Black swan

      Она сидела в огромном пустом зале, заставляющим покрываться кожу мурашками своими размерами. Света не было уже долгое время, и тьма, покрывавшая сцену и зрительские места, давала возможность подумать. Через полуоткрытую дверь проникал холодный воздух, проходя сначала по пыльному полу, а потом по ее ногам. Виновница сквозняка давно покинула этот зал, оставив лишь расстояние в дверном проеме. Те, кого не ждали дома, все еще ходили по пустому театру и думали о своем.       Сегодня была премьера новой постановки. Ноги и голова гудели, мышцы до сих пор не могли сбросить напряжение: то становились ватными, то немели. После премьеры был разговор, который не слышал никто кроме стен зрительного зала. Прошло уже несколько часов после него, но она все еще сидела на полу, иногда вздрагивая от обжигающего ноги холода. Она вспоминала о репетициях, о часах, проведенных у станка, о волнении, охватившем ее с утра и не отпускавшем до самого конца выступления. Когда все закончилось и зрители разошлись, она вышла на пустую сцену и увидела зал без людей, наполнявших его час назад. Наконец почувствовав, что это огромное пространство может на время принадлежать только ей, села на край сцены. Посмотрела в оркестровую яму, а потом, уйдя со сцены, зашла в зрительный зал из ближайшей к сцене двери. Села на место в самом центре первого ряда и закрыла глаза.       Она любила оставаться в зрительном зале после спектакля и наслаждаться тишиной. Тишиной, в которой нет чужого дыхания, ненужного шепота и звуков работающего освещения.       Оказалось, что это любила не только она. Высокая женщина со светлыми длинными волосами и глазами цвета весенней травы тоже предпочитала эту оглушающую тишину пустого здания громкой улице. Красивая блондинка включила свет на сцене, из-за которого не увидела присутствия человека в зале. Из колонки, всегда лежащей на лавке за кулисами, заиграло «Белое адажио» и девушка начала танцевать. Она была одета в черные кюлоты, которые пришлось подвернуть до колен, и боди, подчеркивающее ее тонкие руки, чем-то напоминающие крылья лебедя. Пуанты на ее ногах выглядели опытными, оставившими свои следы не на одной сцене. Девушка танцевала, и ее движения выглядели так, будто она родилась со знанием всех тонкостей искусства балета. Ее грустно-серьезное лицо выдавало историю, которая у нее точно была. В один момент сидящей в зале показалось, что глазам балерины мешает видеть пелена слез, и от этого стало неудобно сидеть в кресле, неудобно встать, неудобно выбежать из зала.       Одетта в ее исполнении вызывала восхищение, заставляла сердце биться чаще, а кожу покрываться миллионами мурашек, но что-то было не так, и наблюдающая за этим не могла никак понять, что именно. И понять не удалось: один из арабесков не дал девушке сохранить вертикального положения, и она упала. Было видно, что удар пришелся на колено и принес много неприятных ощущений. Зрительница, с интересом и страхом наблюдавшая все это время за танцем, не знала, что ей делать. «Нужно было сразу показать, что я здесь», — тысячу раз за мгновение пронеслось в ее голове. Покидать зал было уже поздно, потому что оповещение, пришедшее на телефон, выдало ее присутствие. Она встала, быстро посмотрела на экран и, прочитав: «Ты была восхитительна», выбежала из зала. Через несколько секунд она уже была на сцене и смотрела на тяжело дышащую блондинку. В ней больше не было Одетты, она сидела, смотрела на свои пуанты и растирала ушибленное колено. Стоявшая позади нее Мари, как ее называли коллеги, не знала, как заявить о своем присутствии. — Добрый вечер, или, лучше сказать, ночь. — Сказала она негромко. — Извините, я не знала, что здесь есть кто-то кроме меня. — В этих словах Мари без труда распознала претензию. — Я люблю оставаться здесь после выступления. — Она решила отстоять свои права примы-балерины сегодняшней премьеры, но тут же попыталась смирить свою высокомерность. — Как Ваша нога? В моей гримерке есть лед, я могу принести.       Мари выбрала «Ваша», потому что оказалось, что эта пять минут назад 18-летняя Одетта на самом деле была старше ее лет на семь, если не больше. — Спасибо за заботу, но это совсем не обязательно. — Отрезала она. В ее зеленых глазах читалась неловкость из-за нелепого падения. – Можно я посмотрю? Такие травмы на наших репетициях — частое явление. — Мария старалась разрядить обстановку, чувствуя себя виноватой за вторжение в личное пространство этой балерины. Или кем она вообще была? – Да. — ответила блондинка и убрала руку с колена.       Мари на секунду задержала взгляд на ее лице, прежде чем посмотреть на колено. Это была девушка, лет двадцати восьми, с выраженными скулами и пухлыми губами, которые, кажется, были такими без вмешательства уколов гиалуроновой кислоты. Ее кожа бледная, а зелень глаз была подчеркнута розовыми теням на нижнем веке. Колено выглядело не так здорово с медицинской точки зрения. – Не танцуйте пару дней, пока синяк не пройдет. Еще одного такого падения колено не выдержит.       Произнося эти слова, Мари даже не догадывалась, что перед ней сидит женщина, которая видела сотни таких синяков на своем теле и теле других людей. Женщина, которой стоя аплодировали тысячи зрителей за исполнение фуэте Одиллии. — Спасибо за заботу. — С очаровательной улыбкой отозвалась она, но эта улыбка моментально сменилась серьезным взглядом и опущенными уголками губ: видимо пылающая физическая боль не давала ей улыбнуться. В этом выражении Мари разглядела усталость. Как будто эта усталость была собрана в вечер пятницы со всех возвращающихся с работы людей. — Я долго не могла отойти от вашей Одетты сегодня. Не могу сказать того же про Одиллию, но я знаю, как тяжело даются два диаметрально противоположных образа, поэтому все сегодняшние овации вы получили заслуженно.       Сначала Мари удивилась акценту, который она с первых слов не заметила в речи этой загадочной девушки. Русский явно был родным языком незнакомки, иначе она бы допускала грамматические ошибки, но, слушая ее речь, зарождалось ощущение, что она давно на нем не говорила. Когда она наконец закончила анализировать фонетический облик слов, она задумалась о смысле. – Спасибо. — Пытаясь быть вежливой сказала она. — Я все-таки принесу лед.       Когда она вернулась с полотенцем, в которое были завернуты холодные прозрачные кубики, собиравшиеся вот-вот растаять, девушки на сцене не было. Мари растерянно осмотрела сцену. «Могла бы и свет выключить» — пронеслось в ее мыслях. Она нажала на выключатель и ушла. Вспомнив о том, что зрительный зал оставался открытым под ее ответственность, она толкнула рукой красивую коричневую дверь, в которую вежливые работники театра пропускают зрителей и провожают их до нужного места. Недалеко от входа сидела девушка и, наверное, ждала обещанный лед. – Держите. — Растягивая «и», сказала Мари. Она уже совсем забыла, зачем нужен этот лед. Теперь ей хотелось узнать имя этой талантливой незнакомки. — Как Вас зовут? — Здесь меня зовут Елизаветой, но это имя давно стало для меня чужим. — с нотками горечи ответила она. — Луиз. Для своих я Луиз.       Мари совершенно не понимала, что происходит, стоит ли ей спрашивать, почему это имя стало для нее чужим и входит ли она в круг «своих», чтобы называть ее Луиз. — А я Мария, но для своих — Мари. — Она не придумала ничего лучше, чем назвать свое имя.       Взгляд этой появившейся ниоткуда Луиз или Лизы пугал ее и одновременно притягивал. Она терялась, не знала, можно ли ей знать что-то еще о ней, да и ситуация с падением до сих пор не ушла из памяти. «Но это имя давно стало для меня чужим» — прокручивалось у нее в голове.       Луиз сидела, держа ледяное полотенце на колене, и ее, кажется, совсем не смущало повисшее молчание. Мари села на пол и вспомнила о своем желании насладиться тишиной. Она приложилась головой к стене и, пытаясь справиться с ощущением того, что нужно обязательно что-то говорить, закрыла глаза. Никаких мыслей, никаких ощущений, никакого волнения, все наконец-то позади. Премьера прошла, теперь еще два выступления в Санкт-Петербурге и гастроли, во время которых она будет гулять по улицам разных городов, пытаясь почувствовать атмосферу каждого. Она наконец-то уедет подальше от знакомых и рядом будут только труппа и музыканты. Луиз, увидев, что ее новая знакомая сидит, закрыв глаза, тоже погрузилась в себя. Она вспоминала Париж, Оперу Гарнье, свою однокомнатную квартиру с маленьким балконом на далекой от центра улице, а потом ее мысли закрутились, и вихрь воспоминаний вернул ее на темную улицу. Теплый августовский вечер, ей двенадцать, она бежит домой и ей не терпится поделиться с семьей новостью: она будет выступать на конкурсе в Москве перед лучшими балетмейстерами мира. Лиза забегает к уютную квартиру, где ее ждут родители. Они, конечно, уже обо всем узнали от преподавательницы, но стараются изображать восторг. Гордость переполняет семью, они обнимают свою малышку, гладят ее светлые волосы, целуют бледные щеки и долго-долго разговаривают обо всем на свете.       Неожиданно Мари вспомнила о сообщении, пришедшем ей за минуту до знакомства с сидящей рядом с ней девушкой, и открыла глаза. Отвечать на него совсем не хотелось. — Почему Вам не понравилась моя Одиллия? — Собравшись с мыслями, спросила она.       Громкий вопрос заставил Луиз переместиться в настоящее, и это настоящее прошлось по ее телу ударной волной, разбивая приятные воспоминания. — Партиям Одетты всегда уделяют много внимания, ошибочно считая, что отрицательный персонаж сыграется сам собой. Я могу лишь предполагать, что Вам нужно приложить немного больше усилий, чем всем остальным, чтобы понять истинную сущность героини. — Она говорила это с поразительным спокойствием, а ее зеленые глаза излучали уверенность, и Мари верила каждому ее слову. Она много работала над тем, чтобы чужие слова не ранили ее сердце, и у нее это довольно хорошо получилось. Для балерины важно уметь выстраивать вокруг себя защитный барьер, который не пропустит колкие слова к ней в душу, и Мари думала, что научилась делать это: ее больше не терзали вопросы, почему о ней распускают грязные сплетни, почему отцу не нравятся ее выступления, почему хореографу всегда недостаточно силы в ее движениях. Но видя, на что способна Луиз, она не могла использовать барьер. Она вспомнила свои восьмичасовые тренировки у станка, попытки понять мотивы Одиллии, танцы с разными партнерами, недопонимания с балетмейстером и боль, физическая боль, которую она терпела, чтобы сделать еще одно фуэте. — Нам пора. — Сказала Мари, посмотрев на сидящую Луиз, а потом на время на экране телефона. Уходить она не собиралась, никто не посмел бы ей запретить находиться в театре даже до самого утра.       Балерине пришлось приложить усилия, чтобы встать: колено все еще болело. Она отдала Мари лед, который уже превратился в воду, обулась, убрала пуанты в спортивную черную сумку повесила ее на плечо и вышла, кивнув новой знакомой и не закрыв дверь на конца.       Мари осталась сидеть на холодном полу, погруженная в свои мысли. Уходить она не спешила и оставалась в таком положении уже два часа.