Медные монеты даруют миру покой

Сюэ Сянь привёл в порядок платье, заметил, что Сюаньминь медлит, не двигаясь, и, не сдержавшись, обернулся и поторопил: — Ты почему застыл? Неожиданно Сюаньминь, как раз поднимая пораненную руку, спросил его: — Ты знаешь, как применяют слюну дракона? Выражение его лица, конечно, оставалось по-прежнему безмятежным, но тон тем не менее был слегка странным, как будто он пребывал в несколько смешанных чувствах. Сюэ Сянь растянул уголки рта и подумал про себя: «Ты, Святоша, поистине берёшь именно тот чайник, что не кипит!» То, как он убеждал себя прежде, вдруг перестало работать; вернуться к облику человека и думать о сделанном действительно… ощущалось иначе. Ха-ха. Лицо Сюэ Сяня парализовало, не чувствуя больше уверенности, он попытался вернуть хоть немного достоинства, поспорив: — Зачем мне хотеть выяснять, как именно применяют что-либо с моего собственного тела? — он продолжил через мгновение: — Знаю, что всё почти одинаково полезно, — и хватит, к чему так углубляться? Я вовсе не собираюсь разрезать себя по кусочкам и пустить на лекарства, ну? Я из ума выжил, что ли? — посмеялся Сюэ Сянь. Покосившись на Сюаньминя, он отвернулся, нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику и сказал: — Залечил тебе рану — и ладно ты не поблагодарил, так ещё столько пустой болтовни. Идём скорее! Его истинным намерением было напустить грозный вид: без разницы, что именно он говорил, лишь бы по тону казался исключительно разумным и не терпящим возражений — и сойдёт; это по меньшей мере смогло бы заставить Сюаньминя не думать обо всяких делах вроде «облизывания раны». Как и следовало ожидать, украдкой склонив голову и взглянув на Сюаньминя боковым зрением, он увидел, что тот качнул головой, опустил раненую руку и сказал так, будто ничего другого не оставалось: — Идём. Он тоже явно не собирался развивать эту тему. Сюэ Сянь был вполне доволен. Двое быстро вернулись в жилище великого благодетеля Сюя. Они специально миновали главный вход и незаметно вошли в дом через боковой. Главный зал, где изначально принимали пришедших, сейчас уже полностью опустел, а шум пира, праздные беседы и смех смутно доносились из помещения в задней части дома и по-прежнему звучали неясно, будто их отделял густой туман. — Вы наконец-то вернулись… — как только Сюэ Сянь с Сюаньминем вошли в дверь восточной комнаты, Цзян Шинин протяжно вздохнул с облегчением. Как-никак, едва эти двое старейших ушли, в комнате не осталось никого надёжного. Если бы нрав великого благодетеля Сюя и остальных вдруг переменился и они впали бы в безумство, их было бы не остановить. — Отчего у тебя такой перепуганный вид? — раздражённо высмеял его Сюэ Сянь. — Пока вы не выходите отсюда пошуметь, великий благодетель Сюй, естественно, не войдёт. Разве что по невезению ему как раз понадобится взять что-то из восточной комнаты. Едва присутствующие услышали эти слова, им стало любопытно. Цзян Шинин спросил неуверенно: — Если мы не выходим — он не войдёт? А ведь правда, раз зашла об этом речь, только что было смутно слышно, как за дверью созывали друзей и, кажется, велели подготовить вино и чай, голос, должно быть, удалился в заднюю часть дома, как будто о том, что в восточной комнате ещё кто-то есть, действительно не помнят. Сюэ Сянь махнул рукой: — Они и не могут помнить… В конце концов, привязанные к земле духи — не живые люди. Глубокое впечатление у них оставляют лишь лица и события, что повторяются непрестанно, а к внезапно вторгшимся чужакам они довольно невосприимчивы. Именно как великий благодетель Сюй и остальные: когда видели Сюэ Сяня и всю компанию, они обычно обменивались приветствиями и заводили лёгкую беседу, вплоть до того, что даже заставляли людей чувствовать себя неудобно, отказывая такому радушию. Однако если они не видели Сюэ Сяня и его спутников, то вскоре уже и не вспоминали о них, невольно забывали о присутствии посторонних. Вот почему прежде они так долго оставались в восточной комнате и никто не приходил поздороваться, но едва вышли из помещения, как любезность великого благодетеля Сюя возросла. — Ах вот как, — мужчина с лицом в шрамах и остальные в театральной труппе тоже выглядели так, словно внезапно поняли. Мужчина с лицом в шрамах как раз хотел что-то сказать, но Сюэ Сянь указал на него: — Вы не ахайте, вас это не касается. Посторонние здесь только мы, вы приезжаете из года в год — с тех пор как великий благодетель Сюй был жив и пока он не скончался, для людей в зале в задней части дома вы находитесь посередине и не считаетесь чужаками. Они лишь ненадолго забыли о вас, но не пройдёт много времени, как возьмутся искать. Пока он говорил это, гул голосов из зала в задней части дома становился всё ближе и ближе к восточной комнате… — Где Жэньлян и остальные? Погляди на мою память, взял да и забыл поприветствовать давних друзей, преступно… — говорил великий благодетель Сюй с кем-то неизвестным. Пара слов — и голос уже оказался за дверью. Тук-тук-тук… Люди в комнате тотчас испугались. — Жэньлян, вы здесь? — донёсся из-за двери голос великого благодетеля Сюя. — Пиршественный стол накрыт, для вас есть свободные места… Раздался скрип… Старая дверь даже при малейшем движении издавала звук, вызывающий зубную боль… — Здесь-здесь, — прежде чем дверь распахнули, мужчина с лицом в шрамах и остальные переместились — старые и молодые, они собрались вместе, вовремя закрыв обзор великому благодетелю Сюю за дверью. — Отдыхали здесь, сейчас же идём. Со своего места люди могли видеть только их спины. Полился радостный голос великого благодетеля Сюя: — Давайте-давайте. Вы так долго были в пути, голодны? Пойдёмте скорее… Мужчина с лицом в шрамах гулко засмеялся и ответил парой слов. Вслед за тем члены театральной труппы один за другим вышли за дверь и под оклики великого благодетеля Сюя отправились в зал в задней части дома. Мужчина с лицом в шрамах, всё это время придерживавший дверь, остался последним. Прежде чем выйти из восточной комнаты, он чуть наклонился внутрь и сказал: — Вам самое время уходить, поторопитесь. Позже, когда начнём представление, мы не сможем помочь, и захотите — уйти будет сложно. Изначально Сюэ Сянь так и собирался поступить, и теперь мужчина с лицом в шрамах и его труппа сами увели великого благодетеля Сюя, что, разумеется, было как нельзя лучше. Все в комнате поднялись друг за другом, готовые идти, и только безрукий нищий топтался на месте. — Вы ведь хотели, чтобы мы спасли ваших людей? — Цзян Шицзин указала на старика и двоих детей, лежавших на кровати без сознания, и продолжила: — Возьмите их с нами обратно в аптеку, будьте осторожны, прикройтесь от ран одеждой. Нищие переглянулись, засоглашались и, не медля больше, торопливо обвернули как следует троих, покрытых зловещей сыпью, и понесли их, следуя за остальными. Когда Сюаньминь, толкая двухколёсную повозку Сюэ Сяня, широким шагом направился наружу, мужчина с лицом в шрамах, что уже вышел за дверь, как будто вспомнил о чём-то и, обернувшись, спросил: — Я вижу, вы двое — люди способные, и движения и перемены в этой деревне Вэнь только что смог ощутить и я… Он взглянул на проход, ведущий в зал в задней части дома, откуда слышался, будто отделённый от настоящего годами, весёлый оживлённый разговор давно скончавшихся людей. Смолкнув на мгновение, он повернулся обратно к Сюаньминю: — Простите, я осмелюсь спросить: они вот-вот рассеются, да? — Мгм, — подтвердил Сюаньминь и продолжил ровно: — Построение, нарушавшее порядок ци, разрушено, и привязанные к земле духи, естественно, больше не будут пойманы здесь. — Они продержатся ещё самое большее полдня, к наступлению ночи всё почти завершится, — добавил Сюэ Сянь, взглянув на дневной свет снаружи зала. Для Цзян Шинина и прочих чужаков эти привязанные к земле духи были затаённой угрозой, от которой они оставались так далеко, как могли; даже если духи вели себя приветливо и безобидно, с ними невозможно было сблизиться, так что в ответ они могли получить лишь горестные вздохи или сочувствие. Однако для мужчины с лицом в шрамах и его труппы всё было иначе: для них все они были роднёй и соседями, которых они близко знали с малых лет; каждое лицо, походка, манера говорить и смеяться — всё это могло вызвать цепочку воспоминаний об ушедшем… Мужчина с лицом в шрамах кивнул со смешанным выражением, спустя долгое время кивнул ещё раз и прошептал: — И хорошо. … На обратном пути Сюэ Сянь, вопреки всяким ожиданиям, был необыкновенно покладистым: он не вызывал молний, и не обращался в своё истинное драконье тело, и даже не поднимал экипаж в небо. Единственным трюком от него стало то, что он расширил повозку изнутри и призвал ветер, весь путь льнувший вплотную к лошадиному крупу, отчего экипаж двигался значительно быстрее. Цзян Шинин, крайне непривычный к не безобразничающему Сюэ Сяню, посматривал на него всю дорогу. Наконец он всё-таки не выдержал и спросил: — Над чем ты так серьёзно размышляешь? Сюэ Сянь взглянул на него раз, взглянул ещё раз, шикнул и зашептал: — Ах да, тебя тоже можно кое-как счесть половиной врача… Цзян Шинин растерял слова. «Ты не можешь сказать что-нибудь приятное?» Видя, что Цзян Шинин отвернулся, Сюэ Сянь притянул его ближе: — Расскажи, ты знаешь, как применяют драконью слюну? Цзян Шинин взглянул на него со странным выражением, совсем как если бы смотрел на извращенца. — Тск… Что с твоим лицом? Я задал тебе вопрос, — потерял терпение Сюэ Сянь. — Ну, просто то, что дракон серьёзно спрашивает, как применяют драконью слюну, кажется мне… одним словом и не передашь, — медленно проговорил Цзян Шинин. — Ты сам не знаешь? Сюэ Сянь смерил его недовольным взглядом: — Ты от безделья будешь изучать, можно ли добавить в лекарство твои глазные яблоки, какие свойства они придадут? Так или иначе, на меня самого она не действует. — И то правда… — прошептал Цзян Шинин, кивая. — Тем более будь это что другое — то и ладно бы, можно было бы попробовать на ком-нибудь пару раз — этого хватило бы, чтобы понять в общих чертах. Но где я могу испытать слюну дракона?! Цзян Шинин скользнул по нему взглядом и ответил, подбирая слова: — Самое лучшее — всё же не испытывать… — Почему? — Хотя я и не видел собственными глазами, как кто-то использует её, но, впрочем, слышал пересуды, что драконья слюна… — прежде Цзян Шинин ещё помнил понижать голос, но сейчас, после пары фраз, сам того не заметив, вернулся к обычному. В итоге едва он начал это предложение, как оказался прерван внезапно вытянувшейся рукой. Он в недоумении смотрел, как Сюаньминь вдруг вложил свою связку медных монет Сюэ Сяню в руку, мимоходом прихлопнул ко лбу Сюэ Сяня талисман, обернул его вместе со стулом спиной к Цзян Шинину, а затем спокойно взглянул на Цзян Шинина. «Хотя я не знаю, что сказал неверно, если уж учитель посмотрел на меня так, я, безусловно, неправ», — мысленно обратился к самому себе Цзян Шинин, деланно улыбнулся Сюаньминю, молча закрыл рот и повернул голову, выглядывая за занавеску в повозке. Сюэ Сянь: — …Погоди у меня, Святоша, сниму эту дрянную бумажку — и поколочу тебя до смерти. — «От прерванной на середине фразы и задохнуться можно, ты понимаешь?» Увы, стоило дрянной бумажке приклеиться — и становилась она неизбывна, оковы её не спадали вовек. Они прибыли в дом Фан и устроились в боковой пристройке, а Сюэ Сянь всё не мог сделать ни единого движения. Сюаньминь снова выбрал для него угол, как он сказал, «с неплохой одухотворённой ци и подходящий для восстановления». К счастью, теперь этот Святоша проявил величайшее милосердие и не заставил его сидеть лицом в стену опять… Но быть обращённым к двери равно очень унизительно, ладно? Откуда тут взять достоинство смотреть людям в лицо? М? Сюэ Сяня по-прежнему разрывало от гнева. Прежде, когда они с Сюаньминем ушли откапывать драконью кость, Цзян Шинин объяснил старшей сестре и её мужу истоки дела и последствия. Цзян Шицзин уже знала, что необходима капля её крови, ведь лишь так можно безопасно отправить родителей в путь; но пока белое солнце сияло в синем небе, душам умерших не стоило появляться, и следовало подождать заката, прежде чем проводить ритуал освобождения. В любом случае вопрос с родителями был для неё очень важным. Поэтому едва солнце село за горы, она вместе с Цзян Шинином нашла Сюаньминя. Небо померкло, и в комнате к вечеру уже зажгли лампу. Сюэ Сянь сидел в углу с закрытыми глазами и, перебирая медные монеты, спокойно лечил мускулы и кости. Маслянисто-жёлтый огонь лампы отбрасывал на него мягкие светотени, отчего его всегда бледная кожа приобрела чуть тёплый оттенок. Цзян Шицзин и Цзян Шинин, старшая сестра и младший брат, непроизвольно стали двигаться тише, как только вошли в комнату. К счастью, в характере Сюаньминя было переходить сразу к делу, без долгих разговоров и предысторий он тут же положил серебряный лекарский колокольчик семьи Цзян на стол. Он вынул из потайного мешочка на поясе свёрток, раскрыл его, взял серебряную иглу в самый раз по толщине и передал Цзян Шицзин: — Нужны три капли крови лао-гун. Цзян Шицзин взяла серебряную иглу, слегка обожгла её в огне лампы, а после легко и просто уколола себя в точку лао-гун в центре ладони и вернула иглу Сюаньминю. — Капни здесь, — Сюаньминь показал три точки на лекарском колокольчике, — с запада на восток. Цзян Шицзин задержала дыхание и спокойно последовательно выдавила на три места по капле крови. Бусины крови, упавшей на серебряный лекарский колокольчик, вдруг двинулись и потекли сами по себе, и когда они достигали определённых точек, весь лекарский колокольчик вдруг слегка вздрагивал, словно претерпевал муку и подвергался ударам. От тихого режущего шуршания в лицах сестры и брата из семьи Цзян проступила скорбь. Лишь когда эти три капли крови прошли через каждую ложбинку и бороздку на лекарском колокольчике, они соскользнули с его края на стол. Сюаньминь взял кисть вымытыми руками, написал на листе жёлтой бумаги имена супругов Цзян, сложив лист трижды, прижал его к лекарскому колокольчику и зажёг. Он воспользовался огнём жёлтой бумаги, чтобы поджечь кончик палочки благовоний, и струящийся дым с характерным ароматом распространился по комнате, принося покой. Пока палочка благовоний не прогорела до конца, никто в комнате не сказал ни слова, один Сюаньминь шёпотом прочёл глубокую строку из писания. Дин… Звякнул вдруг серебряный лекарский колокольчик; отзвук разливался, не затихая, и старшая сестра и младший брат из семьи Цзян оба прислушивались. Дин… Снова звон… — Это… это отец и матушка? — когда Цзян Шицзин задала вопрос, слёзы её уже полились на стол. Сюаньминь сказал спокойно: — Они были заключены слишком долго и уже не способны показаться в телесной форме, могут только передать послание звуком, чтобы попрощаться с вами. Вымыть руки, записать имена, воскурить благовония, прочесть сутру — так можно проводить душу умершего в будущую жизнь. Сестра и брат из семьи Цзян, застыв, смотрели на лекарский колокольчик. Пускай они не могли видеть облика родителей, но всё так же не желали даже моргнуть… Сидящий в углу, Сюэ Сянь беззвучно открыл глаза. Он посмотрел в некую точку среди пустоты перед столом и сомкнул веки вместо кивка — спустя более чем десять лет он поблагодарил сердечную супружескую пару лично: «Наложенное на рану лекарство подействовало очень хорошо, и медная печка, чтобы греть руки, тоже была очень тёплой. Премного благодарен, доброго пути».

***

В семейной усадьбе «Дом Сюй» в деревне Вэнь хуадань и сяошэн щебечуще пели, голоса их переливались и влекли, и медный гонг с кожаным барабаном откликались точно в такт: — Не позволяй яркой луне уйти за горный склон, отныне ввек… Одна и та же пьеса пелась с давних пор и поныне, многие годы спустя, но никому не наскучила, все во дворе по-прежнему любили слушать эти слова, смотреть на это мастерство. Старые друзья, старый дом, старые подмостки — как будто и не утекало никогда больше десятка лет, и не было никакого разделения инь и ян. Великий благодетель Сюй сидел за столом — отпивал чаю, смотрел на разлуки и воссоединения, встречи и расставания на сцене, легко касался пальцами стола и неторопливо подпевал этим мягким постукиваниям. После того как долго смаковал, он вдруг сказал тепло: — Жэньлян, я благодарен за всё, что вы сделали… Мужчина с лицом в шрамах был предводителем, ему незачем было выходить на подмостки. Он сидел за столом с великим благодетелем Сюем, а услышав эти слова, остолбенел, когда же обернулся, то увидел, что великий благодетель Сюй улыбается ему. У этой улыбки было множество оттенков, как будто… он уже сознаёт, что заброшенной деревни больше нет, что старые друзья так же скончались. Мужчина с лицом в шрамах какое-то время был тих, затем взял со стола свою нетронутую чашку чаю, поднял её к великому благодетелю Сюю, пригубил и сказал: — В будущем году мы, пожалуй… не сможем приехать. В выражении его лица было такое же множество оттенков, весьма похожих на проступившие у великого благодетеля Сюя. Выпив по чашке чаю, двое с улыбкой обменялись взглядами, словно, устремляясь в бесконечность круга перерождений, попрощались, поняв друг друга без слов. Тебе пора отправляться, и мне — тоже… Небо было черно, туман, что в заброшенной деревне не рассеивался весь год, медленно таял, смутное пение, совсем как и густая мгла, капля за каплей угасало и постепенно удалялось. — Не позволяй яркой луне уйти за горный склон, отныне ввек не меркнет свет, не постареет человек, и сотня лет — как день один — сегодняшняя ночь… Пока ты будешь слушать — мы будем петь. Одно обещание — тысяча золотых, невзирая на жизнь или смерть.