1:6

      — Тебе нравится твоя новая работа?       Ни разу не спрашивала об этом. Да, было ужасно любопытно, хотелось покопаться в его мыслях, в прошлом. Трудновато активному человеку контактировать с полной противоположностью. У моего любимого мужчины работа непосредственно связана с людьми: он находит их, вербует и вручает визитки для дальнейшего участия в игре.       Всё так, но это же его обязанность — взаимодействовать с людьми — с той самой прослойкой общества, которую ненавидит. Считает мусором, достойным сожжения.       Обрел ли он счастье после повышения? Вместо занятия грязной работы носит брендовые костюмы, ходит с дипломатом, слушает классическую музыку. Полагаю, смена должности сильно повлияла на него, изменила.       Что же творится в его голове? Какие мысли одолевают, помимо тех, когда мы вместе? О чем думает, давая людям пощечины и в случае проигрыша вручает заветную визитку-приглашение?       Я не видела его документы, удостоверяющие личность, не видела на полках ни одной фотографии. Не знаю, как он выглядел в молодости, не знаю настоящего имени. Называю «мой дорогой» или «любимый». Подобные обращения вызывают у него улыбку. Мне этого достаточно.       Между нами есть то, для чего иногда не требуются слова, какие-то признания. Поступками покажем свои чувства, а прикосновения таят в себе тысячи молчаливых звезд на небе. Они сияют ярко, отзываясь теплом в сердце. Кажется, слишком прекрасно, чтобы быть правдой.       По утрам, еще толком не успев пробудиться ото сна, я проверяю вторую половину кровати и всегда нахожу его руку.       — Тебе не пора на учебу?       Огорченно надуваю губы и лезу ему прямо под руку, чтобы положить голову на колени. Он отклоняется назад, переставая разбирать револьвер. Всегда такой холодно-сдержанный, вежливо улыбается. У него статная фигура, прямая осанка, манеры поведения как у джентльмена. Единственный изъян — прошлое.       Сгибаю его пальцы. Длинные. Изящные для того, кто по приказу лишал жизни десятки людей, если не сотни. Каждый человек, если повезет, находит свое призвание. Работу, приносящую удовольствие. Наверное, мое восприятие мира, что правильно, а что нет еще с детских лет исказилось.       Однажды я поддалась дьявольскому искушению и указала Вербовщику на следующую — подходящую цель. Им был мой отец, пьющий изверг. Терроризировал всю семью. Мать погибла и осталась только я, на ком он годами вымещал злость за несправедливость, что жил, как подзаборная собака.       Вербовщик не задавал лишних вопросов, а только спросил адрес. Тогда я испугалась и отказалась от безумной затеи. С тех пор старалась не вспоминать, кем в тот момент себя почувствовала. Главным и пугающим было то, что я испытала, представляя, как моего отца сжигают, избавляясь точно от мусора…       Ягодицы болели. Жгло сильно, из-за чего я несколько дней не могла сидеть. По моей же просьбе он провел воспитательную «беседу», выбивая таким образом мысли об избавлении от отца. Я не хотела переступать эту черту, быть частью жизни Вербовщика. Он делает это всё за пределами квартиры. Четыре стены — наш отдельный от реального мира островок.       В объятиях любимого забываю о плохих воспоминаниях, не думаю о матери, как тоскую по ней. Даже проблемы в учебе отходят на задний план. Моя панацея. Есть лишь заботливые руки Вербовщика, его губы и бездонные темные глаза.       Мы долго смотрим друг другу в глаза, ничего не произносим. Наслаждаемся уединением и тишиной. Внезапно он наклоняет голову набок и чему-то улыбается. Не скажешь, что этот человек склонен к насилию, проявлению агрессии. Те эмоции спрятаны глубоко в душе.       Когда он не связывает мне руки веревками или не сковывает наручниками, мы нежимся в объятиях. Сосредоточение двух крайностей. Полагаю, это одна из причин, по которой мы сошлись. Очень важно разделять интересы с любимым человеком: не идти постоянно на компромисс, смиренно уступать, отказываясь от права на собственную волю.       Я хочу, чтобы Вербовщик надевал мне на глаза шелковую повязку, использовал кнуты, стеки, кляпы, бандажи, ограничители. Эта сдержанность — моя необходимость.       И он может усмирить рвущихся на свободу демонов…       — Останься сегодня дома, — перебираю его угольно-черные пряди. Хотя знаю, что работа важная. У нас всех есть свои обязанности. Вздыхая, переворачиваюсь набок. Осталась бы так лежать всю оставшуюся жизнь. Делаю пальцами «ноги человечка» и пробегаюсь вверх по внутренней стороне бедра Вербовщика…       Сквозь пары от горячей воды еле различаю силуэт мужской фигуры. Он приближается ко мне и загоняет в ловушку, заставляя удариться спиной о прозрачную дверцу кабинки. Чертовски высокий. Даже сейчас могу представить его улыбку. Улыбку того, кому известны мои сокровенные секреты. Я была рада рассказать обо всём, разделить с кем-то свою жизнь.       До встречи с Вербовщиком не было никого другого. Любая попытка завести отношения приводили к провалу. Ни один не понимал, не пытался узреть подлинность за симпатичным фасадом. Меня кормили пустыми обещаниями и комплиментами. Глупая и наивная девочка в розовых очках из куколки превратилась в бабочку, когда Вербовщик впервые меня поцеловал. Это было очень… по-взрослому. Тогда я впервые испытала сексуальное возбуждение.       Ни разница в возрасте, ни социальные статусы не стали препятствием. Всё просто. Мы об этом не думали.       Его руки скользят по моим бедрам, обхватывают талию и резко поворачивают. Шумно выдыхаю, чувствуя давление на позвоночнике. Эти предварительные ласки могут длиться бесконечно. Вербовщика волнует не только мое благополучие, но и наслаждение. Мои стоны — его результат прекрасно исполненной работы.       Ладонь, скрытая под копной волос щекочет загривок. Кожа покрывается испариной и розовеет. Не только от духоты трудно дышать, но и от того, как сильно мужское тело вдавливает меня в запотевшую дверцу…       — Останься.       Знаю, уже капризничаю. Он кладет свою ладонь поверх моей, проводит по своей щеке и заставляет обхватить шею. Под кожей размеренно бьется пульс. От этого жеста меня обдает жаром. Столько в нем самоконтроля, а как по щелчку готов сорваться с цепи.       — Тебе пора на учебу, — напоминает он. Слышу его убаюкивающий голос будто откуда-то издалека. Неясно.       Вечер скоро наступит. Наша встреча неизбежна и всё равно не хочу расставаться.       Ласкаю пальцами его шею, выпирающие ключицы из-под расстегнутой на верхней пуговицы рубашки. Останавливаю прикосновения возле живота, и ловлю взгляд любимого.       — Учеба?       Он согласно кивает.       — Чтоб это высшее образование, — ругаюсь без матерных выражений, иначе накажет за сквернословие. Мне достался культурный и воспитанный мужчина. Утыкаюсь носом ему в ноги и протестующе мычу. Надо пересилить эгоизм — нежелание отказываться от удовольствия. Жизнь хреново устроена, особенно ее правила. — Собираюсь.       Когда почти спускаю вторую ногу с дивана, Вербовщик перехватывает мое запястье и (вот же зараза!), целует. Чувствую губами самодовольную усмешку. Весь настрой сбил. Я только внушила себе, что смогу высидеть на парах, слушая лекции преподавателей.       — Теперь можешь идти.       Ошалевшим взглядом смотрю на него.       — Убила бы меня за это? — шепчет он, слегка щуря глаза.       — Я бы выразилась иначе, — тихо отвечаю и облизываю губы. Начинаю краснеть. — Будешь по мне скучать?       Любишь меня?       — Каждую минуту своей жизни.              Со стоном целую его сама. Вернее — набрасываюсь. Сокрушенный таким напором Вербовщик откидывается на спинку дивана. В глазах тьма. Она манит, завлекает. Не прерывая поцелуя, сажусь на нем верхом. Он ухмыляется, охотно подхватывая меня под коленями и усаживая на свои бедра.       В конце концов, у меня еще есть в запасе пятнадцать минут.