крылья

громкая музыка бьет по ушам, но в голове вакуум, на губах довольная улыбка, в руке лежит чужая, такая покорная. тянешь, а она за тобой. чужая кровать не вызывала отвращения, когда на ней лежало бледное тело, которое отдавалось полностью. прогибалось когда нужно, стонало так сладко, громче чем вся музыка вокруг. в плывущей картинке были видны лишь чернильные крылья, которые неправдоподобно подрагивали от каждого резкого толчка. хотелось их вырвать, уж слишком ярко маячили перед глазами. — сильнее. серьезно? это первое, что сказал таинственный мальчик, разомлевший от грубости его рук. слушается, кладет руку на те самые крылья, вжимая в белые простыни еще сильнее. ему показалось или был слышен хруст? это кости или хрустальные крылья потрескались? как же все равно. принимает в своем опьяненном сознании, что с парнями приятнее. они не хнычут как девушки, не требуют быть нежнее и не стонут наигранно сладко. для него самые сладкие стоны, это те что сейчас раздаются после размашистых толчков в податливое тело. — блять… еще — дыхание сбивается, просьба кажется слишком жадной. — ненасытный — грубо кусает за загривок и замерев на секунду шумно выдыхает. ощущения что оргазм наступил слишком быстро, хотелось еще. хотелось не останавливаясь вбиваться в чужое тело, ломать эти чертовы крылья и самого мальчика. уж слишком он хрупкий на вид, но просит такое. но тот без сил, как кукла, безмолвно лежал в сбитых простынях и казался таким нереальным. обычно он бы просто ушел и оставил свою игрушку на ночь одну. но эйфория внутри просила остаться, прижать парня к себе и не отпускать. сопротивляться сил не было, откинулся на подушку рядом. пальцы тянутся и ведут по полупрозрачным линиям, пока темнота совсем не окутала взор. проснуться в пустой комнате было сложно, до глухой боли внутри. пора перестать баловаться экстази, а то обидно даже под трипом засыпать с дымным образом хрупкого парня. все это состояние заставляет усомниться в действительности ночи, только сбитые белые простыни дают малую каплю надежды. тяжело вздохнув, поднялся с кровати. пора съебывать. кое-как натягивает на тощие ноги штаны и когда рука потянулась за футболкой, мысли прервал скрип двери. разве он не закрывал ее? перед взором оказался он. как олененок с испуганными глазами и румянцем на щеках. кажется, он не ожидал увидеть его в комнате вообще, ну или хотя бы надеялся, что тот все еще будет спать. — эм… привет — машет рукой, а голос немного хрипит. еще один факт почему стоит упрочиться в прошедшей ночи. — я телефон забыл. обходит кровать, пытается не издать ни звука, чтобы на него обратили как можно меньше внимания. а на деле на него смотрят и провожают взглядом каждое действие. за пару метров у двери что-то потребовало кира остановить таинственную бабочку. — стой — грубо, темноволосый даже вздрогнул. — м? — так просто уйдешь? — прозвучало слишком властно. — а что я должен сделать? курсед оказывается в миг рядом. рукой тянется к закрывающим лицо прядям, убирают их за ухо. и о боже. лицо как из образов ночью, такое же невинное, бледное с острыми чертами. хочется убедиться еще в одном воспоминании, так ярко возникающим в голове. заглядывает за шею и видит алый след от зубов, его зубов. темноволосый слышит облегченный вздох. — тоже думал, что эта хуйня под наркотой казалась? — предполагает и прям в точку. — я боялся, что это так — честно признается. руки сложно сдерживать, они снова хотят коснуться этого тела, ласкать, доставлять удовольствие и доводить до мольбы. а глаза хотели увидеть вновь то, что так возбуждало ночью. — понравилось? — с долей издевки. — блять… как это может не понравиться. ты скульптура в моих глазах, ты глина в моих руках, ты бабочка в моих мыслях. ты представить себе не можешь, как я сейчас сдерживаюсь, чтобы снова не прижать тебя к этой кровати. кажется, парень напротив даже зардел от таких слов. — а еще твоя эта… спина — запинается, а руки все же тянутся к затылку, а губы бездумно тычутся в шею — можно я… — снова заминка, после всего произошедшего кажется даже стыдно что-то просить — посмотреть, я все еще думаю, что это меня зрение подвело. акума тихо посмеивался с парня, который в прошлую ночь грубо вжимал ему в кровать, а сейчас боится сказать такую привычную для него просьбу — показать татуировку? — да. а акуме все равно, этот парень ему явно был симпатичен и оказаться перед ним полуголым снова, вроде даже хотелось. свитер стягивается с плеч, открывая взор на бледную кожу. кир нетерпеливо поворачивает парня спиной, теперь чернильные линии не скрыты ничем. они собирают в себе рисунок прозрачных крыльев, которые словно клубья дыма завиваются на концах. ведет пальцами по каждому изгибу, упивается мягкостью кожи под подушечками пальцев. не спрашивая, с почти больным желанием, медленно и тягуче касается губами каждого позвонка, где должно быть основание тех самых мертвых крыльев. акума от касаний напрягается, хочется ощутить все от малейшего теплого вздоха на коже до грубых ладоней на боках. от спины отстраняются. кир выпрямляется, касается грудью нагой спины и шумно выдыхает прямо в ухо. это заставляет напрячься еще сильнее. сережа принял правила игры и стоит как статуя, не позволяя себе взаимности. но напряженные мышцы и такие же томные вздохи выдают все возбуждение. губы отстраняются от хрупкого хрящика на ухе и спускаются ниже к тонкой шее. на пробу кусает и не почувствовав запрета совсем нежно втягивает солоноватую на вкус кожу и с чересчур пошлым звуком отстраняясь. довольно хмыкает увидев у основания шеи, наливавшиеся кровью пятнышко. — прости, я у тебя тут немного намусорил. сережа тихо смеется и резко поворачивается к виновнику его состояния. тянет за щеки к себе останавливая около чужих губ. — тогда я тоже буду невоспитанным — шепчет, тянет последнее слово и будоражит разум с каждой произнесенной буквой. поцелуй не дает, это расстраивает. отстраняется и снова тянет за руку обратно на кровать, как той ночью. давит на плечи, заставляет осесть на край постели. кир вопросительно поднимает бровь и ждет дальнейших действий. откидывается назад опираясь на локти и уж слишком развращено разводит ноги в стороны, дает больше места, по лисьи усмехаясь. акума долей забавы опускается на колени. ведет руки по тонким бедрам приближаясь к краю темных брюк и замирает, дразнит, водит большими пальцами по впалому животу. — ты будешь приступать? или мне самому себя раздеть? — слишком нетерпеливо. а сережа упивается своей победой, хочет завести парня перед ним до такого состояния, что тот с грубостью сделает все сам. приближается к чужому паху и размашисто мажет языком по легкой ткани. с губ кира срывается томный вздох. рука подцепляет острый подбородок и оттягивает от себя. смотрит прямо в глаза. — долго играться будешь? сережа хихикает и тянет руки к лаковой пуговице, которая так мешала спасть с бедер прямой ткани самостоятельно. тянет вниз, оставляет совсем нагим. в другой ситуации кир бы постеснялся своего тощего тела, но видя напротив себя такое же с желающим взглядом, все лишние чувства пропадают и остается только возбуждение, такое яркое. кажется, его уже невозможно подавить. и акума это видит и продолжает дразнить, проходит кончиком языка по бледным губам и смотрит вниз своим невинным взглядом. — хм, как бы… и кир нетерпеливо зарывается в смолистые волосы, сжимает, тянет ближе к себе. — заебал мяукать, работай давай, бабочка, если хочешь и сам кончить. а сережа не в силах не слушать. на пробу без былой уверенности коротко лижет языком по головке. не услышав реакции на действия обхватывает в кольцо у основания и забирает в рот до половины. больше не решается. втягивает щеки, старается сделать так, как понравилось бы ему, но нехватка опыта делает свое. — а я думал шлюха будет сосать лучше — за что получает грубое касание острых клыков до тонкой плоти. совсем легко, но ощущение неприятное. — какого хуя я шлюха? — ну так знаешь, ты стоишь на коленях перед парнем о котором ничего не знаешь. а еще ведешь себя как самая грязная сука. — если уж мы так искренне тут — ядовито, уже совсем отстранился, будто настрой все же сломался. взамен этому пришло желание сжать чужое горло, чтобы был слышен хруст костей и хриплые попытки вздохнуть, — ты первый с кем я вообще в жизни поебался. глаза другого загорелись — значит ты мой — и снова эта гадкая ухмылка. — ага, ты вообще-то тоже меня не знаешь. не много ли на себя берешь? — мне похуй — грубо толкает на кровать, подминает под себя. хищно смотрит на подрагивающий кадык, упивается. ладонью разводит хрупкие колени в сторону, ведет ниже по внутренней стороне бедра. хочет коснуться каждого участка кожи. даже те, которые самый извращенный фетишист не назовет. хныкать хочется от недостатка касаний до голой кожи. клетчатые штаны словно впитывают в себя все тепло и всю грубость, граничащую с нежностью. кир подхватывает чужую ногу, закидывает на плечо. грубо задирает штанину до бедра, удивительно, что ткань не затрещала по швам от такого. нежно целует икру от самой косточки, а свободной рукой гладит под коленкой, иногда процарапывая нежную кожу. акума нечитаемым взглядом уставился на возвышающегося над ним парня, во всех смыслах. кир ловит его, сам в ответ смотрит жадно и улыбается одним уголком губ, не отрываясь от такой привлекательной кожи. ласкает, пленит одним своим нахождением рядом, заставляет желать, вновь, как было прошлой ночью. когда наркотики вперемешку с алкоголем затмевали разум желанием творить необратимые вещи, а главное трахаться. с тем самым парнем с картинок, который сняв тонкий свитер, словно бабочка вылупился из кокона, раскрывая свои крылья. такие же гнилые как чернь, заставляют на себя смотреть и желать коснуться языком каждой прожилки. белесые ноги от воспоминаний стали менее интересными, хотелось опять развернуть парня. никогда не думал, что его будут возбуждать рисунки на теле. чего он только не видел, и замысловатые на пышных бедрах женщин, и впечатляющие на груди совсем невинных. но в памяти останутся только крылья на тощей спине, с выпирающими позвонками. возбуждение уже до невозможного. тянет руки без стыда, гладит по ребрам и ловко переворачивает, аж до тихого вскрика. плавно блуждает по телу, тянется к виску и закрывается в смолистые волосы. на трезвую голову ощущается раза в полтора сильнее. — какой же ты — шепчет, грубо хватает за шею, прижимает чужую спину к своей груди. — ну что, бабочке перекрыли воздух, и она больше не может летать? акума кладет свои руки на замок из чужих на шее, но не в попытках оттянуть их, а лишь бы сжать сильнее, пока без воздуха станет невыносимо. — мне нравятся твои предпочтения — отпускает, чем разочаровывает осевшего парня, который судорожно пытается восстановить дыхание. успокаивающе гладит по спине, это совсем не то чего так хотелось. — мне хочется коснуться твоих губ, хотелось еще тогда, увидев тебя за барной стойкой с двумя колесами. я сразу понял, что ты мой на эту ночь, сейчас я хочу больше, чем бессмысленный, одноразовый секс на чьей-то хате — ведет губами дорожку до скул, в попытках приблизиться прямиком к тонким губам. неудобно, но цепляет нижнюю, оттягивает и дразнит так же, как дразнили его. проводит языком в уголке губ, оставляя за собой мокрый след. и было так все равно, хотелось ощутить эту липкость по всему телу. — может закончим эти прелюдии, и ты просто возьмешь меня так же грубо. — нет — протягивает гласную, смеется, — я буду делать все медленно, чтобы ты скулил от желания. и влажный язык ведет дальше, очерчивает тот самый укус, целует, оттягивает прозрачную кожу иногда покусывая. тело под ним трясется. акума уткнулся лицом в подушку, проглатывает каждый взволнованный вздох, который так желает услышать самый настоящий искуситель. стоит языку пойти дальше, прошлые места словно пленочкой покрываются, которая приятно стягивает кожу. и снова эти крылья, хотелось спуститься ниже, но пропустить их он позволить себе не может. очерчивает мокрым следом каждое выпирающие ребрышко, кусает острые лопатки, а пальцы стараются повторить каждый изгиб черни. татумастер явно постарался над этой работой на юном теле, иначе кир и не уделял бы этому так много внимания. — ты такой нежный. плечи слегка вздрагивают. — так тебе нравится, что я говорю — доволен что нашел еще одно чувствительное место. мычит что-то в подушку. — я не слышу, что ты там мурлычешь — специально понижает голос и говорит словно на последнем вздохе. — голос — стыдится. — а… даже так, ну прости что так мало говорил когда трахал тебя, сегодня все исправлю. а сереже уже скулить хочется. он желал этого повторения стоило ему только проснуться. никакой телефон он не забывал. он лишь дал себе одну попытку вернуться в постель, уж слишком быстро он сбежал. но все оказалось куда лучше, чем все те варианты, который он перебирал у себя в голове, пока стоял около двери в комнату. в комнату в которой ему было хорошо и не только от наркотиков в крови. — мне кажется ты слишком расслабился, приподнимись немного. смотрит как тот сначала немного елозит, но все же приподнимает таз слегка прогибаясь в пояснице. чужая бесстыдная рука сразу-же легла на живот слегка надавливая, ведет линию ниже, иногда растирая. — ты сука. — это за то, что сбежать пытался. и проходится неаккуратным движением по головке, на что послышался вздох. — интересно ты сможешь кончить, если я не буду дотрагиваться до тебя. — ты думаешь я откажусь от этого? — я знаю, что ты желаешь это. и вопреки своим словам кладет руку на член, тягуче ведет иногда переходя на резкий темп. — стой… — не волнуйся я знаю, что делаю. а акума доверяется, расслабляется и старается сконцентрироваться на чужих движениях. ощущения такие, что он закончит прям сейчас. ощущения, что он больше не может сдержаться. низ живота тянет, рука сильно сжимает край одеяла до побелевших костяшек. глаза жмурит, а губу закусывает, не позволяя себе и вздоха. — ну же, не сдерживайся. резко останавливается сжимая пальцы у основания, обрывая желанное чувство разрядки. и с губ сережи срывается так тщательно сдерживаемый стон. — наконец то я его услышал, а теперь тебе нужно отдохнуть. акума резко поворачивается и возмущенно смотрит на буквально дьявола, который довольно скалится и отстраняется, хоть и сам желает не меньше. но поиздеваться это у него в крови. — серьезно? тот кивает ложится рядом и целует в плечо. неловко. проявить нежность хочется. но хочет ли ее получить тот, кто сейчас лежит и тянет трясущиеся руки к себе, с желанием закончить это. руку перехватывают и грубо прижимают к кровати. — я что сказал? — нависает снова, — я все еще хочу тебя поцеловать. можно? разворачивается насколько это позволяет положение, сводит ноги, пытается хоть как-то закрыться и кивает. кир тянется все так же неловко к желаемым губам и касается, совсем невесомо. хочет, чтобы поцелуй вел другой, сам не сможет, просто искусает в кровь от желания. и сережа понимает, сам заводит поцелуй. втягивает верхнюю, на долю секунды отстраняется и припадает снова. свободную руку кладет на щеку и наклоняет ближе к себе. языком просит разомкнуть губы и проходит кончиком по чужому. ведет по кромке острых зубов и жадно втягивает носом воздух, которого так не хватало. кир в ответ пытается языком коснуться, но получается совсем неумело. темноволосый улыбается прямо в поцелуй. не верит, что тот, кто так ахуенно трахается, не умеет целоваться. заменяет свою неловкость вновь рукой на бедре, оглаживает выпирающую тазовую косточку и нажимает. толкается своими навстречу и трется членом о чужой. тот от неожиданности прикусывает неумелый язык. — думаю ты не против продолжить? — мне снова перевернуться? — мне нравятся не только твои крылья. губы целовать не умеет, но вот ласкать ими тело, точно может. первый поцелуй приходится в яремную впадину, второй в районе живота. на этот раз не медлит, достаточно помучал уже и себя. пока отвлекает губами, палец неожиданно касается расслабленного колечка мышц, надавливает и без особого труда погружается в нутро. доволен собой за ночь. — твое тело все еще помнит меня. чужая рука хватает за запястье. мокро, холодно и слишком сильно ощущается. — ну же, ты же так этого хотел. двигается не торопясь, гладит стеночки, а большим пальцем мягкую ягодицу. губы все еще ведут свою игру. а глаза смотрят исподлобья на приоткрытые губы. второй палец добавляется туго, но более уверенно. сережа все еще держит руку, иногда сжимает до красных пятен, когда другой двигается слишком резко. мучительные минуты растяжки. он был готов сказать, что не нужно и перетерпит любую боль, но смотреть на сосредоточенного парня было тоже что-то с чем-то. как он закусывает губу, смотрит внимательно, старается. когда добавился третий палец, он облизывает губы от желания и продолжает упорно растягивать. интересно под наркотой он был таким же заботливым? или просто сейчас хочет поизмываться. не замечает, как тот уже сплевывает в ладонь, растирает по налившейся головке. должно быть противно, но как же все равно. предвкушение, вот что окутывает с головой и того и другого. не торопится, а сережа подмахивает бедрами, показывает, что готов. — и снова ты нетерпелив. огромные глаза блестят от желания, чувство пустоты расстраивает. елозит по кровати и сам себя руками гладит. не может, мало, хочется вернуть касания, поцелуи, и пальцы внутри. — тише-тише. кладет руки под поясницей. сережа думает, что тот снова играется, но руки немного приподняли и не предупреждая входит до упора, одним толчком. — сука… какой же ты тугой — но не дает передышки на пробу толкается второй раз, но на этот раз нарочито медленно. когда в нем были пальцы чувствовал себя поуверенней. сейчас же контролировать себя невозможно. смотреть как тот нависает, и взглядом прожигает, в котором так и читается «доволен?» двигается медленно, наклоняется так низко, что аж трется об вздымающуюся грудь своей. кусает губы, тянет, широко лижет шею, но ни на секунду не останавливается и не меняет ритм, изводит. сереже все еще мало, старается толкнуться в ответ, насадиться самостоятельно. глазами умоляет быть грубее. а тот видит, улыбается и замирает. — ты что-то хотел попросить? — иди нахуй, ты знаешь что. — ну я устал, знаешь у меня была такая невероятная ночь — хочется заткнуть его болтливый рот — может сам? сережа не против седлает чужие бедра, двигается в том темпе, который может сам задать в таком положении. закидывает голову, открывает вид на шею, с одним единственным засосом. кир ставит пометочку в голове, что нужно исправить, пусть вспоминает о нем еще несколько дней. по памяти с ночи хочет найти то самое, по которому курсед попадал каждый раз, когда считал нужным. с первых движений не получается, но когда случается, кир слышит второй стон за это утро. такой сладкий, желанный, что голову срывает. несмотря на свои слова толкает обратно на кровать. берет резко, не жалея тело. размашисто и будто со всей силы. больно, но так приятно. голова кружится, как будто прямо сейчас потеряет сознание. обычно с рукой в компании все заканчивалось быстро и испытывать так долго тянущее возбуждение он не мог. — давай, бабочка, ты знаешь, что я хочу. — ведет пальцем по сомкнутым губам, которые еще хранили на себе фантомные касания. не поддается, жмурит глаза до белых пятен и впивается в чужие плечи. — только попробуй и сейчас меня обломать — сипло тянет через зубы. тот в ответ тычется в губы. мажет языком по губам. что за прилив нежности? — а ты порадуй меня своими стонами. толчок. тихий стон, приглушенный рукой. стесняется. чувствует, как тело под ним слегка потряхивает, рука на плече напрягается, а движения становятся более резкими. видит, как глаза распахивает и как пальцы на ногах поджимает. волшебно. чтобы достигнуть разрядки следом, хватает четвертого на его слуху полустона. — какой же ты прекрасный. падает рядом, тянет на себя и гладит широкую спину, которую совсем недавно обжигающе целовал. сам задыхается от ощущения так невинно прижавшейся голой груди к нему, и такому липкому чувству на животе. — повторим как-нибудь еще раз?