Медные монеты даруют миру покой

Сюэ Сянь резко выдохнул, а всё тело его покрылось мурашками. Конечно, бумага не могла покрыться мурашками по-настоящему и сам он не был напуган. Но одна лишь мысль о том, что кто-то может заключить под домом собственную мать, просто чтобы обеспечить себе успехи в будущем, заставила его ощутить, что изобретательность некоторых людей отвратительна до тошноты. Лучше уж взрастить каменный жёрнов, чем такого сына! Сюаньминь достал из тайника жернова, что были лишь чуточку больше его ладони, положил их на пол, сорвал с цепи жёлтый талисман и, получив крохотный огонёк, поджёг его. Когда талисман горел, свисающий с пояса Сюаньминя Сюэ Сянь смутно ощутил гудящую дрожь, словно кто-то небольшим молоточком постукивал по его костям — не сильно, но и не слабо. Словом, не слишком приятно. Эти жернова провели под землёй по меньшей мере три года и за это время глубоко напитались неиссякаемой жгучей обидой. Теперь, когда талисман сгорал, эта обида, что удерживалась им, стала постепенно отделяться — испытывать некоторые неудобства было совершенно нормально. И если ему было настолько нехорошо, что он свисал с горловины мешочка полумёртвой бумажкой, то Святоше, который сам сжигал талисман, должно было быть ещё хуже. Сюэ Сянь повернул лицо, бросая взгляд на Сюаньминя, но увидел лишь, что тот по-прежнему выглядит так, точно и ветры с восьми направлений неспособны потревожить его: лицо бесстрастное, словно бы он делает что-то, что к текущим событиям не имеет никакого отношения. Сюэ Сянь внезапно подумал, что этот Святоша отличается от монахов, которых он встречал прежде, однако чем именно, не мог понять. Наверное… тем, что прямо-таки напрашивался на взбучку! Пока Сюэ Сянь занимался мысленными изысканиями, Сюаньминь уже сжёг талисман. Когда среди пепла погасла последняя искра, железная цепь на жёрнове с лязгом разломилась и упала на пол. Постепенно возникала призрачная фигура, удерживающая поперечную рукоятку каменного жёрнова. Подобно тому, как разворачиваются свившиеся в кольца сухие ветви на земле, она увеличивалась на глазах у Сюэ Сяня и Сюаньминя, пока не превратилась в согбенную пожилую госпожу. Её волосы, седые и жидкие, были собраны в крошечный пучок на затылке. Лицо испещряли глубокие, точно ущелья, морщины, а глаза были помутневшими — как если бы она постоянно сдерживала реки горьких старческих слёз. В этом облике всё ещё смутно угадывалась тень старшей госпожи Лю, но если сравнивать с той, что была создана ловушкой построения и опиралась на деревянную трость, эта старшая госпожа Лю, уже закончившая призрачную трансформацию, выглядела ещё более измождённой, будто в следующий же миг сомкнёт глаза и упадёт без сил. Без трости её сгорбленная фигура казалась особенно перекошенной, левая сторона тела по сравнению с правой была изогнута совсем уж жутко; лишь опираясь на рукоятку жёрнова, она могла кое-как устоять. — Какое зверство… — прошептал Сюэ Сянь. По своей природе он не имел ни отца, ни матери, потому у него не было и глубинного понимания кровного родства, однако ему пришлось сновать по улочкам человеческого мира более полугода, так что самое очевидное он знал. Этот советник Лю в самом деле расширил свои границы видения. Как нужно ненавидеть собственную старую матушку, чтобы поступить с ней, как со скотом? Сюаньминь, услышав его, опустил на него взгляд, отчего Сюэ Сянь ощутил лишь большую подавленность. Он поднял подбородок, свирепо глядя в ответ, но, увы, не мог вполне передать свой настрой. Этот Старейший закатил глаза и ненадолго задумался, как вдруг его поразила идея… В самую макушку! Со своим нравом «едва подул ветер, тут же и дождь» Сюэ Сянь без лишних слов вытянул лапы и схватился за монашеские одежды Сюаньминя. В первый раз непривычно, во второй — уже знакомо, так что теперь он взбирался гораздо проворнее, в мгновение ока очутившись на вороте. Как только он собирался двинуться выше, из-за двери вдруг послышался истошный вопль: — А-а-а… Не трогай меня, не трогай меня! Спасите… Спасите… Крик был столь надрывным, точно издавший его увидел призрака. Голос был по-настоящему оглушающим и по-настоящему неприятным. Сюэ Сянь был так ошеломлён, что его лапы вздрогнули, он неосторожно ухватился за пустоту — и поплыл вниз, падая с груди Сюаньминя, пока не приземлился в весьма неприглядной позе — лицом вниз. Униженный, Сюэ Сянь, опустившись на пол, никого не хотел видеть, все его четыре конечности застыли, он оставался совершенно неподвижным, будто от падения лишился всех жизненных сил. Сюаньминь как будто и не слышал непрерывных криков снаружи, только присел на корточки, рассматривая лежащего ничком бумажного человечка, притворяющегося мёртвым, и спросил безразлично: — Не поднимаешься? Сюэ Сянь продолжил притворяться мёртвым. Сюаньминь ткнул кончиками пальцев в плоский бумажный затылок: — Тогда это сжечь, полагаю. Договорив, он действительно поджёг спичку. От крохотного огонька бумага разогрелась, как при лихорадке. Сюэ Сянь на мгновение лишился дара речи, затем заговорил сдавленно: — Где твоё милосердие, собакам скормил? Услышав, Сюаньминь придержал пальцы, словно вспоминая что-то. Выражение его лица на мгновение слегка застыло, но он покачал головой, тряхнув рукой, погасил огонёк, взял бумажного человечка за ногу, поднимая, и, наставляя, спросил глубоким голосом: — Снова будешь взбираться? Сюэ Сянь, вероятно, всё ещё чувствуя себя опозоренным, закрыл лицо обеими лапами, удерживаемый вверх ногами. И всё же даже так он не забыл дать отпор: — Взбирайся на своего прадеда! Едва это злобное создание было возвращено в мешочек, послышался топот неуклюжих шагов, бегом приближающихся из дома. Сюэ Сянь убрал руки — и тут же увидел дурачка Лю Чуна, что, зацепенев, смотрел в его сторону. Тот только выбрался из ловушки построения, и неизвестно, через что ему довелось пройти. Все его синие одежды были изорваны, хлопковая набивка показывалась наружу. В лице его читалась горечь, глаза покраснели и опухли, он направился к Сюаньминю, уже открыв рот, очевидно, собираясь что-то сказать. Однако так и не заговорил — его взгляд наконец выхватил маленькую пожилую госпожу, опирающуюся на жернова, и тут же всё его тело задеревенело. — Ба… бабушка? — окликнул Лю Чун нерешительно, не зная, не ложная ли это пожилая госпожа из ловушки, исцарапавшая его. Он невольно сжался, не осмеливаясь подойти. Пожилая госпожа подняла безжизненные глаза, чтобы взглянуть на него, и в тот же миг из них хлынули старческие слёзы. Она едва слышно вздохнула и, упираясь в жёрнов, помахала Лю Чуну: — О, Чун-эр, почему твоя одежда такая рваная… Лю Чун, услышав, как она говорит, в мгновение ока выбросил из головы пережитые в ловушке муки, устремился к ней с покрасневшими глазами и упал на колени, пытаясь схватить за руку: — Бабушка, почему ты стала такой низкой… Почему, почему я не могу взять твою руку? Эту пожилую госпожу так долго истощали жернова, и она уже скукожилась настолько, что от неё осталась будто только половина обычной старушки. Она выглядела чрезвычайно сгорбленной и несчастной. Но Лю Чуну она ничего подобного не сказала, только улыбнулась запавшим ртом: — Бабушки стареют, старея — становятся меньше. А не получается взять за руку — и не нужно… — Бабушка, почему ты… почему ты никогда не приходила повидать меня? Я сложил так много золотых слитков, разве ты не говорила складывать как следует, писать имя и сжигать, чтобы ты могла прийти и забрать? Я… я складывал каждый день, каждый день жёг, но никто не пришёл ко мне. Почему ты ни разу, ни разу не пришла, я хотел слушать, как ты говоришь со мной, и я хотел говорить с тобой, но никак не мог встретить тебя, и я всё, всё забыл, что хотел сказать… И сердцем, и разумом Лю Чун оставался ребёнком. Увидев всей душой любимую бабушку, договаривая, он уже всхлипывал и шмыгал носом, слова превратились в плач. Не умея скрывать чувства, как зрелые мужчины, он разразился горькими рыданиями. Как если бы мог разом выплакать всё, что скопилось и забылось за три года. — Бабушка всегда слушала, Чун-эру нет нужды объяснять, бабушка всё знает, — пожилая госпожа вытерла слёзы. — Я, ах… каждый день, каждую ночь — всегда присматривала за тобой… Бабушка и внук плакали вместе, когда с улицы ворвался обезумевший человек: — Спасите! Спасите! Не трогай меня… Не подходи! Волосы его были в беспорядке, одежда оказалась изодранной и грязной, как если бы он множество раз катался по земле. Он выглядел столь плачевно, что походил на умалишённого. Сюэ Сянь присмотрелся: — А это не советник Лю? Так, похоже, Лю Чуну в самом деле ещё повезло — советник Лю явно был страшно напуган ловушкой и вопреки тому, как сильно не хотел заходить в эту комнату прежде, ринулся внутрь сломя голову. Увидев, что он весь в грязи, Сюаньминь нахмурился и отступил в сторону. Бросившийся вперёд и никем не остановленный, советник Лю столкнулся с Лю Чуном и упал на задницу. Сев, он обнаружил себя лицом к лицу со старшей госпожой Лю.