Вечность оказалась гораздо короче

Бартимеус

5

Мелкий песок попал в мягкие сандалии, острыми зубьями впившись кожу. Но меня мало волновал такой пустяк. Сознание сдавило страхом. В руках я нес плетеную корзину, доверху наполненную фруктами, и кувшин со свежевыжатым соком. У меня выходной. Полностью свободный от дел день. Странно звучит, если подумать, кем я являюсь. Но служа Птолемею, и не с таким столкнешься. Он на собственном примере уничтожал устои и правила, прописанными волшебниками по отношению к нам. В распоряжении царевича на данный момент было четыре джинна и два беса. И к каждому он относился с должным почтением и вниманием. Мои коллеги, вызванные намного позднее меня, недоумевали. Мальчик-египтянин переворачивал их мировоззрение. Скажу сразу, не все прониклись политикой Птолемея*. *Таких кадров уже воспитывал лично я. Бесята — отвратительно тупые создания, так и норовили отравить еду и питье мальчика. Или подставить неудачную подножку на лестнице. Сам же Птолемей не приказывал защищать себя. Вот и твареныши пытались по-быстрому избавиться от Уз. Я на понятном для них языке боли и унижения объяснил, что этого делать строго запрещено. Мозгов у этих ребят с грецкий орех. Но с оторванными хвостами и ушами смекнули, что стоит притихнуть и поберечь то, что осталось. Мое слово имело большой вес. Добавить к этому поступки самого Птолемея. Дать рабу выходной! Духи, что служили верховным жрецам и приближенным к царскому двору волшебникам, крутили пальцем у виска и косо на нас смотрели. Их жизнь состояла из сплошных наказаний и поручений, не совместимых с жизнью. Мы, сами не знающие, куда себя деть, обычно оставались подле хозяина и негласно охраняли его от непрошеных гостей. Но сегодня меня что-то клюнуло. Дав себе волю, я принял решение спуститься в город. На рынок. Птолемею стало лучше, и он невзначай при нашем разговоре, а точнее дискуссии, обмолвился о желании поесть дынь и фиников. Я решил взять всего понемногу. Аппетитом мальчик не баловал, и мы сильно переживали о его тающем весе. Аффа нашел меня у палатки с ананасами. Товар брали не шибко хорошо, все-таки торгашу следовало снизить цену. Но жадный старикашка лишь плевался во всех недовольных апельсиновыми косточками. Мне не было дела до людских денег. Дорого ли, дешево ли. Какая разница, если это может принести радость Птолемею? Взволнованный писарь, в таком облике ходил мой товарищ, отвлек меня от спора с торговцем. По глазам стало понятно, что дело срочное. Мы рванули назад и совершенно не обратили внимания на пронзительные крики из торговой палатки. Я взял два очищенных фрукта, но позабыл оплатить. Будет жадному сухарю наука. Легко маневрируя среди потных и медленных тел простолюдинов, мы прорвались к воротам дворца. Стража распознала нас как слуг царской четы. И нехотя, видимо ожидая награду за свои труды противостоять зною, пустила внутрь. Увы, но дары предназначались другому. — Когда ему стало плохо? Я все-таки набрался смелости спросить. Мы бежали по прохладным коридорам, прячась от прозорливых глаз людей официального наследника. Этот хмырь все больше уподоблялся трусливой свинье. Изменившийся облик Птолемея не на шутку испугал родственника. И слежка за мальчиком перестала быть скрытной. — Почти сразу, как ты ушел. Но хозяин запретил тебя беспокоить. — Съежившись от моего пронзительного взгляда смертоносной кобры, Аффа открыл мне двери в опочивальню Птолемея. Никогда не понимал людских мыслей. Беспокойство для меня — незнание происходящего. Особенно, когда мы настолько связаны. Кровать скрывалась под занавешенным балдахином. Я узнал очертания фигур. Тонкая, как лист пергамента, принадлежала мальчику. И плотная приземистая фигура была присуща еще одному джинну, а точнее джиннши. — Мвамба. — Я шепнул ей. Фигура дернулась, и через мгновенье ткань занавесы отодвинулась. На меня смотрела египетская прислужница с неестественно черными губами и ярко-желтыми глазами. — Уснул, — одним слогом прошептала джиннша. — Я спела ему. Медленно поставив угощение на пол, я подошел к ложу, упав перед ним на колени. Мальчик спал, свернувшись на постели. Жадно всматриваясь в его умиротворенное лицо, я потянулся к седой пряди, что упала ему на нос. В скором времени он сам ее уберет, но тогда будет риск проснуться и больше не заснуть. Телесная боль теперь верный спутник принца. Только отвары способны загнать пылающее сознание в оковы сна. Но они призрачны и недолговечны. Он разделял нашу участь. Так я ему однажды сказал. Боль материальной оболочки. Птолемей все больше походил природой на духов. Пальцами коснувшись сухих губ, я резко убрал руку, словно обжегся. На меня внимательно смотрели. Оценивали, подозревали. Я не дам им этой пищи. — У восточных ворот не спокойно. — Заговорил Аффа, о котором я успел позабыть. — Простолюдины взволнованы. Они давно не видели хозяина. Их горести вновь созрели. — И не увидят. Слабое здоровье не позволит ему вершить «чудеса». Разве не так мы им сказали? Мвамба встала с места, хрустя шеей. Ее причудливые татуировки на темной коже заиграли синим оттенком, как только она потянулась. Эта особа любила запечатлевать на своем теле прошлые свершения. Если приглядеться, то можно вычленить несколько скромных побед над циклопом в морской пучине. Огром в каменной пещере и кровожадную битву с нашим сородичем — Векну*. *Паршивый характер, как и у всех афритов. Я бы сам ему наподдал хорошенько, но был занят войной с пустынными племенами персов. — Я приму сегодня несколько просящих. — Слабый голос морским бризом лизнул мой слух. Развернувшись к постели, я увидел, как Птолемей тянет руку вниз к корзинке. — Спасибо, Рехит. — Его шепот всколыхнул во мне нечто сильное и едва сдерживаемое. Я подался вперед, подняв корзину обеими руками. — Объедайся. — Вытолкнув из себя слово, я заметил, как он улыбнулся. Морщинки собрались в уголках его белых губ. Не знаю, как правильно объяснить, что я тогда ощутил. Сложно признать в себе изменения. Джиннам не свойственно меняться. Сейчас, отдыхая с Китти Джонс в Риджентс-Парке, что на северо-западе от центра, я не мог оторвать глаз от знакомого облика. Она задремала. И дабы избежать опасной ситуации, я положил ее голову к себе на плечо. Полуулыбка на ее губах окунула меня в далекое прошлое. Видимо, что Птолемей, что Китти, побывавшие в Ином Месте, вернулись особенными. Ее аура до сих пор сияла, как полуденное солнце. Этот свет согревал меня. Я чувствовал, что цепи Призыва ослабевают на моей сущности. Отчего боль немного, но притуплялась. Не знаю, как долго меня продержат на Земле. Но сейчас для меня это было не в тягость. Мир изменился. Как и предрекал Птолемей.