Ferrum

Тэхен не приходит к обеду. После самой жаркой части дня он не появляется тоже. Как бы странно не звучало, но Чонгук активно скрывает, что ищет его. Ну подумаешь впервые отходит так далеко от дома. Подумаешь почти залезает носом в стойло Челси, а потом нарывается на жгучую крапиву сзади двора, оросив половину лица красной крапинкой. Нет, он не предполагает, что вампир в кустах сидит или что-то подобное, ищет лишь возможную тропинку, по которой можно было бы скрыться. Но никого не было, а следов и подавно. Да, он не в первый раз остается один, но его всегда предупреждали, заведомо убаюкивая возможные страхи. В этот раз его оставили в неведении. Совсем по-детски, но он злится и уходит тоже. Просто вперед, куда глядят глаза, не забывая озираться, чтобы примерно наметить обратный путь. Успешными перебежками, собирая нередкие кусочки теней, подаренные пышными деревьями, выходит на дикий сад. Все деревья уже давно расстались с плодами, трава была скошена, создавая мягчайший ковер, по которому бегали смуглые мальчуганы. Заботливые матери нацепили на каждого по чепчику, чтобы дети могли смело щеголять даже под солнцем. Чонгука беззаботно шлепают по плечу, обнаруживая в теневом укрытии: — Кто таков будешь? — у говорящего парнишки нет переднего зуба, что совсем не портит его улыбку. Нос покрыт веснушками, а челка, торчащая из-под замызганной ткани, нещадно выгорела. — Чонгук… Обещал себе не мямлить, быть смелым, уйти из дома вампира, бла-бла. — А я Чимин! Такой открытый и задорный, указывает на себя пальцем - успевай ловить. И мысли его тоже, Чонгук. — Ты чей? — любимый вопрос к нашему войну. — А то я тебя здесь не видал раньше! — резонное замечание. Чонгук уже было открывает рот и тут же захлопывает обратно, глуповато вытаращив глаза. Хотел ляпнуть, мол, проживаю у господина Тэхена, да как слушающий засыпет ведь вопросами, как растрещит на всю округу, у кого и где. Было бы здорово, если честно, вообще ничего не отвечать, может мальчугана сейчас унесет подальше, например, из-за стрекозы, которая так упорно пытается что-то подобрать у него в чепчике. Но нет, стоит, крепко упираясь голыми ступнями в горячую землю. Тогда Чонгук наклоняется к нему, заговорщически нашептывая в ухо: — Поклянись самыми вкусными мамиными пирожками, что никому не расскажешь! Так они говорили в приюте друг другу. С одной стороны — ни у кого мамки-то не было, клятва же и пустая тогда? А вот и нет, если на такой клятве сплошать, ни то что пирожков — подола матери, которая их делает, во век не увидеть. Для Чимина же, конечно, все остается на уровне свежих вкусных пышек. Он прикрывает пухловатыми ладошками рот, шепча в ответ: — Да ты что, друг, я ни слова! Никому! — Я… подмастерье у одного мужчины здесь. Чимин по-детски нетерпеливо трясет его за рубашку: — У кого, у кого? — У дяди Юнги, знаешь такого? — О, слыхал про такого, конечно, отец обычно покупает у него дичь! Чонгук вымученно улыбается, надеясь, что дальше расспросы не продолжатся. И вообще уже пора бы обратно, вдруг вернулся Тэхен, а Чонгука нет. А он, глупец, ушел и даже не догадался чего черкануть, мало ли куда направился. Какой же он дурак, во всех-всех смыслах. Однако Чимин решает все за паренька, окидывая его быстрым взглядом, и тащит за собой: — Пойдем познакомлю тебя с остальными, пока отдыхают там на лавочке. Вот тут уже Чонгук буксует, как упаханный после прополки вол. Но такой он слабенький, жилистый, нескладный, что Чимин его сразу же сдвигает с места в нужное себе направление. — Чимин! Честное слово, мне уже пора! — как может тянет теперь парня обратно в тень. — Я без спроса ушел прогуляться, если хватятся - головы не сносить. — Ого, дядя Мин довольно-таки суровый. Чонгук тут же выпучил глаза, начав поспешно размахивать ладонями: — Совсем нет, я просто настоящий проказник и неумеха. Тебе нужно несколько раз подумать, перед тем как брать такого недотепу в друзья. — А мне это не важно, главное, чтобы ты был хорошим человеком, Чонгук. Ты ведь, — капля совершенно логичного сомнения, — хороший? — Я… стараюсь, — по-глупому улыбается, продолжая, — а ты? — Я тогда наверно тоже стараюсь. — Вот теперь нас уже двое. Чимин улыбается, как самый счастливый человек на свете, начав оборачиваться на мальчишек, которые стали его окрикивать для продолжения изнуряющей, но любимой игры. Во избежание неловких разговоров или желания Чимина снова упрямо тянуть за и так хлипкий на вид рукав, Чонгук скомкано попрощался, тут же быстро зашагав обратно. Солнце уже успело взойти еще выше, сокращая количество теней под которыми можно было бы спрятаться. Когда на глаза попадается знакомая яблоня, возвышающаяся за небольшим забором, мальчик стирает со лба струящийся пот и ерошит слишком сильно отросшую челку. Дверь в дом приветливо приоткрыта, а сам вход прикрывает лишь тонкая вуаль. Тэхен стоит спиной к Чонгуку, он домывает использованную посуду и уверенно делает вид, что пока никого не замечает. Чонгук шаркает на пороге, почти не нервничая, и тараторит: — Я вернулся. Ходил прогуляться, подышать. Ничего же? Тэхен поворачивается к нему, вытирая руки тряпкой. — Чонгук, ты можешь делать, что хочешь. Прогулки это полезно, главное — будь осторожен. В ответ ему кивают и тут же убегают к себе на второй этаж. Когда дверь сверху легонько хлопает, Тэхен расслаблено выдыхает и трет ладонями лицо. Вернулся он, значит, домой, а малышни и след простыл! Все красиво сложил и исчез. Вампир не стал ничего предпринимать категоричного, но если бы к обеду все еще никто не вернулся, с холодным рассудком пришлось бы попрощаться. Давно он такого не испытывал. Собственная персона его не интересует уже многие годы, внимание всегда было на более стоящих вещах. Поддержка дома в уютном состоянии, красота внешнего сада, ухоженные и накормленные животные. Потом в жизни появился Юнги, с которым у Тэхена завязались дружеские отношения, так как мужчина не стремился задавать многочисленные вопросы старику-вампиру и не шугался его излишне по этой же причине. А тут мальчуган, такой беззащитный, хоть и ведет себя как еж. Тихая поступь и просьба за ней прерывают мысли: — А можно попросить? Вампир вопросительно и чрезвычайно заинтересовано смотрит на Чонгука в ответ, приглашая продолжить. А потом парень из-за спины убирает руку, в которой оказывается блестящий нож. — Подрежете мне немного волосы? Тэхен выдыхает, легонько хлопнув ладонью по собственному лбу. Он что только не успел себе надумать. Что вообще можно ожидать от подростков в современном поколении, особенно если они такие неуязвимо-ранимые и закрытые. А потом еще и нож тебе протягивают, добродушно обращаясь с просьбой. Чонгук теряется из-за чужой реакции и начинает щебетать: — Нет, я, конечно, и сам могу! Но я не отличаюсь особой умелостью, и так, как чучело, а то буду еще более невежественно… — Конечно, я тебе помогу, — его мягко перебивают, забирая из руки нож и доставая из нижнего кухонного ящика обычные ножницы, — возьмем менее опасное орудие только, хорошо? Он посмеивается, указывая Чонгуку на стул. Тэхен наливает немного воды в небольшую емкость, окуная ладонь и смачивая нижние пряди Чонгука. Прохладные капли орошают нежную шею, вызывая россыпь мурашек. Мальчик держит в руках газету, в нервном жесте сжимая пальцы. Робкий щелчок ножниц порождает начало рвущихся из Тэхена слов: — Я могу тебя спросить? — Конечно. — Не посчитай мои вопросы чем-то неуважительным. Младший тут же замирает в явном напряжении, становясь словно физически еще меньше. Но Тэхен все равно рискует, мягким движением укорачивая волосы. — Ты не особо контактен с животными, да? Иногда мне кажется, что Жук для тебя, как какое-то чудо, — он видит как плечи Чонгука опускаются, сбрасывая скованность, — ты так на него смотришь и так бережно прикасаешься… Чонгук и правда расслабился, потому что это совсем не тот вопрос, от которого у него действительно может свести от страха конечности. — Вы правы. Этот кот, — Тэхен стоит за его спиной, но в одной только интонации слышит, что маленький человек сейчас улыбается широко-широко, — для меня, как чудо. Понимаете, — мнется на мгновение, — Жук наверно второй кот в жизни, за которым я могу наблюдать столько сколько захочу, а в этот раз даже еще и трогать! Это… Я… никогда не гладил уличных животных по-настоящему… — Продолжай, пожалуйста, — старик в мягком жесте зачесывает копну волос. — В приют никогда не пускали одомашненных животных. И уж тем более диких. Они боялись, что мы понахватаем от них всевозможных болячек и зараз. Когда я был маленький, уже был случай, — сжимает пальцами газету - все из прошлого как сплошная рана, — все повально тогда переболели лишаем. А вакцину ставили только избранным. — Избранным? — Тэхен совсем не спешит заканчивать работу, беспокоясь, что она ознаменует преждевременное завершение разговора. — Ну, сильным, не хилым, кого можно было бы водить помогать в хлев ухаживать за коровами, например. Тэхен пытается собрать крошащееся от его тона сердце. Нужно очень постараться, чтобы игнорировать, как Чонгук желал быть тем самым «сильным, не хилым». Но сейчас он не частый гость даже у животных вампира. И старший его, на самом деле, понимает. Начинать всегда страшно, боязно, ты уже, словно, опоздал. Ему ли об этом не знать. Но они наверстают, Тэхен обещает. Вампир обходит его, начиная аккуратно освобождать лицо от слишком длинных кудрей. Чонгук доверительно прикрывает глаза, прислушиваясь лишь к легкому шороху опадающих влажных завитков. А потом следует тяжелый вдох, чтобы прошелестеть сокровенным выдохом: — Ты очень сильный Чонгук. Сильнее многих, а мне удалось повидать различных людей за все свое время. И именно в тот день на его лице появляется еще совсем несмелая и скромная улыбка, обращенная только Тэхену. Улыбка-благодарность, потому что если благодарить вслух, то голос обязательно звякнет ржавой сталью, а губы изогнутся кривой линией, совсем не напоминающей счастье. Тем же вечером Чонгук высовывается из окна, вдыхая полной грудью. Правая ладонь зарывается в набитную кошачью шерсть, пока тот довольной мордой тычется мальчику в районе пупка, заставляя игриво щурится от щекотки. Подставляя лицо закатным бархатным волнам, он разрешает себе побыть беззаботным. Завтрашнее утро ляжет новым грузом на плечи, разбередит воспоминания о подводящем здоровье и грязном постельном белье в нижнем ящике, но сегодня… Он хочет хотя бы представить, что может быть, где-то там, когда-нибудь нибудь, будет совсем немного счастливым. Не таким позорно пугливым и неосторожным. Будет значить что-то. Принимать участие и совсем в тайне будет кому-то нужным. Даже не так – на данный момент это слишком много. Сейчас хотя бы просто надеяться, что о нем будут знать. Что он есть такой вот Чонгук, где-то дышит, существует и определенно пригодился. Был не обузой, не лишней головной болью и заботой, а частью, которая представляет ценность. Завтра он обязательно сходит к Чимину, а после или даже с самого утра, будет более открытым с Тэхеном. Чонгук совершенно по-дурацки улыбается, поглаживая мордочку мурчащего кота. А после словно без особых причин тоскливо всхлипывает. Лишь бы у него было время и его болезнь не брала верх так стремительно. Временами она спит и не тревожит, чтобы потом напомнить, что он внезапно слаб. Чонгук так устал быть слабым. Жук снова тычется носом в живот, тревожит кожу ладони шершавым языком, словно упрашивает Чонгука перестать думать так много, для воспаленного мозга не полезно. — Я понял, понял и обязательно что-нибудь придумаю. Постараюсь, хорошо? А сейчас пойдем, налью тебе молока.