Человек чести

В последнее время утро в Трелисе, начиналось, как ему и положено, с завтрака. Время даже позволяло плеснуть пригоршню воды в рожу, и поскоблить её. Ли не нравились бороды. Не нравились ему и передышки, во время которых его люди расслаблялись, распивали пиво и шнапс в местных кабаках и тискали девок. Ли — не чувствовал — знал: то затишье, штиль, после которого грядёт шторм. И Геллон, и Луккор, генералы Зубена, потрясающе способные военачальники, и следовало родиться дураком, чтобы их недооценивать. Они терпеливо выжидали, усыпляя бдительность противника… …да только не учли, что Ли — не тот, кто уснёт сам и не позволит спать своим людям. Утро этого дня ознаменовало начало шторма. Оно началось не с завтрака, хотя ни одно судно не потоплено. Ли не успел не то что побриться, но даже плеснуть пригоршню воды в лицо, когда ему принесли вести: — Докладываю, генерал: сегодня ночью взяли лазутчика! Ли уставился в лежавшую перед его носом карту. Вряд ли лазутчик явился со стороны моря. Как пить дать просочился по суше, а это значит, охранявшие перевал воины проглядели его, раз он подобрался к Трелису так близко. — Мне нужны подробности! — Ли хлопнул ладонями по столешнице. Солдаты его армии — взрослые лбы, но из них, будто из мальцов, нередко приходилось вытаскивать сведения клешнями. — Живым, надеюсь, взяли?! — Живым. Он, конечно, попытался скрыться в кустарнике, но его скрутили. Прохлаждается за решёткой. — Свободен. Отдав честь, солдат удалился, оставив Ли одного. Тот, отметив на карте перевал как уязвимое место, задумчиво постоял. С одной стороны, отчаянно хотелось позавтракать. С другой, война не располагала временем, которое можно тянуть как коня за яйца. Невзирая на рань, утро встретило духотой — близость Варанта сказывалась на погоде в Трелисе. Ли бодро направился в сторону городской тюрьмы.

***

Зубен — умный и хитрый сукин сын, и советников подбирал под стать себе — изворотливых и — это нельзя не отметить — гениальных. Ли помнил поговорку «Не умеешь пердеть — не лезь в воду» столько же, сколько и себя. От кого из фермеров он её услышал, забыл, но она намертво врезалась в память. Он мечтал дослужиться до военачальника, которому не пристало бояться, — и ловил себя на том, что под ложечкой начинало сосать от мыслей о генерале Луккоре — об изворотливости, ярости и, само собой, гениальности этого сукина сына слагали едва ли не легенды. Сильный ублюдок, очень… …но и опьянение от триумфа в случае победы наверняка незабываемо. Если к сильному открытому врагу Ли испытывал уважение, то втиравшихся в доверие ублюдков презирал. Пустой желудок требовал еды, но Ли замутило при виде рожи, не варантской, хотя и смуглой от солнца пустыни, пленника. Лазутчик не должен выделяться, напомнил себе он, а в Миртане полно начисто лишённых чести ублюдков, готовых идти по трупам своих же сородичей к тем, кто поманит мошной, полной звонких монет. — Уверены, генерал? — уточнил тюремщик, услышав просьбу оставить своего военачальника наедине с пленником. — Может, связать руки? — Уверен! — Ли кивнул, уверенный, что лазутчик не сбежит — тому попросту не позволят это сделать. Когда дверь закрылась, он бросил: — Ладони на стол. Держать у меня на виду. Как знать, кто и как обыскивал пленника? Тот пусть и облачён в кожаные одежды, лёгкие и не мешавшие быстро и бесшумно перемещаться, а голенища сапог — место, куда часто прятали метательные ножи — осмотрены, но никогда нельзя исключать потайной кармашек. Даже в жопу — Белиар побери! — следует заглянуть! — Ладно! — выплюнул пленник с ехидцей, но приказа послушался — и его ладони с длинными грубыми — оружие они определённо знают — легли на столешницу. — Даже интересно, что заставило заинтересоваться моей персоной аж самого генерала! Неужели моя мечта сбылась, и я стал лучшим в своём деле? Ещё и ёрничал, сукин сын! Ладони норовил спрятать — они дрогнули, и было отчётливо заметно, насколько неприятно ему держать их на виду, — а вот головы не опустил, глядел карими глазами, опушёнными чёрными — трудно не отметить даже в подрагивавшем свете факела — ресницами, в лицо Ли. Брови сдвинулись, когда он ехидно прищурился. Даже едкая усмешка мелькнула. Ублюдок… Разговор получился коротким, а внутри уже готово вскипеть. Ещё и указательным пальцем постучал, и звук раздражал, отражаясь от серых каменных стен форта Трелиса. Взять бы его ладонь в свою руку и сжать — крепко-крепко, до хруста ломаемых костей. — Лучшим в чём? — Ли сжал кулаки. По-прежнему глядя в лицо молодого — моложе его лет на десяток уж точно — ублюдка, пояснил: — В лизании жоп, на которые работаешь?! Проклятье, разъярился на потеху ублюдку. Даже кровь прилила к лицу и сердце заухало, когда тот, запрокинув голову, заржал, широко раззявив рот так, что удалось рассмотреть сколотый зуб — сукин сын, значит, получал в морду, и не раз. Смех прекратился после удара кулаком по столу. Пленник вздрогнул, его лицо посерьёзнело. — Ох, — вздохнул он, — ничего не смог с собой поделать. Какие только нелепые обвинения мне не вменяли, лишь бы влепить штраф или засунуть за решётку. Но чтобы я кому-то лизал жопу?.. Длинные речи разного рода ублюдки толкали, чтобы задурить голову и отвлечь от важного. В пошлых шуточках Ли выцепил важное: пленник упомянул «обвинения» во множественном числе, тюрьму и штраф. Получается, гражданин отнюдь не законопослушный, а в Варант мог смыться, чтобы избежать каторги. Ли молча глядел на собеседника, который хотя пару-тройку раз поёрзал, но приказ выполнил и руки не спрятал, только глядел исподлобья в его лицо. Нужные слова пришли в голову, когда тишина, прерываемая только треском огня, обрыдла донельзя: — Ты из Варанта свалил, потому что там стало горячо, и ассасины нашему брату устраивают секир-башку? Или кому-то перешёл дорогу своими незаконными делишками? Пленник облизал сухие губы и постучал — подвижные у него руки — пальцем по столу прежде, чем ответил: — Понял, значит, что такие, как я, работают только на себя. — Тряхнув темноволосой головой, он добавил: — Были, конечно… Кхм! Единомышленники, но возглавлял их я. Страсть как не люблю подчиняться и не завидую тебе — за то, что ты вынужден прогибаться под короля, генерал. Голова Ли отяжелела, как в вечера, когда он коротал вечера в таверне, где курили и дым стоял столбом. Пленник не гнушался болотной травой, это заметно по пожелтевшим зубам и въевшемуся в волосы и одежду запаху, хотя при досмотре ни одного косяка не нашли. — Контрабандист, значит… — сделал Ли вывод. …и в окрестностях Трелиса прятал, скорее всего болотную траву, а после — удирал. Дурьи бошки… Как, как промышлявшего тёмными делишками преступника можно принять за лазутчика? — Был грешок, когда живот прилипал к спине, — ублюдок почувствовал себя вольготно и откинулся на спинку стула, но руки, тем не менее, со стола не убрал, — но это не основное моё занятие. Иногда играю в кости — и, конечно, выигрываю, но нечасто, чтобы… — Он провёл ладонью по шее, давая понять, что ему грозило за жульничество. — По жизни я всего лишь вор. Хор-роший, правда, и до недавнего времени считался одним из лучших в Миртане. Может, таковым уже стал, если других перебили или отправили в колонию законники вроде тебя. Он рассказывал себе так, как Ли о себе родным, когда получил первую награду от самого короля. «Лучший вор»… Сомнительная заслуга, ой какая сомнительная! — Уже за одно это признание я должен отправить тебя в Рудниковую долину махать кайлом! — Ли поймал себя на том, что тошнота улеглась, хотя голод не исчез. — Знаю, но это будет одним из твоих самых глупых решений, генерал. — Сукин сын улыбнулся, широко и искренне, и поскрёб столешницу. Глядя в глаза, он уточнил: — Слыхал пословицу? «Туда, куда не пролезет тролль, без труда проскочит крыса». — Если тебе удастся меня убедить… — Ли пословицу слышал, но не понимал, к чему вспомнил её вор. Тот, не убирая ладоней, склонился над столом и, понизив тон, словно боялся, пояснил: — А то, что я знаю места в Варанте, которые не отмечены на твоей карте. Например, бывшие убежища кочевников с источниками воды. Он набивался в лазутчики, но не к врагу… Он мог заманить миртанийцев в ловушку… …но чутьё не подсказывало, а упорно твердило Ли, что вору следовало поверить. И он поверил бы, если бы разум не заперечил, заставив усомниться в предложении. — Если так, то… — он замямлил, невзирая на то, что привык отдавать приказы, — что ты захочешь за помощь? Сомневаюсь, что одной свободы тебе будет достаточно. — В качестве задатка, чтобы я кое-что — не всё, а самую малость — поведал, — бросив требование, вор поднял палец вверх, — косяк болотной травы. Сам понимаешь: пока я добирался из Мора Сул и старался не попасться на глаза ассасинам, у меня закончилось курево. По пути, конечно, таскал еду и — что самое ценное в пустыне — воду, но ни одного ублюдка с косяком не встретил. Теперь голова не просто казалась тяжёлой, а болела. Странно, запах болотной травы от пленника исходил слабый, но, казалось, насквозь пропитал каменные стены форта. Ещё ни разу Ли не приходилось заключать сделку с вором, жуликом и контрабандистом в одном лице, и он, способный руководить войском, растерялся — наверное, впервые в жизни. — И учти: это крохотный аванс! — добавил тот, подняв палец. — Окончательная цена будет гора-аздо выше. Я же не наивный юнец, чтобы думать, что смогу снискать милость короля, если помогу тебе! Слава от громкой победы достанется тебе, а моё имя — я, кстати, Ларес, и, как ни странно, мне приятно познакомиться — останется забытым. Ли сжал губы. Принимать предложение вора, то есть Лареса — приятное имя, хотя, вероятнее всего, вымышленное, — рискованно в любом случае, даже если тот решил вести честную — до чего же смешно звучит! — игру. — Я подумаю, — принял он решение, — хотя считаю, что проще тебя отправить в Рудниковую долину. — Твоё право! — Ларес поднял руки. — Значит, у меня как у заключённого есть право на просьбу. Раздобудь косяк и… — И? — поторопил его Ли, не выносивший недоговорённостей. — …и можешь на меня рассчитывать, когда мы встретимся в следующий раз. Чушь собачья! Ли мог встретить Лареса только в колонии… …в месте, куда ему, королевскому советнику и генералу, путь не лежал.