Ferrum

Его не будит ничего. Ни глухой дверной звук, ни мирное постукивание стершихся подошв. Тэхен ожидаемо и обыкновенно для самого себя бесшумный. Несколько минут ему требуется, чтобы выяснить, что Чонгук за сегодня ничего не ел. Еще несколько, чтобы убедиться, что мальчик, оказывается, спит, глубоко зарывшись в одеяло. Такими прохладными вечерами Тэхен привычно приоткрывает окно на кухне, разрешая шторке приветливо качаться от легкого ветра, и вытаскивает тяжеловесный граммофон прямо к двери. А сам выходит на веранду, усаживается на кресло-качалку, выученным жестом положив соломинку меж потрескавшихся губ. Несколько щелчков, мягких движений, и потертая пластинка теряет статичное положение. Я иду по раздолью цветов и трав Самый главный секрет узнав Как на свете жить. Одеяло тяжелым грузом шлепается с кровати на пол. Рядом плавно опускаются голые ступни. Конечно же, он проснулся. Очнулся от тревожной дрёмы. Высокий женский голос ярко врывается в сознание. Даёт понимание - Тэхен дома! Чонгук срывается к нему, тихонечко правда, совсем на цыпочках. По женскому голосу. Ну а ты мне подаришь любовь свою Или я лишь себе в утешение пою Эту песню о счастье. А она поет так красиво, солнечно, словно сейчас утро и дышится легко, свежо. Но Чонгуку тяжело в груди, теперь уже перманентно. И бег у него на вялую тройку, перебирает непослушными ногами, отчаянно придерживаясь за лестницу в попытке достигнуть первого этажа. Я иду и в подарок тебе несу Удивлённой любви красу, И свои мечты. Правда-правда. Его мечта лишь дойти, почему-то сейчас так необоснованно тяжело передвигать ногами. Позорно защипало в носу. Чонгук тащится мимо стола, цепляя взглядом граммофон. А тот ему в ответ вторит: Я иду и в подарок тебе несу Удивлённой любви красу, И свои мечты. Мечты быть счастливым, не быть одиноким. Тэхен? Ты слышишь? Он почти у двери. Ему так отвратительно страшно и позорно горько. Ну а ты на условленном месте ждёшь Так как я в первый раз на свиданье идёшь Или может не в первый Горькая улыбка, и он наконец-то касается пальцами косяка двери, выталкивая себя на веранду. А она, незнакомка с волшебным голосом, только допевает последний куплет. Ставит точку, закольцовывает. И пускай в этот ранний час Все увидят нас. Тэхен замечает Чонгука, только когда тот грузно топает по шатким дощечкам, наконец-то отпуская дверной косяк. Песня закончилась, передав очередь ночной мелодии, звукам сверчков, хриплому дыханию пугливого война. — Чонгук! — мужчина буквально вскакивает с места, за секунду оказывается близко, рассматривая с головы до ног. А тот босой, в темноте кожа отливает оливковым, болезненным. Сам мальчик словно… после тысячной бессонной ночи. — Чонгук… Совершенно другая интонация. Жалобно надломленные брови, сомкнутые губы и сжатые туго кулаки. Тэхену с таким вот Чонгуком день ото дня становится физически тяжелее. — Вы вернулись, — на выдохе. Свежий воздух остудил голову. — Конечно. Извини, что разбудил. Я не думал, что ты услышишь. — Она… эта женщина. Очень звонко поёт. Мне понравилось. — Ты выглядишь очень бледным. Резкий переход с темы на реально волнующие вампира вещи. В ответ, ха, молчат. — Ты ел сегодня? В ответ качают отрицательно головой, тут же утыкаясь взглядом в пол. — Почему? — Извините. Тэхен усталым жестом потирает ладонью лоб, стряхивая пожухлые волосы. — Идем в дом. Не стой босиком. Затхлый воздух в доме снова заставляет взять на плечи невидимый, но такой весомый груз. — Ты совсем не открывал окна сегодня. Чонгук машет опущенной головой. И вот что с ним делать? Выглядит измученным, уставшим и потухшим, как использованная спичка. Кожа явно отливает нездоровым оттенком желтого, губы бледны, сам худощавый и все такой же нескладный. Тэхен подходит ближе. — Я завтра снова уеду на весь день. — Хорошо. — Смотрю без заданий ты хандришь, так что на завтра я дам тебе одно. Мальчик поднимает голову, находя глаза напротив. Тэхен улыбается, поймав чужое внимание и протягивает откуда-то яблоко, спелое-спелое. — Сходишь за продуктами по списку, лавка будет прямо по дороге, где-то двадцать минут небыстрой ходьбы. Чонгук приоткрывает рот, думая ляпнуть голую правду о собственной несостоятельности. — И никаких возражений. Монеты и ключи от дома оставлю на столе, — для наглядности в этот самый стол упирается пальцем. — А теперь, съешь, пожалуйста, яблоко, потом поднимись к себе, открой окно и ложись спать. Тэхен закрывает за ними дверь, мягко подталкивая младшего в спину. Чонгук садится за стол, наконец-то насыщая желудок хотя бы такой мелочью, как спелый фрукт. — Очень вкусно. Тэхен дарит ему ободряющую улыбку, которую тут же забирает, с небольшим хлопком прикрывая дверь. В свою душу, видимо, тоже. Сейчас может быть один из самых подходящих моментов, чтобы поговорить с мальчиком, спросить интересующие вещи, сблизиться. Но Тэхен не может, просто не хватает сил, ему удушающе тяжело, буквально. В квартире пахнет Чонгуком. Каждый сантиметр словно впитал его запах. Тэхен, торопясь, открывает окно в своей комнате, желая вдохнуть свежего воздуха и перебить, сместить помешавшееся внимание. Происходящее ненормально. Тэхен почти каждый день контактирует с людьми, иногда через него проходят десятки, даже сотни в день, если он проводит время за прилавком. Вампир часами сидит с Юнги, помогая с различными вещами, слушая о буднях и диковинках в других поселениях, но никогда, буквально ни разу он не чувствовал ее. Жажду. И его. Желание. Морщинистая рука накрывает трясущийся в ужасе рот, скрывая появившееся осознание. Временами, откровенно говоря, Тэхен позорно забывался о том, что является вечно страждущей тварью и гадким кровопийцей. Его тело действительно дряхлое и безобразное, даже среди вампиров – он урод и изгой. Нет, внимания этой общности ему не нужно, по крайней мере сейчас. Первые года он пытался, честное слово! Заглядывал в кабаки ради пресловутого общения, но был отвергнут сиюминутно. Кому нужен старый пень у холма, если, сделав несколько десятков шагов, ты окажешься в прекраснейшем лесу, полном холеных сосен и елей? Да, обращенные в раннем возрасте вампиры – это безусловно другой сорт линии кровососущих. Бледнолицые, на вид хрупкие создания, словно сошедшие с картин. Их любили, их боялись, и, конечно же, боготворили. Кто будет боготворить старого деда? Нет, не так. Тэхену ничего стоящего лишних и вычурных усилий было и не нужно! Только бы найти того, кто скажет, что ты можешь вынести эту чертовски отвратительную вечность, упавшую на тебя метеоритом в восемьдесят лет. И вот он здесь, лежит придавленный величественным куском, собравшим в себе железо, никель, серу, магний, кремний, алюминий, кальций и кислород. Позорно вмят в Землю, не имея возможности шевелиться. Может быть адская масса когда-нибудь уже передавит его Атлант, или рядом с местом погребения пройдется огненный смерч, спалив его тело на зло камню. Иногда ему снится, как он умирает. Что он уже умер и наконец-то свободен. Тэхен презирает вампиризм, даже насмехается над ним. Ну спасибо, дружище? У меня ужасно старое тело, которое ты не смог реформировать во что-то стоящее, лишь на пару процентов укрепив мне мышечно-костный каркас, чтобы я не ломался при малейшем неудачном ходе. Ты подарил мне два крепких клыка, чтобы я мог даже раскалывать ими орехи, как заядлый грызун. Только вот меня не тянет на еду, у меня эти два саблезубых отродья чувствуются чужаками, ворвавшимися на территорию без спроса. У меня превосходный нюх, однако лишь на бесконечные багровые реки в людских телах. И я, черт возьми, бессмертен по известным миру законам и фабулам. И ведь держался же, столько десятков лет Тэхен не желал красного марева, забывался, думал, и снова, и опять, и миллионы раз. Перестал пить сыворотку, какой с неё толк, если у него и так не было желания? Задался целью – исчезнуть, не затронув собственной тенью даже могущественный метеорит. Стул противно скрипит, принимая вес обрушившегося на него тела и прихваченного за компанию осознания, что теперь у Тэхена существует два понятия «как раньше». Жизнь до становления клыкастой тварью, и последующее существование без жажды. Думая о Чонгуке, мирно сопящем на этаже выше, Тэхен желает вернуться, хотя бы на пару шагов назад.