Ferrum

Сегодня Чонгук снова просыпается один в доме. Из изменений не так уж и много всего, но даже мелочи значимы. Во-первых, он находит множество приоткрытых окон. Сначала трусит зайцем, думая, что кто-то хотел пробраться, пока он спал, потом взвешивает с долей рационализма и понимает, что Тэхену просто надоел застоявшийся запах в доме. Во-вторых, Чонгука этим утром можно найти сидящим за столом и не игнорирующим приём пищи. Признаться честно – это придаёт сил, так что спустя некоторую нерасторопную возню, он уже закрывает дверь в дом. Шляпу напялил, список продуктов и монеты прихватил, мешок за спиной висит – вроде бы готов! А нет, сначала, конечно, к Челси. С первым скрипом она фырчит, что Чонгук расценивает, как добрый знак и даже улыбается. Как и было обещано – дорога до ближайшего крупного ларька не самая близкая, парень бы добавил, что она не столь далекая, сколько изматывающая. Галька временами неприятно врезается в подошву, а солнце едко припекает к оголенным плечам. Когда же еще начать крутиться шестеренкам, если не сейчас? Да, Чонгук, ты все еще живешь с вампиром. Да, Чонгук, ты его ужасно боишься. И да, Чонгук, ты не хочешь уходить. Можно подумать – вот же простак! Простофиля, дурачина. Заявлял себе недавно, что при малейшем сомнении – даст деру, а теперь что? Поревел вечер, а теперь уже мирно топает за продовольствием, даже не вякнув. Что это такое в тебе, мальчик? Это ты за мягкую постель и вкусную еду готов оголить шею? Вот тут его зримо передергивает, что он начинает сам себе мотать головой – не готов, не готов! А шею-то оголить просят? Нет. А работать без передышки? Нет. А ходить в густеющих сумерках собирать убежавших куриц? Нет. А... просят что-нибудь, что могут просить у взрослых? А? Твое «А» довольно показательно поясняет, что не просят. Тут Чонгук уже не выдерживает и садится на срубленный пень в тени дерева. Как же тяжело, и как же было проще, когда все розги и розги, цель одна – увернуться и сбежать. А здесь, Чонгук прикрывает глаза, мир почему-то не статично и определенно в черных тонах, как сажа, или белый, как красивые лебеди на пруду, которым ты кидаешь пожухлое зерно. Здесь оттенков больше: узнавай краски, пачкай пальцы, размазывая пятнами по полотну. У художников нет черного и белого, Чонгук, они добиваются света и тени, когда начинают познавать, смешивать, жадно наносить друг на друга другие цвета. Долго сидеть нельзя, пот уже стекает за шиворот, так что, натужно, - как иногда делает один не самый молодой человек, - мальчик вздыхает и поднимается. Пока идем, можно еще немного подумать, вопросы будут полегче. А что вообще просят? Ну, не пропускать приемы пищи. А еще? Перестать сшибать все углы. Да ты, парень, просто с чудищем живешь под одной крыше, я посмотрю! Когда же уже этот ларек, а? Конечно он появляется перед глазами, как и маячащий на языке вывод – нужно поговорить с Тэхеном. Собрать все, что приобретено при рождении и дальнейшем росте – с духом и силой. — Чонгук-а! А тот оборачивается, начиная выискивать, кто позвал. И глаза расширяет, узнавая. — О! Дядя Юнги! На приветствие прыскают, заставляя мальчика засуетиться, утонув в неловкости. — Ну какой я тебе дядя? — проводит ладонью по лбу. — Даже морщин нет и пеньков. Я еще не такой матерый, как Тэхен. Они заходят гуськом в лавку, и тогда Чонгук ощущает, как никогда обволакивающее облегчение. Еще бы ему не знать, что такое хаос и толкучка. Но обычно в голове была лишь одна действующая установка – протиснуться незамеченным муравьем, желательно за пару секунд. Однако, тогда не было какой-то особенной цели. А сейчас он тут очень даже не просто так, улизнуть - это последний пункт в списке, который передал Тэхен, и то был дописан в голове самовольно. Уверенный взрослый считывает внутреннюю панику по очевидному выражению лица и мягко подталкивает в спину, направляя: — Не дрейфь, прорвемся. Смятая бумажка раскрывается меж пальцев, когда Чонгук скромно отдает ее новому знакомому: — Мне тоже нужен хлеб и молоко, вот это совпадение. Держись крепче. Это действует как заклинание, пробуждая мгновенное желание и правда схватиться. Однако, мальчик сразу же усмиряет порыв, посчитав, что это докажет насколько он труслив. Конечно же дорога Юнги сплелась с Чонгуком не просто так. Отпускать мальца да впервые за продуктами… потом век не нашли бы. Тут Юнги бы вяло хрюкнул, добавив, что у Тэхена таких веков еще много за плечами – нашел бы, а в ответ получил прищуренный взгляд и показушно угрожающее оголение верхних клыков. Конечно Тэхен понимает, что Чонгук не маленький только вживающийся в социум птенец. Но есть ли весомая разница, когда твоя первая адаптация была полностью распотрошена и переломана? Устоялась, неправильно сросшейся костью, и теперь болит, и мучает. А ты живешь с ней, мягко отмахиваясь, принимая, что теперь - это навсегда. А Тэхен не хочет, чтобы у Чонгука подобное было навсегда. Всегда бояться, вечно не доверять, скрываться, недооценивать, в первую очередь - себя. Поход за продуктами кажется вихрем, где выбравшись наружу, Чонгук из-за переизбытка эмоций мало что помнит досконально. Но ему хорошо, здорово, целостно. Сумка приятно оттягивает спину, а кошелек наоборот опустел, предусмотрительно по плану Юнги и под четким контролем младшего. Дорогой они неспешно переговариваются о мелочах, пару раз мягко столкнувшись плечами. Мужчина провожает Чонгука до калитки, просит передать пламенный привет и уходит совсем тихой поступью, ни разу не обернувшись. И хорошо. Иначе увидел бы, как мальчик не заходит внутрь, а робко садится на лавочку рядом с калиткой, укладывая мешок на коленки. Вот и кончилось забытье. Как домик увидел, сразу вспомнил, что так тревожило все время. Что дома, где уже горит мягкий свет за окном, его теперь ждут. И это взрослый, приятный, заботливый и чертовски опасный вампир. Чонгук горбатится сильнее, изображая старца, когда укладывает подбородок сверху на мешок. Солнце уже давно не припекает, являя миру вату розовых облаков. Если на пару мгновений перестать тревожиться, жизнь может показаться величайшим творением, каким-то чудом, подаренным человеку. Калитка едва ли скрипит, когда Тэхен выходит наружу. Он теперь этого мальчика слышит по шагам. Иногда, если стоит полная тишина в доме, вампиру даже слышно его дыхание, словно тиканье часового механизма. Старик как всегда бесшумный, поэтому Чонгук лишь зябко дергается, приоткрывая глаза, когда место на лавочке рядом занимает ее создатель. Чонгук тут же сжимается, потому что невероятно хочется все выпалить! Ну прям во все, и что боится, и что уже, за такое малое время, стал дорожить, себя предал, никуда не ушел. Даже набрал чертовых продуктов и вернулся! Но разумный взрослый начинает первым, быстро окинув парня взглядом. — Не заходишь. Глянул на реакцию – той не последовало, и снова вслух. — Не нравится со мной. Здесь парень вскидывается, хмурит брови недовольно, не терпит несправедливость. — Не правда. — Да ну? Наводящие вопросы, это, конечно, хорошо. Но не с Чонгуком, возможно, просто не сейчас. Он снова опускает голову, тычась носом в сумку. Борется. Не как обычно – трусит, сомневается или мешкается. Нет уже сил на подобное, не способен так долго вынашивать подобные чувства. Рука на макушке - самым мягким прикосновением в жизни. Совсем не настойчиво, очевидно робко, но очень желанно. Утешить, приободрить, добавить немного смелости и показать, что в любом случае - все в порядке. Но мальчик зарывается носом в сумку полностью и обезоруживающе всхлипывает, заставляя руку замереть в воздухе. Чонгук плачет беззвучно, от него не слышно рыданий, его рот не приоткрыт в горестном выражении, выдаёт лишь нос и его физиологические особенности, которые тяжеловато скрыть, когда тебя по-настоящему накрывает или прорывает, как пожелаете. Руки на макушке больше нет, так как обладатель повинно переносит случившееся на себя. Наверно, не нужно было трогать. Наверно, поспешил. Вероятно, мальчику вообще сложно принимать чужие прикосновения, возможно его много обижали и… О Боже! Как он смотрит своими блестящими от обильных слез глазами. Заставляет замереть, пробуждает желание отыскать ответ, что же так гложет их обладателя. Но сейчас не нужно, Чонгук сдается сам. — Я все знаю, — его голос совсем немного дрожит, и перед следующими словами приходится сглотнуть противный ком в горле, — что Вы не пьете сыворотку. Простите меня, — он накрывает глаза ладонью, зябко стирая влагу, щебечет. — Я просто хотел посмотреть… а потом случайно увидел эти… — Чонгук раскрывает перед собой ладони, словно снова ощущая в пальцах прохладные бутыльки, — … и я так испугался. — Чонгук. — Нет, понимаете! — он вспыхивает свечой, горит стыдом и не может остановить личный порыв честности, который заслужили. — Я был в таком ужасе. Корил Вас, себя. Зачем я здесь остаюсь? Почему Вы так добры? — он машет ладонями, не имея способности выразить все чувства. — Я думал о хорошем, думал о плохом, я собирался уйти… но по-настоящему этого так и не возжелал. Храбрый воин мгновенно превращается в знакомого мальчишку и скрывает лицо ладонями, чтобы хоть на пару крупиц сохранить достоинство. Сейчас многое можно сказать, тяжело выдохнуть, затянуть беседу с различными пояснениями. Но самое важное Тэхен уже уловил, поймал в капкан самым надежным механизмом. И он может отпустить пойманное, только если убедится, что его поняли и запомнили. — Последнее, что я желаю – это делать больно и пугать тебя, Чонгук. Он смотрит на этот сжатый комочек перед ним. — А самое главное, что я для тебя хочу – это подарить счастье, и сейчас лишь наивно надеюсь, что смогу сделать для тебя хоть крупицу хорошего. Чтобы зерно, которое таится в глубине тебя, проросло самым прекрасным цветущим деревом. А я позже лишь покиваю головой, и скажу, что всегда об этом знал, еще когда оно жило лишь внутри и показывалось только из-за угла. Будет глубоко нечестно с моей стороны спугнуть такое сокровище. Чонгук… я тогда просто исчезну.