до подросткового разума, как девушка припустила с крыши на пожарную лестницу, чтобы поскорее очутится в родных стенах старинной квартиры. Донателло проклинал этот блядский металл, который выдал его присутствие с поличным. Если бы не его скорость, то девушка с пронзительными визгами бы бросилась наутёк, ещё больше приходя в ужас от красноречия непонятной рептилии и позабыв инструмент на крыше, и днём каждому встречному рассказывала бы про гигантскую черепаху-мутанта, который умеет разговаривать и носит с собой посох. Однако всё обошлось. И что-то незнакомое ему нашёптывало, что на это место он придёт ещё не раз.

***

На удивление, то нечто нашептало и предрекло недалёкое будущее. Донателло, особо не рискуя быть замеченным вновь, приходил на привычное место и признавал многогранность музыки. Она обволакивала, слегка щекотала, витала в воздухе и нарочито касалась сознания, будто бы подражая несносному поведению Майки. Однако его это не нервировало. Наоборот, действовало, в неком роде, успокаивающе. Часто его спокойствию приходил конец. На то выплывали абсолютно различные причины. То после провальной миссии Майки будет стараться поднять всем настроение, вспоминая по ходу неуместные анекдоты, которые вычитал, небось, из очередного журнала, принесённого Эйприл, чем ненарочно усугубит ситуацию в худшую сторону. То Лео в крайне волнительные и решающие моменты станет наседать на него, приговаривая «Быстрее, Донни!» или «Чего ты там копаешься?». Будто сам не понимает всю серьёзность и панику, которая накатывает на каждого, и Донателло тому не исключение. Нужно же поэтапно действовать: выдохнуть, успокоиться, сконцентрироваться… А не нарушать всю цепочку недовольными возгласами! То Раф будет подкалывать в неудачах с Эйприл, щерясь как довольный удав после сытного обеда. Он же не виноват, что после любого зрительного контакта с ней теряет и без того хлипкую смелость. Да даже умение внятно говорить! Не то, чтобы позвать её провести вместе с ним время хоть где-то! В лаборатории, в лапшичной, на задании, на прогулке. Главное — вдвоём. Музыка помогала вернуть грубо разорванные куски спокойствия. Конечно, не сразу, но постепенно. Ярость, клокочущая в районе груди, куда-то бесследно исчезала. Если раньше неприязненный осадок оставался на душе, то сейчас на душе несвойственно чисто и легко. Музыка творила необычайные вещи. Исцеляла его. Но вызывала привыкание. Донателло не мог перестать появляться на крыше и уходить, как только чарующая мелодия пропадает и гам Нью Йорка снова окружает его. Он точно мог отметить, что настроение скрипачки менялось из раза в раз. То веяло скорбью и печалью, то веяло радостью и надеждой, то веяло первой влюблённостью, то веяло презрением и гневом. Этот список можно было продолжать до бесконечности, так как чёткого конца попросту не существовало. Донателло никогда не испытывал настолько разносторонних эмоций. Музыка представлялась в живом обличье и повествовала различные сюжеты, не похожие друг на друга. Девушка оживляла инструмент виртуозными движениями смычка по струнам, провоцируя восхищение. Она вкладывала в игру многое, так что претворяла собственную мелодию в нечто материальное, способное ощутить на себе. Только волшебство пропало. Как и сама девушка. Донателло не понимал, куда делась скрипачка и выйдет ли она вновь играть на улицу при рассвете. Он не знал, кто она. Не знал ничего о её жизни. Соответственно, помочь ничем не мог. Оставалось лишь надеяться. Надеяться на скорое появление. Тем не менее время неустанно шло вперёд. Девушка словно канула в воду. Но мутант возвращался. Возвращался на ту самую крышу и ждал. Сам не догадывался чего. Уголок во всём мире, отличающийся неким понятием уюта и умиротворённости, отказывался быть без главной составляющей. Без неё. Это разъедало его изнутри. Найдя пристанище от всех невзгод, найдя оазис в бесконечных песках пустыни, он вновь потерялся. Потерялся подобно маленькому мальчику. Запутался в собственных чувствах, мыслях, которые плавно делали для него виселицу, чтобы тот больше не смог скрыться, не смог спрятаться. Надежда противилась умирать. Надежду растаскивали по кусочкам. Ломали. Только она оставалась незыблемой и стойкой до конца. Живучей, хотя обречённой на смерть. Но она добилась своего. И вспыхнула с новой силой. Вспыхнула в янтарных глазах.

***

Донателло как всегда коротал время на крыше. В одиночестве. Вымотанный после ночного патруля и разгорячённый после словесных перепалок с Рафом глядел в сторону восходящего солнца. На полотне природы мешались краски, образуя невообразимый колорит. Золотистый и алый цвета являлись основой для дальнейшего творения природного художника. Облака, обладающие неподдельной мягкостью и кучерявостью, беззаботно плыли. Нежно-розовые, ярко-красные, пастельно-оранжевые. Разнообразие приводило в немой восторг. Верхушки многоэтажек чернели, блекли, точно уступали красоте природы, нежели красоте того, что сотворило человечество. Шум Нью-Йорка дополнял антураж, невольно напоминая, что даже родной город способен заново поражать юные умы. Вдруг раздался хруст пожарной лестницы. От резкого нарушения особенной тишины он чуть ли не выдал своё присутствие, вовремя зажав рот. Немного наклонил голову, оборачиваясь назад, и обомлел. На крыше вновь стояла она. Девушка выбежала наружу в атласной кремовой пижаме заодно с пушистыми тапочками. Выхватила из футляра скрипку, заняла удобную позицию и стала играть. Не столь трепетно и умеренно как раньше, сколь стремительно и пленяюще. Скрипачка выплёскивала бурю эмоций. Ураган эмоций. Торнадо эмоций. Мелодия лилась подобно течению горного ручья. Ловко и неуловимо. Созерцая сие великолепие, слияние человека и скрипки в нечто удивительное, Донателло неосознанно опасно наклонился вперёд и чуть ли не открывал рот от полной вовлечённости в игру. Первое правило ниндзя — тень. Они должны вести себя скрытно. Не вмешиваться в жизнь обычных граждан. Тем более рисковать быть замеченными. Однако, в данный момент, ему было откровенно плевать. Он не мог оторваться всю продолжительность игры на скрипке от её профиля, понимая, что околдован ей. И не раз перед взором будет стоять эта картина, не сравнимая даже с сегодняшним рассветом и миллионом других известных. Девушка чувствовала на себе взгляд. Внимательный, пронизывающий, статичный. И, к сведению, чувствовала не раз. Каждый поход на крышу карался визитом незнакомого гостя, который провожал глазами движения рук, смычка и взмах волос. Поначалу это жутко бесило. Особенно, коли учитывать тот факт, что так она никого и не смогла увидеть. Потом поселился страх где-то в глубинах сознания. Почему за ней следят? Что могла сделать нелегального обычная совершеннолетняя девушка, которая даже в школе все авантюры обходила стороной и была за мирное существование без суеты? Вскоре страх пропал и на замену пришла заинтересованность. Кто он? Почему пристально наблюдает? Почему всегда скрывается в тени? Много вопросов без наличия каких-либо ответов. Хотя бы незамысловатых. Играя на скрипке, она опустошала себя от эмоций, переживаний, сомнений, которые слились в одну колбу за весь месяц, превращаясь в взрывоопасное вещество. Реактивом могло послужить всё что угодно. Особо подходили под поставленные условия нападки отца.

***

— Сгинь с глаз моих, выродок! — произнесла пожилая женщина с явным презрением, оглядывая былое подобие собственного сына. — Ты опустился в моих глазах почти десять лет назад! То, что я тебя воспитывала, не означает того, что ты можешь, когда заблагорассудится, заявляться сюда без моего на то разрешения! Брысь отсюда, алкоголик! — Ёбт твою мать, мамаша, я твой сын и прожил здесь своё детство. Я имею полное право здесь находиться. Только проблема в том, что ты меня не пускаешь! — начал злиться подвыпивший мужчина, карие глаза которого затуманились под действием алкоголя. — Давай так. Ты мне дашь деньги, и я исчезну из вашей жизни навсегда. — Ты говорил так сотню раз, Роберт. Однако опять появляешься на пороге моей квартиры и требуешь дать того, что я не должна. — давно не веря словам сына, женщина хотела захлопнуть дверь, как её грубо остановили. — Мамаша, я так понял, ты проблемы хочешь? — угрожающе процедил мужчина, впивая обгрызанные ногти в левую руку матери. — Живо неси деньги, а не то я- Осунувшееся лицо обожгло мощной затрещиной двери. Тот, не ожидая сопротивления со стороны матери, оторопело отошёл на пару шагов и узрел девушку, которая в неконтролируемом гневе подоспела на помощь. Нижняя губа женщины дьявольски дрожала. Она никогда не одобряла насилие. Только девушка больше не намерена терпеть хамское отношение к той, что подняла её и слепила местами специфичную личность. — Мэйси, блять, ты совсем ох- Рассвирепел не на шутку Роберт, как у мужского горла показалось остриё ножа. Девушка потрудилась хорошенько его заточить, чтобы запугивать всяких местных алкашей наподобие её отца. Приставив орудие у сонной артерии, она взглянула ему в глаза. Беспощадно, безразлично, ненавистно. Янтарные глаза излучали бездушие, незыблемость не менее кровавых намерений, если он хоть раз посмеет навредить её семье. Выразительно показав пальцем в сторону лестницы, девушка отняла лезвие от горла и открыла путь бегства отцу. — Ты такая же жалкая, как и прежде. Я столько боли принёс в твою жизнь, а ты даже по-тихому покончить со мной не можешь, слабачка! — после слов он истерично захохотал, после чего стал кашлять. Поднялся на ноги и, до сих пор заходясь в пугающем кашле, харкнул мокроту в сторону и наконец-то удалился. Чутье подсказывало, что это отнюдь не последний его визит.

***

Это продолжалось слишком долго, чтобы ощущать испуг перед грозной физиономией отца. Мэйси привыкла к этому, как бы жутко не могло прозвучать данное заявление. Бабушка никогда не имела столь железобетонную выдержку, для того чтобы выгонять его взашей. За всеми гнусными фразами и оскорблениями она не уставала любить его. Любить родительской любовью. Несмотря на то, что душевные раны не затягивались, только обильно смазывались сладкой солью. Вместе с болью находилось что-то светлое. Надежда. Воистину призрачная. Да присутствующая. Девушка готова была до последней капли крови защищать бабушку. Зная её тщедушие и слабую силу воли, ответственность за их жизни она брала на себя. Как показала практика, отец плевать хотел на любые виды угроз, всё равно заявляясь перед их квартирой. И каждый раз девушка вставала на оборону вместе с ножом в руках — потому что горький опыт её научил иметь при себе оружие, ибо можешь получить нехилый синяк под глазом — и с позором выгоняла его из подъезда. При воспоминаниях, одолевающих её разум, она поёжилась и перестала играть, отнимая скрипку от ключицы и кладя её обратно в футляр. Мэйси неожиданно обернулась и, к сожалению, никого не засекла. Обиженно надула нижнюю губу и наморщила нос. Она ожидала большего. Очень вероятно, смогла бы зацепить неосторожное движение, выхватить зрением элемент внешности наблюдателя. И ей представилось восхитительное ничего. Эмоциональный излив исчерпал собственную нужду. Девушка торжествующе выдохнула, вытерла выступившую испарину и устало ухмыльнулась, качая головой из стороны в сторону. Под спонтанный настрой изменить детали внешнего вида волосы были готовы, так как закалывались всегда наспех, и высвободились из-под сжимающей резинки. Точно льющийся водопад, они рассыпались по плечам и слегка пестрели красноватым отливом в рассветном свете. Она покосилась в сторону и прошептала одними губами то, что свойственно было услышать исключительно ей:                                                                                           «Спасибо за то, что выслушал меня.»

***

Мэйси планировала когда-нибудь увидеть тайного гостя. Возможно, подвернётся весьма удобный случай, чтобы спалить его, пригласить показаться и посмотреть друг другу в лицо. Ей абсолютно не нравилось, что за ней следят исподтишка. Умеренно. Хотя порой это могло забавлять. Она была терпеливой особой с самого детства. Другая сильная черта характера — упрямство. Если что-то взбрело в голове молодой девочке, то, хоть ты тресни, она во что бы то ни стало совершит задуманное, обосновывая это гробовым молчанием. Молчание служило на пользу. Иногда. Можно было не напрягаться, чтобы придумать очередную ложь, оправдывающую буйное, по словам людей, поведение. Однако плюсы оборачивались минусами. Если в детстве она приходилась лютой бунтаркой, сорвиголовой, кличущей верных соратников-сверстников и выступала в роли лидера их небольшой банды, то со взрослением многое поменялось. Как только девушка в возрасте девяти лет потеряла голос, потаённые вещи стали не спеша открываться детскому взору ребёнка. Складывалось такое ощущение, будто потеряла не только голос, но и часть себя. Она росла, больше не проявляя озорства и гиперактивности, уступая место хладнокровию, уравновешенности и спокойствию. Местная детвора сторонилась её не из-за ужесточения прежних принципов девочки, а из-за пугающего молчания. Сначала. Вскоре дети прочувствовали, что девочка не сможет никому пожаловаться, дать отпор, и воспользовались возможностью поизмываться, выказывая крайнюю степень накопившейся злости. Только всё прекратилось, когда тихая девочка умудрилась додуматься раскалить бабушкин утюг и, пока тот не остыл, горячей стороной влепить оплеуху хулигану. После этого её стали уважать в местных кругах, не решаясь вновь подобраться к ней ближе чем на ярд. Минус заключался в том, что она была одинока. В течение всего детства не нашлось ни одного человека, который бы проявил дружелюбие при первой встрече. Даже если и проявляли, то встреча заканчивались внезапными неотложными делами и много чем подобным, как только девушка писала в блокноте, что немая. Почему же все так боялись её, словно в балахоне смерти? На этот вопрос напрашивался вполне чёткий ответ. Им просто противно находиться рядом с ней. А ей становилось противно от осознания довольно незамудрённой истины. Люди никогда не примут её такой, какая она есть. И всем будет плевать на её внутренний мир, как обычно показывают в романтических фильмах, расписывают в книгах. Это ещё цветочки по сравнению с тем, что девушка пережила в школе. Сверстники обзывали, унижали, прикалывались. На что способны дети, чувствующие превосходство на кем-то? Правильно, на всё. На Мэйси выливали остатки супа, компота, буквально сбивали с ног, так что она разбивала себе не раз нос, выбрасывали, как ненужный мусор, в бак с отходами, спускали её вещи в туалет, воровали одежду из раздевалки, вывешивали фотографии в лифчике и трусах… Она выдержала нападки. Однако какой ценой?

***

Мэйси долго ломала голову, как подловить того гостя, как вывести его на чистую воду. Сложные планы для реализации она отметала сразу, даже не развивая дальше идею. Ничего хорошего это не принесёт. Как назло в тугое сознание что-то дельное, кроме чего-то абсурдного, не шло. Не за что было даже уцепиться. Выбивая ритм карандашом по письменному столу, она полностью отсоединялась от реальности и произвольно тонула в обилие мыслей. Такт всегда направлял русло размышлений в нужную сторону. Помогал сосредоточиться на определённом деле и не отвлекаться по пустякам. — Мэй-Мэй, ты где запропастилась? — насильно выдернул её наружу старческий голос. — Иди ужинать! Так хотелось внять раздражению бабушки недовольным тоном, бурча нечленораздельные фразы, только возможности как таковой не было в помине. Девушка выбросила из головы тщетные попытки придумать что-нибудь, бесшумно поднялась и проследовала по коридору до кухни. Средних размеров, по-своему внушающая комфорт неброскими пастельными тонами, конечно же, являлась обиталищем родителя. Здесь царила абсолютная чистота и порядок. Бабушка являлась ещё той перфекционисткой. Неудивительно почему в комнате внучки придраться было не к чему. — Так как я знаю, что ты не любишь есть тяжёлую пищу по вечерам, приготовила салат Цезарь. Твой любимы-ы-ый, — женщина сладко протянула последнюю букву и уставилась на внучку, которая с особой любовью глянула на неё и принялась уплетать стряпню. — Ты будешь чай? Девушка активно замахала головой в знак согласия и бабушка поставила закипать старый чайник на газовую плиту. — Я всё думаю насчёт нашего последнего похода к врачу, — миловидная улыбка пропала с лица. Бабушка помрачнела и вилка застыла в воздухе, собираясь накалывать очередную порцию салата. — Голосообразующий аппарат слишком дорогой для нашего бюджета. Я боюсь, что… Мэйси встала из-за стола и одним касанием ладони остановила поток переживаний. Сжала кисть бабушки, лучезарно улыбнулась и помотала головой. Она не хотела тратиться на столь дорогую вещь, потому что знала, что это не приходится необходимым. Значит, можно повременить с покупкой до поры до времени. — Но… Девушка так и стояла, сверля взглядом бабушку. Она намёк поняла и переменила тему на более благоприятную для обеих. — Может покажешь последние черновики? Мэйси скованно присела обратно на стул и стала уминать салат. Щёки залились розоватым румянцем. Черновики будущих композиций для неё как личный дневник. И демонстрировать свои откровения, пусть даже близкому человеку, вводило в лёгкий конфуз. — Ох, какой помидоркой стала, до сих пор стесняешься? Тишина ей послужила положительным ответом.

***

Бабушка слегка припозднилась в режиме сна, дабы досмотреть серию очередного ванильного сериала, на который положила глаз, едва завидев рекламу. Страсти к сопливой романтике и бесконечным поцелуям и словам любви Мэйси не питала, поэтому оставила её наедине с нарастающим внутренним спором, кого же выберет главная героиня? Бессонница, ставшая верной подругой, заявилась и напомнила о себе совершенно нелепо. Она не могла сомкнуть глаза уже битый час, ворочаясь под одеялом, попутно расправляя руками собравшуюся в одни складки простынь. В итоге бросила затею проваливаться в небытие и собиралась натягивать одежду, чтобы выйти наружу и подышать свежим воздухом. Всё-таки проветриться никто не запрещал. Сегодняшний выбор пал на несколько большую пурпурную толстовку, утеплённые лосины и те же пушистые тапочки. Янтарный взгляд ненароком остановился на электронных часах, показывающих почти три часа ночи. Мэйси плавно выскользнула из окна, намереваясь действовать беззвучно и быстро. Она старалась изучать безопасные места на каждой ступени, но часто путала и наступала не туда, куда надо. Пожарная лестница, завидев родное лицо издалека, не издавала леденящих душу скрипов, когда девушка по случайности задевала проклятые зоны. Пока что удача была на её стороне. Девушка преодолела нужное расстояние и была готова победно ступить на крышу, как оказалась в ступоре при виде приближающихся силуэтов. Ей пришлось отступить назад, чтобы не попасть в поле зрения и одновременно провожать глазами непонятных существ. Вскоре она рассмотрела загадочные силуэты. Это были… Черепахи. Какие-то гибриды между человеком и черепахой. Проще говоря, мутанты. Они весело перекидывались колкими фразами меж собой и следовали за черепахой в синей бандане. Наверняка, он их лидер. Второй, с красной банданой, держал среднюю скорость и в момент пущей злости нагонял третьего, с оранжевой банданой, и отвешивал ему нехилый подзатыльник. Последний, менее заинтересованный в боданиях других и скорее отстранённый от яви, замыкал конец и не раз приковывал к себе косые взгляды. Чувствуя, как внутри то ли разливается любопытство, то ли липкими комьями охватывает тело страх, она продолжала находиться в укрытии и дивиться тем, кто почему-то прекратили путь именно на её крыше. — Я прогуляюсь, — задумчиво кинул черепаха в фиолетовой бандане, чем привлёк внимание остальных. — Можете идти в логово без меня. — О-хо-хо, неужели у Дона назначена любовная встреча с Эйп? — черепаха в красной бандане растянулся в гадкой ухмылке. Ему вторил черепаха в синей бандане, изображая звуки поцелуев. — Вы неисправимы, — устало выдохнул Дон. — Эйприл просто подруга. Уяснили? — Мало ли, — протянул черепаха в оранжевой бандане, — мы знаем, конечно, что тебя мягко отшили недавно, но ты стал слишком часто оставаться после наших патрулей на улице. Так что это наводит на мысли… — Что ты не смирился. И пытаешься до сих пор вызвать чувства у Эйп, организуя некие встречи, — закончил теорию черепаха в синей бандане. — Рафаэль, Леонардо и Микеланджело, вы ошибаетесь, — от полных имён всех передёрнуло. — С Эйприл мы остались друзьями после моего неудачного признания. И прошу всех принять эту информацию к сведению и не строить глупых догадок. Рафаэль закатил глаза, готовясь вновь что-то ляпнуть, как его остановил Леонардо, тронув за плечо. Фыркнув, тот зыркнул в последний раз на Дона и последовал дальше по изначальному маршруту. Микеланджело не остался в стороне: — Если будет нужна помо… — Майки! — Иду! Пожав плечами, Майки виновато ощерился и принялся нагонять удаляющихся черепах. Как только след черепах простыл, Дон присел на выступ крыши, свесив ноги, и не постеснялся тихо начать монолог сам с собой. — Мне кажется, они никогда не оставят меня в покое. У нас с Эйприл ничего не должно было получиться. Она же человек, а я… мутант. А меня настолько ослепила эта любовь, от чего я предался мечтам, что меня могут полюбить не за облик. Глупец! Девушка сперва хотела поскорее удрать обратно в квартиру, как опечаленный голос черепахи обездвижил по рукам и ногам. Вслушиваясь в осмысленную речь, вдруг она осознала, что похожа чем-то на него. Жила мечтами о том, что кто-то может подружиться с ней, полюбить её, невзирая на то, что она немая, невзирая на мелкий дефект, отличающий её от нормальных людей, взирая лишь на внутренний мир. Только явь оказалась намного суровей, чем думалось однажды. — Недавно я повстречал удивительную девушку, играющую на скрипке. Она так виртуозно управлялась с игрой, что я потерял дар речи на время. Её музыка сродни чему-то божественному. И когда я искал возможные музыкальные композиции в интернете, оказалось, что таких нет. Значит, она ещё и композитор. Изумительно… Явно ему было не с кем поделиться впечатлениями про скрипачку, ведь те черепахи вновь будут над ним измываться при появлении нового объекта внимания. Поэтому, изливая душу в пустоту, время от времени болтал ногами и следил за проносящимися в ночи машинами. Девушке льстили такие отзывы, ведь она никогда никому не рассказывала о подобных умениях. А кому, собственно? Ни друзей, ни парня. Никого. — Хотел бы я с ней познакомиться поближе. Возможно, узнать имя… Донателло, какой никчёмный абсурд ты несёшь? Посмотри на себя! При первой же возможности она сбежит с дикими криками от тебя! Да ты монстр для людей! Донателло. Довольно-таки интригующее имя. Мэйси сидела как на иголках. Она билась меж двух огней. Уйти, дожидаясь времени обычного выхода со скрипкой, или остаться и познакомиться с ним. С тайным гостем, который на протяжении стольких дней не спускал с неё глаз. Да ещё и восхищался умениями. Весь вечер она пыталась придумать план, как выманить его из укрытия, а тут такой шанс открылся! Это шанс на миллион! Любопытство одержало вверх над сознанием и взяло бразды правления в свои руки. Пока не пожалела, метнулась вперёд и аккуратными шагами сокращала между ними дистанцию. Донателло не обращал внимание, потому что либо нарочно сохранял самообладание, либо попросту не замечал. Однако монолог не прекращался, до того момента, когда женская ладонь докоснулась до плеча сидящего. Его кожа немного грубая, сухая, эластичная. Донателло обернулся и застыл. Он ожидал чего угодно. Криков, ударов, невнятного бурчания наподобие мольбы. Но не молчания. Девушка в открытую изучала его лицо всего лишь несколько секунд, кои показались для него целой вечностью, и примостилась рядом. Достала из кармана толстовки блокнот с ручкой — в силу бессонных ночей на крыше она часто записывала свои мысли на бумагу — и стала строчить. Напряжение повисло меж ними. Донателло, казалось, забыл как дышать вблизи с девушкой и не смел проявлять признаки жизни, пока она не протянула ему блокнот. Откровенно не понимая, зачем ей излагать слова на бумаге, коли она может ему всё сказать, он пробежался глазами по написанному и в удивлении взглянул на новую знакомую. «Упреждаю твои вопросы. Я немая и поэтому пользуюсь блокнотом для общения.» — Почему ты меня не испугалась? — он вопрошающе установил зрительный контакт, сразу же встречаясь с её прямым взором. В данной схватке Донателло не сумел одержать победу и отвёл взгляд в сторону, ибо глаза напротив точно сверлили в нём дыру. Ответ не заставил себя ждать. «Честно, сначала испугалась. Но страх быстро перерос в интерес.» — Я не понимаю, — искренне отозвался он. — Мой облик всегда сражал всех наповал в прямом смысле или вызывал дикую истерику. И только ты отреагировала на меня нормально. Девушка не показала никаких эмоций, лишь повертела в пальцах ручку и размеренно написала что-то. «Не все люди такие, Донателло. И я тебя не боюсь. Конечно, не отрицаю, был небольшой шок, когда увидела тебя в компании братьев, но он быстро исчез.» — Теперь понятно, — по-новому посмотрел на знакомую и услыхал, как ручка скребла по бумаге. «Я боюсь не тебя, я боюсь людей.» Девушка нисколько не стушевалась, доказывая правоту лёгким кивком головы и плотно сжатыми губами. — Подожди, ты написала, что видела меня с братьями? — немного не догоняя суть, произнёс он. Она наклонила голову в сторону, лукаво щурясь. Несложно было додуматься до такой простой правды. — Значит, ты слышала всё, что я говорил? Тишина явно подтверждала правдивость рассуждения. Донателло залился румянцем и вытер ладонью лицо, сгоняя наваждение распрощаться прямо сейчас из-за неловкого момента. — Ты, это, не говори никому, — сказал, только не рассчитал. Мощный подзатыльник сопровождался недовольным «ай, за что?». «Слава богу, я ещё не начала думать, что ты блещешь умом.» — Я заслужил. Извиняюсь, — только дошло какую глупость сморозил. Как немая девушка может кому-то что-то рассказать? Так и теряют будущих друзей. «Колись, ты за мной всё это время следил?» — Да, — предсказуемо послышался ответ. Да и сама девушка точно догадывалась насчёт непутёвого мутанта, что посвятил её во все сведения, которые должен был хранить в секрете. «Я и раньше об этом знала. Хотя считала поначалу, что паранойя.» — Как? — под властью эмоций он взял неимоверно высокий тон, как вновь пришёлся удар по голове. — Молчу, молчу. «Проницательность. Довольно полезная штука.» — Это один из основных навыков куноити, — процитировал Донателло, как поймал непонимающий взор. — Женщины-ниндзя. «Вау, и много ты о них знаешь?» — Достаточно, чтобы тебя заинтересовать, — он умело сострил, теперь уклоняясь от удара. — Ты чем-то похожа на Рафа. «Хочешь быть чем-то похож на черепаший суп?» — Звучит как угроза. «Звучит как причина твоей смерти.»

***

Хороший собеседник развязывал язык получше действия любого спиртного. Донателло никогда не помнил, чтобы воочию имел столь привлекательную и параллельно интересную личность для разговора. Она не перебивала, внимательно внимала каждому ему слову и бывало на женских губах непроизвольно расцветала полуулыбка. Обычно никому не было особого дела до того, какие изобретения он планировал сконструировать, какие запчасти отыскал на свалках, какие улучшения разрабатывал для удачных миссий. Все пользовались, восхищались, благодарили. Но сам процесс создания никого не интересовал. Хотя он часто нуждался в ком-то, чтобы объяснить, поделиться ощущениями, провести эксперименты по исправности. Нуждался в ком-то, чтобы не чувствовать себя одиноким. В отличие от братьев девушка просила рассказать намного подробней, до мельчайших деталей. Первая тема являлась куноити. Донателло ведал то, что когда-то усвоил от отца при первом знакомстве с ниндзюцу. И это приводило её в истинный восторг. Бравые куноити изучали правила светского этикета, игру на музыкальных инструментах, осваивали искусство чайной церемонии и икебаны, учились красиво читать стихи и петь, знакомились с секретами косметики и кулинарии. Особенно тщательно учились готовить и подсыпать яды. Грациозно переменяя тему, он лишь сильней увлекал её. Потом упомянул про их способности в области ниндзюцу. Назвал виды оружия, которыми они орудуют в течение боя, продемонстрировал своё и по многочисленным просьбам показал несколько приёмов. Она околдованно отслеживала уверенные и отточенные движения рук, ног, шеста Бо. На очередной приём от Донателло Мэйси захлопала в ладоши, после чего уловила противное пиликанье электронных часов. Он поклонился и прочитал по женскому лицу, что что-то не так. «Пять часов утра.» И тогда его осенило. Его не было в логове целых два часа. Вопросов от братьев он точно не избежит. «Мне пора.» Девушка хотела было удалиться, как её удержала трёхпалая ладонь. — Скажешь, как тебя зовут? Она промотала страницы блокнота, вырвала один и написала слово, прежде чем, помахав рукой, скрыться на пожарной лестнице. «Мэйси.»

***

Как только Донателло очутился в канализации и перемахнул через турникеты, надеялся, что сможет отдохнуть в лаборатории, как его нагло перехватили. Братья, недовольно косившиеся на него, сидели в эпицентре логова, так что разговора не миновать. Лео казался злее всех, хотя Раф походил на роль самого грозного больше. Майки уткнулся в комиксы и лишь изредка поглядывал на пришедшего. — Где ты пропадал? — первый прервал тишину и сложил руки на пластроне, хмурясь. — Гулял, — бросил Донни, направляясь в сторону лаборатории. — Стоять, умник, — преградил ему путь подоспевший Раф. — Отвечай, где был? — Разве не ясно? — едко отозвался Донни. — Ещё раз повторю, гулял! — Тебя два часа где-то по Нью Йорку мотало, — процедил сквозь сжатые челюсти Лео. — Мог бы хотя бы предупредить. Мы за тебя беспокоились вообще-то! — Да неужели? — повысил тон Донни. — Обычно вам плевать, если я засиживаюсь допоздна в лаборатории и не подаю никаких признаков жизни. Тогда зачем вам беспокоиться, если меня не будет лишь пару часов? — Мы ведём войну с кланом Фут. И мало ли что. Тебя могли схватить или того хуже. Аргх, — Лео махнул на него рукой и удалился в свою комнату. — Лео прав, Дон, — Раф отвернулся от брата. — За нами ведут охоту. Не нужно настолько беспечно относиться к этому. Лео — лидер, несущий ответственность за нас. Майки оторвался от прочтения, боковым зрением оценив тяготу обстановки, и отложил комикс на диван, похлопывая по месту рядом. Он недолго думал и приземлился, откидывая голову на спинку. — Дон, — Майки выдержал драматичную паузу. — Кто она? — Что? — поперхнулся Донни. — О чём ты? — Листок, — указал пальцем на вещь. Он посмотрел на вырванную страницу из блокнота, увидев не только имя новой приятельницы, но и его набросок, нарисованный ручкой. Чёткие линии складывались в приближённый портрет черепахи в полный рост. У девушки был талант к рисованию. — Не твоё дело, — отрезал Донни и нахохлился. — Тише, брат, я никому, чес-слово. — Знаю я тебя, Майки. — Пожалуйста! — Ты же не отстанешь, верно? — В точку! — Моя новая знакомая. Только ник- Майки держался минуту, после чего побежал в комнату Рафа. — Раф, у нашего умника появилась новая подружка! — Ты серьёзно? Он так быстро нашёл замену Эйп? — Да! И, скорее всего, эти два часа болтал с ней! — Чего? У Дона новая подруга? — послышался голос лидера, предвкушая удовольствие от будущих подколов. Донателло закатил глаза, прошептав: — Когда я наконец запомню, что Майки ещё тот пустомеля и балагур.

***

Честно говоря, Мэйси не подозревала о серьёзности их дружбы. Думала: пообщаются немного, растеряют интерес друг к другу и мирно разойдутся, словно корабли в море. Тем не менее судьба имела на них совершенно иные планы. Каждая встреча роднилась с понятием комфорта, каждая беседа располагала всё больше, каждая случайная переглядка сближала, каждое случайное касание приводило в нежный трепет. Потеряв нечто ценное, надежду на взаимную любовь, светлую веру в людей, они обрели бесценное — дружбу. Безусловно, простое общение кропотливо перетекало в более тесное, только после чего их можно было назвать «друзьями». И данный процесс занял четыре месяца с хвостиком. Ночная пора не сопровождалась редко глубоким сном, рефлекторными объятиями с подушкой, теплом под уютным одеялом. Почти всегда сопровождалась кусающим холодом Нью Йорка, термокружкой с кофе, исписанным донельзя блокнотом с ручкой и скромным звучанием подросткового голоса. Девушка по обычаю брала с собой кофе, дабы бодрить себя и участливо добавлять на бумаге свои высказывания и шутки, и теребила прядь волос, нарочно оставленную подле правой скулы. Во время полного проникновения в историю ей обязательно нужно было чем-то занять руки. Она не предугадывала что это может быть. Безобидное вращение ручки, игра с волосами, но чаще всего сознание по собственной инициативе приступало к рисованию. Кисть безотчётно касалась шершавой бумаги, выводя вначале сомнительные линии, которые невдолге становились резче, без колебаний выводимые в отдалённые образы. Образы, вырванные из разных повествований. Пейзажи, люди, их эмоции. Однако довольное значимое место занимали скетчи друга. Сидящего, с увлечением вещающего о былых опасениях, страхах, смеющегося, сосредоточенного с оружием. Донателло не заметил, как привязался к общению. Как стал с болезненным трепетом отсчитывать мгновения до долгожданного воссоединения, как проявлял больший энтузиазм наравне с Майки, что не укрылось от внимания братьев, как безразлично кидал взгляды на Эйприл. Жизнь становилась лучше. Прошлая любовь отпускала его сердце и он мог беспрепятственно контактировать с подругой, мог терпеть саркастичные выходки братьев, в особенности от Рафа, и не засиживать в лаборатории битые часы, проводя время в компании семьи. На все вопросы о том, кто она, он отвечал односложно и поверхностно, не обращал внимание на мольбы Майки, кой хотел узнать больше. Он затрагивал темы в беседах даже про разделы наук. Конечно, девушка не разбиралась во многом, но просила разъяснять, проявляла неустанный интерес. Его это, по большей степени, поражало. И ему доставляло удовольствие иметь беспрекословного слушателя, с кем можно было обсудить всё то, что его откровенно волновало или будоражило. Донателло пояснял устройство механизмов изобретений, в красках пересказывал удачные и неудачные проверочные опыты, делился помыслами по поводу будущей реализации идей. И знакомился с полной вовлечённостью. Её вовлечённостью. Её нелепыми вопросами. Её томным от раздумий взглядом. Её лёгкой улыбкой, обнажавшей ровные ряды зубов. Он не хотел с этим прощаться. Он жил этим.

***

Мэйси контролировала время и, наконец, оно настало. Махагоновые волосы заплетены в аккуратную косу, бежевый свитер, светло-голубые джинсы и белые кожаные кроссовки. Потрёпанный временем блокнот, новая шариковая ручка, излюбленная термокружка и футляр, зажатый в руках. В спешке чуть не забыла оставленные на письменном столе пару кусочков пиццы. Выбралась из четырёх стен, втянула свежий июльский воздух и взобралась по лестнице. Издалека приметила привычные очертания друга и чуть ли не бегом отправилась к нему. На порыве радости не придала значение скользкой после дождя поверхности и навернулась, ожидая соприкосновения с бетоном, как почувствовала на талии крепкие руки и молниеносно распахнула глаза, встречаясь с янтарными. Время застыло. Застыло для двоих. Мир продолжал идти по заранее вытоптанным следам дальше. А они остались позади. Наедине. В опасной близости девушке удалось ещё раз погрузиться в глубины беспощадного янтарного моря. Донни, на удивление, не избегал зрительного контакта. Позволял ей запечатлеть детали его лица, его глаз. И только под пристальным изучением его вдруг пробрало разрядом тока. Сколько они так стоят? Несколько секунд? Минуту? Час? — Будь осторожней, — очень тихо промолвил, отпуская. Она внезапно осознала всю неловкость ситуации. Ланиты зардели. Переключив внимание на созерцания прелестей родного города, она не постеснялась испачкать джинсы и приютилась на выступе, скидывая вниз ноги. Он сел рядом. И их безмолвие затянулось. Никому не хотелось прерывать паузу. Оба были далеки от реальности. Каждый вязнул в паутине мыслей один. Пространство разрезал звук пишущей ручки. Как только прекратился, ладонь подхватила бумажный пакет, достала оттуда пиццу, обернула в салфетку и протянула другу. — Благодарю, — Донателло благосклонно склонил голову и принялся разделять трапезу вместе с ней. Вкус пиццы не приходился похожим на покупную. — Ты сама приготовила? Отрицательное мотание головой и блокнот, перекинутый ему на колени. «Моя бабушка решила приготовить пиццу сама. Я стащила последние два куска и решила дать попробовать тебе, так как помню, что ты испытываешь страсть к пицце.» И вновь улыбка. Обворожительная, пленяющая, искренняя. Он любовался ей изредка, но с учащённым сердцебиением и расширенными зрачками. — Передай бабушке, что у неё удалось. Она даже превзошла пиццу от Антонио! — отрадно воскликнул Донни, взмахивая руками. — Майки был бы в исступлении! Мэйси доела кусок и вытерла ладони, выбрасывая салфетку внутрь пакета. Он покосился на неё, замечая на шее некое подобие пластыря. И тут родилась идея спросить про прошлое. Её прошлое. Почему она боится людей? Как у неё появилась немота? Это может послужить сближению их душ. Либо же отдалению. — Слушай, как ты стала немой? — вопрос застал врасплох. Она помрачнела. Глаза потеряли прежний блеск, черты лица ожесточились, ладони превратились в кулаки. Заметив эффект, он поспешил добавить. — Я не заставля- Девушка его остановила велением руки. Примерила маску хладнокровия и начала писать. Он не торопил её. Давал полный вагон времени и свободу действий. Тяжким движением руки выводила целые предложения, пока не замерла. Блокнот перекочевал в соседние ладони. И Донателло углубился в чтение чего-то сокровенного. Хранимого от посторонних глаз. «Донателло, прошу, не посвящай никого в то, что узреешь здесь. Это моё прошлое. Это моя тайна. И то, что я согласилась тебе рассказать всё от начала до конца, означает лишь повышенную степень моего доверия к тебе, вызванного ко мне твоим. Как ты заметил, я не стремилась за славой в интернете при раскрытии правды о героях Нью Йорка…» Он на миг воззрился на неё и вновь вернулся к прочтению. «…Итак, всё началось ещё до моего рождения. Моя мать, Дора, встречалась с моим отцом, Робертом, и ничего не предвещало плохого. Однако Дора попала во влияние ужасного коллектива на работе, злоупотребляющим алкоголем и сигаретами. Сначала она просто выпивала, закуривала сигарету при стрессе, после чего привычки переросли в пугающую зависимость. Дора постоянно была в нетрезвом виде, бегала курить каждые десять минут. По-хорошему, Роберт должен был бросить мою маму, так как, сколько он не принимал попыток избавить её от действия компании, от пристрастия к спиртному и курению, всё венчалось провалом. Только он был одержим ей. И прощал множество вещей. Например то, что она гуляла ночами напролёт не пойми с кем, зависала в квартирах с «друзьями», спала не с ним, а с другими мужчинами. Бабушка пыталась его облагоразумить, но он ни в какую не хотел признавать того факта, что прежней Доры больше нет. И даже когда она залетела от какого-то первого встречного, он её не бросил на произвол судьбы, а продолжал заботиться и таскать по врачам. Это, к слову, обходилось дорого. Вскоре выяснилось, что пара ждёт двойню. Моя мать не переставала пить и курить, пока ей не диагностировали рак гортани начальной стадии. Тогда, казалось, на грани она взялась за ум и наконец отрезвила прежние взгляды на жизнь. Ей удалось вылечить рак, выносить потомство и при родах скончаться от большой потери крови вместе с мёртворождённым сыном. Осталась в живых лишь я. И отец взял меня на воспитание. Только дальше всё не оказалось столь радужным. Он меня лелеял до определённого момента, пока я не повзрослела до девяти лет. Я была полной копией матери, его покойной жены, и его душевная рана открылась с новой силой. На фоне горя он окончательно сбрендил. Он глушил переживания спиртным и в коматозе путал меня с покойной Дорой, домогаясь. Слава богу, далеко не заходило, ведь я начинала плакать и он сразу же оставлял меня в покое. Потом по наследству от матери мне достался рак гортани, который проявлялся постепенно. Я жаловалась отцу на симптомы, только ему хоть бы хны. При помощи новых баб, с которыми он спал, он удерживался на плаву. А я всё слышала. Слышала всё и боялась. Из детства у меня выработалась жуткая фобия любовной близости. Спустя время к нам на порог заявилась моя бабушка, Лилиан, которая забрала меня к себе на выходные. Я ей пожаловалась на боль в горле и она навестила со мной врача, который выявил позднюю стадию рака гортани и посоветовал ложиться в больницу для проведения операции по её удалению. Ты не представляешь насколько зла была тогда моя бабушка. Она накопила деньги на мою госпитализацию, операцию и подала в суд на своего сына. В итоге его решили родительских прав и меня взяла на поднятие бабушка. Она мне как мать стала, всё детство со мной нянчилась и говорила какая особенная. Я ей верила…» Донателло точно очнулся от дрёмы и не мог поверить, что Мэйси пережила столько всего. Она приблизилась к нему, перевернула страницу и указала на дальнейшие строки текста. «Социофобию вызвало ко мне скотское отношение. По уверованиям бабушки я жила мечтами, что у меня появятся в школе много друзей. Как же я ошибалась… Дети попались мне злыми. Они сразу же затравили меня до такой степени, что я с первого же месяца стала изгоем. И вершили такие дела, что тебе точно не снились. Или снились лишь в кошмарах. Всё начиналось банальным. «Случайно» задеть плечом, вылить содержимое кружки на форму. Заканчивалась жутким. Заставляли есть грязный снег с улицы или пить воду из лужи, вывешивали на всеобщее обозрение мои фотки в нижнем белье. Однажды меня подловили парни из моего класса и избили. Чтобы не тревожить бабушку, мне пришлось учиться самостоятельно пользоваться косметикой и замазывать синяки. По сей день я боюсь людей. Я не могу долго состоять с кем-то в диалоге, не могу находиться рядом, либо в слишком людном месте. У меня начинается паническая атака.» Девушка отвернулась в сторону. Он положил блокнот на бетон и заметил слёзы. Неподдельные человеческие слёзы. Они стекали по щекам. Редко, горько, самопроизвольно. Истерзанная от нервов губа подрагивала. Бусинки крови скатывались по ней и впитывались в одежду. Ему захотелось её обнять. Необъяснимый порыв поделиться теплом, поделить тяготу воспоминаний. Дать понять, что не одна, что он рядом. Донателло заключил её в ласковые объятия. Развернул к себе и девушка уткнулась в его плечо, позволяя притянуть, обвить одной рукой спину, другой — голову. Её волосы чересчур мягкие. Или ему это кажется? Всхлипы стихли. Она успокаивалась. А он дорожил мгновениями, проведёнными именно в таком положении. Когда ему ещё удаться укрыть её от всех невзгод, бед мира, внушить защиту лишь одними объятиями? Он не знал. Только чувствовал её запах. Тонкая нотка шоколада и цитрусов. Она отстранилась, смущённо поджимая губы и увеличивая между ними дистанцию. Подобрала блокнот. «Спасибо, Донни.» Впервые сердце затрепыхало в груди, дыхание сбилось, взгляд потупился. Она назвала его сокращением, которым его кликали лишь близкие. Это значило лишь одно. Они сблизились. Это победа. — Мэйси, — Донни хотел обратиться к ней, как ощутил пальцы на губах. «За нами следят твои братья.» Он удивлённо взял паузу и осмотрелся по сторонам. «Проницательность. Один из главных качеств куноити.» Донни ухмыльнулся. «Пусть выходят из укрытия.» — Ребята, выходите, — он сам не до конца верил в то, что ему сообщила Мэйси, но не посмел ни выполнить просьбу. Его пробило изумление, когда недовольные братья повылезали из укромных мест и оказались на крыше. — Донни, ты не перестаёшь удивлять, — отозвался лидер, обнажая зубы в улыбке. — Как ты смог распознать нас? — Ты никогда не отличался проницательностью и не мог предугадать откуда последует удар, а тут… — поддержал его Раф. — Это Мэйси, — он указал на мирно сидящую девушку. — Серьёзно? — поразился Майки. — Как она смогла? Мэйси оглядела ещё раз всех присутствующих и быстро чиркнула в блокноте. — Нужно уметь слушать тишину, и она тебе откроет всякие тайны. — процитировал её слова Донни и она собрала на себе неординарные взгляды. Блокнот вновь перешёл из рук в руки и обратно с краткой задержкой. — Микеланджело стоит выбирать места, где притаиться, надёжнее. На пожарной лестнице есть скрипучие зоны, которые он задел. — Майки! — хором крикнули два брата, метая молнии в сторону младшего. — Говорил же, не нужно там прятаться! — Лео нахмурился. — Давайте-ка опустим это, — миролюбиво сказал Донни и поднялся на ноги, приближаясь к братьям. — И отойдём на пару слов. Он обернулся на девушку, взгляд которой глаголил лишь полное равнодушие к семейным разборкам и мелкую степень любопытства, профессионально скрывающуюся. Стоило им уйти переговорить, она испытала притягивающий порыв порисовать и ручка примерно накидывала силуэт будущего наброска под названием «Лео». — И кому же из вас, наиумнейшим существам на планете Земля, вздумалось следить за мной? — ярость сочилась подобно яду. Теперь самообладание он послал к чёрту. Ладно, он терпел насмешки, но то, что они без зазрения совести совались туда, куда не нужно, его выводило из себя. Они нагло вторгались в его личные дела, не имеющие даже косвенного значения для той же самой победы над Шреддером или Крэнгами. Братья отступили и многозначительно взглянули на Майки. — Стопэ, я здесь не при чём, — оправдывался Майки, боясь обжечься об пламя злости Донни. — Идея моя, признаю, но они могли, вообще-то, меня остановить, вразумить. А они меня поддержали! Так что виноват не я один! — Дон, мы просто заботимся о тебе, — Лео развёл руками в качестве примирения. — Мы следим, чтобы ты не переступил черту. — Все мы знаем, какой ты закадычный романтик, Донни, — язвительно сказал Раф, складывая руки на пластроне. — Но отношения между человеком и черепахой-мутантом невозможны. — Да с чего вы решили, что я планирую с ней отношения? — недоумённо и разозлённо процедил Донни. — С Эйп всё так же было, недодружба, недоромантика, пока она тебя не отшила. — констатировал факт Майки. — Дон, если ты так уверен, что не чувствуешь к ней ничего, кроме дружеской симпатии, скажи мне прямо в лицо. Лео подошёл вплотную. Донни сглотнул и заглянул в синие глаза напротив. Ему резко поплохело, но сказать он должен был. Или нет? — Как и ожидалось, Дон, — разочарованно подытожил Лео. — Тем не менее кое в чём ты абсолютно прав. Мы не имеем никакого права вмешиваться в твою личную жизнь. — Мы подождём, пока ты вновь наступишь на те же грабли, что и с Эйп, — продолжил за него Раф. — И поймёшь, что мы тебя предупреждали. — Увы, таков подвох, бро, — как-то опечаленно заметил Майки. — Природа человека такова. Они могут имитировать чувства, чтобы воспользоваться тобой в своих корыстных целях. Они не могут влюбиться в антропоморфное существо, проживающее в канализации. И у тебя уже этот опыт есть. Черепахи переглянулись, кивнули друг другу и исчезли в дымке ночи. Донни не стал зацикливаться на диалоге и последовал обратно. Как только он приземлился на крышу, Мэйси вздрогнула и мгновенно прекратила рисовать. В тишине он подсел обратно, чем-то расстроенный и явно не в настроении. Он подпёр кулаком голову и уставился в даль ночного Нью Йорка. «Что случилось?» Он махнул ладонью, явно выражая данным жестом, несерьёзность произошедшей ситуации. Девушка же не переставала ощущать нутром подступающее позади беспокойство. «Скажи.» Упрямство испокон веков было присуще Майки. И, видно, ей. Однако, что измениться, если он немного изменит суть и выведает информацию, нужную для него? - Их одолевал чистый интерес узнать, кто же скрывается за личиной новой подругой Донни, - в меру наигранным тоном пояснил он. - И я их прогнал, пообещав, что расскажу про тебя немного побольше. Из всего, они знают только твоё имя и далёкие очертания внешности. Хоть я не мастер увиливать от ответов. Девушка, казалось, проверила в правдивость его слов. Но и он не говорил истинную ложь. Лишь наполовину. - Остался лишь Лео. И его тревожили сомнения по поводу чувств к девушке, с которой он уже давно знаком и общается. Он просил у меня совета, так как увидел меня с тобой. А я развёл руками, не зная как помочь бедолаге, - что за отборная чушь льётся из его рта. Хоть бы Лео не передумал вернуться и подслушать разговор. - А что бы ты сказала? Возможны ли по-твоему отношения между черепахой и человеком? Оба погрузились в давящую как морально, так и физически, тишину. Мэйси одолевали какие-либо подозрения, но она их быстро отмела на задний план. Если нужна была помощь с её стороны, почему бы её не оказать? Тем более, это исключительно её мнение, которое не будет учитывать опьянённое чувствами сердце молодого лидера. Ежели захочет действовать, то тут имеет значение только решения и поступки Леонардо. Полностью доверившись потоку внутренних дискуссий, девушка формировала предстоящий ответ и нервно покусывала губу. Излагая приемлемое озарение сгруппированной мысли, она иногда перечёркивала всё то, что успела написать, и вновь отрешалась на определённый срок, находя брешь между реальностью и сознанием в окружении сотни доводов. Напор философского излива ретировался далеко и надолго в недры души, чтобы пополнять заряд опустевшей батарейки. Мэйси положила ручку на колени и тщательно вчитывалась в предложения, взвешивая уместность некоторых слов, фраз, да и сравнений в придачу. Несмотря на мутанта, ожидающего действий с её стороны, она прищурилась, кидая преисполненный сомнениями взгляд то на него, то на бумагу, и сдалась, нещадно вырывая листок и передавая ему его в руки. «Для начала скажу, что я(исключительно я!) считаю, что такой исход вполне имеет место присутствовать. Как я знаю, любовь никогда не берётся из пустого места(хотя, говорят, что есть влюблённость с первого взгляда. Но это всего лишь влюблённость, но не настоящая любовь!). Она настигает внезапно и всецело. И перед этим вторжением есть предпосылки. Какие-либо поступки, слова, решения. Всё в нашем мире имеет последствия. Одно из этих последствий — любовь. Она бывает разной. Безответной, взаимной, многострадательной, хрупкой, сильной и так далее. Но самая главная — настоящая любовь. Из небогатого опыта в романтике могу отметить, что настоящая любовь подразумевает под собой взгляд. Взгляд сквозь облик, пронизывающий до глубины души. Все недостатки, преимущества, черты характера, переживания. Он видит всё. И умудряется перевернуть твоё мировоззрения так, чтобы ты полюбил то, что ненавидел в себе всю свою жизнь. Нюансы, по твоему счёту недостатки, открывались под иным углом по мановению волшебной палочки любви. Ты смотришь на них как на изюминку всего твоего существа. Опять же, благодаря воздействию любви от… Неважно кого. Искренняя любовь восполняет твою любовь к себе. Ты чувствуешь себя высшим божеством лишь в присутствии избранного. Твоё лютое самобичевание — неизлечимая болезнь, любовь — своеобразный антидот, который освободит тебя от развития болезни. И тому, кто был избран когда-то тобой, будет совершенно наплевать на твоё внешнее обличье. Как и тебе. Будь ты человеком, будь ты антропоморфной черепахой, живущей в канализации.» Донателло, не скрывая излишне детской пытливости, мельком скользнул по ней взором. Она умела философствовать, даже не имея собственного опыта, и оперировала тем, что небось вычитала в книгах. Хотя он не мог с ней ни согласиться. Доля правды вытекала из текста, доля реализма второстепенно ощущалась без особой горечи. Где-то смягчила, где-то выказала без смущений полную правду. Только из сего душевного рассуждения можно было сделать единый вывод. Она не считала полным абсурдом любовь меж разными расами. Она верила в любовь. В любые её проявления.