Ferrum

Судьба-злодейка его убийство планах определенно не держит, только лишь очередную браваду мучений. Тэхен не понимает, сколько они так лежат, минимум день, а может и все два или три. Он вымок до нитки, Чонгук, тесно сжатый в объятиях, тоже. Тэхен не подрывается, не паникует и не кричит, желая растрясти его, потому что безошибочно определяет дыхание — Чонгук спит, все спокойно, апокалипсис со смертельной упряжкой обошел стороной. Тэхен привстает немного, чувствуя, что конечности словно одеревенели, подтаскивает Чонгука ближе, трогает невесомо пальцами его лицо и прижимает еще теснее. Чонгук и правда словно очень крепко спит, его дыхание размеренно, розоватые губы слегка приоткрыты, а ресницы дрожат. Тэхен надеется, что сон, который он видит, гораздо приятнее того, который был приставлен к нему в момент кровавого мора. Вспоминать о случившемся стыдно и горько, чувство облегчения, пониманием «обошлось», забуксовало где-то на самом пике в грязи, состоящей из самобичевания, ненависти и отвращения. Тэхен встает, поднимая Чонгука на руки, просит мысленно продержаться до теплого крова и очень надеется дойти домой до выхода луны — к чужакам лес ночью недружелюбен. Если они пролежали там хотя бы одну ночь, — он не представляет, как их никто не сожрал, значит, прошел примерно день, следовательно Чонгук не мог получить обезвоживание и, вампир очень надеется, ничего себе не застудил. Как минимум обнадеживает то, что между землей и его маленьким телом, была преграда в виде Тэхена. Нет никаких приветливых скрипов половиц и встречающих мяуканий кота — дом словно опустел, потерял дух, чувствуя мучения хозяев в лесу. Чонгука укладывают под мягкий плед, предварительно освободив от противно-мокрой ткани и нацепив ночную рубаху; дома тепло, поэтому Тэхен не спешит подходить к дряхлой железной печи. Он лишь притаскивает носки, чтобы отогреть мальчишечьи холодные ступни. Чонгук не выглядит больным, ни капли. От него совершенно не фонит кровью, его кожа лишь человечески-бледна от недуга. Даже ногтевые пластины естественно розоватые. Тэхен сам меняет промокшие вещи на первое сухое, что попадается на кровати в комнате. Он почти никуда не смотрит, плетется, понуро опустив голову, чтобы осесть кляксой у дивана. Слышно лишь тихое дыхание сверху и танец скачущих по крыше капель. — Чонгук? Его голос изменился. Омоложавел. Да, Тэхен не совсем дурак и заметил существенные изменения, но к зеркалу подойти безумно боялся. Ему не отвечают. Сопят себе спокойно, изводя волнением. Чонгуку нужно гораздо больше времени на восстановление. А Тэхен, просиживая рядом, ничем не может помочь. Он поправляет одеяло, поглаживая устраивающегося в ногах человека Жука по голове, а после натягивает плащ с капюшоном, наконец-то решаясь кинуть взгляд в зеркало. Быстрый, совершенно мимолетный, испуганный после, когда встречается с отражением глазами. Опускается взглядом с макушки до носков пыльной обуви, жмурится, не может больше смотреть. Становится по-настоящему тошно. Не снимая грязной обуви, возвращается в комнату к злосчастному ящику с бутыльками, не раздумывая больше, одним глотком выпивает всю дозу за август. После произошедшего он не знает, как может себя повести, когда в нем проснется зверье. Отвратительные мысли заставляют выпить также июнь и июль. Дверь тихо хлопает, когда Тэхен решает направиться к единственному взрослому человеку, которому здесь доверяет. Тот, видимо от шока, не так уж и любезен с порога: — Ты… себя видел вообще? — первое, что вырывается из Юнги, когда в его дом фурией влетает (какая ирония) вампир. Человек даже не беспокоится о переходе с вежливой формы на «ты», потому что перед ним стоит мужчина едва ли старше его самого, а Юнги для уточнения, едва за тридцать. От старика в физическом плане не осталось ничего. Ровная осанка, гордая линия плеч, такие светящиеся, тёмные-карие глаза и невероятная бахрома вороновых волос, завивающихся кольцами на шее. Сейчас Тэхен выглядит, как самый опасный зверь. Как идеальная машина для привлечения внимания, одурманивания и убийств. Но взгляд, таким взглядом никого к себе не заманишь. — Видел. — Как так получилось? Это ведь невозможно. — Кровь Чонгука. И прежде чем дурные мысли забегут в человеческую голову, вампир решает объяснить. — Ему стало плохо — он весь словно переполнился кровью. Мы были в лесу, и он буквально умирал у меня на руках. Юнги хочет что-то вставить, но Тэхен не позволяет. — Прямо сейчас я ненавижу себя больше всего на свете. Но мне пришлось прикоснуться к нему. И как ты можешь видеть, доза железа в крови помноженная... я не знаю… на сто... работает как своего рода регенерация. — Это случилось мгновенно? — Нет. Мы пролежали в лесу примерно десять часов. — Где он сейчас? — Восстанавливается дома, — Тэхен усаживается на стул, уперев локти в колени и опустив голову на ладони, сжимая в них пальцами волосы. — Он ведь не… — Нет, ни в коем случае. Чтобы обратить в кровососущего, недостаточно просто укусить, нужно впрыснуть специальный феромон в максимально возможной для организма дозе. Юнги присаживается на диван, словно вся полученная информация настолько тяжела, что придавливает его к земле. — Значит, у него была не врожденная болезнь. — Не врожденная. Полагаю, это прямое нарушение кровяных ферментов. В сотни, возможно тысячи… — Тэхен не успевает договорить, выбегая из комнаты в небольшую туалетную каморку. Юнги хмурится от явных звуков чужого желудочного недомогания. — Тебе плохо? Возможно не стоило вливать в себя сразу всю трехмесячную дозу, но Тэхен был готов к подобным жертвам кажется всегда. — Я в порядке. Если можно так считать. Он подходит к зеркалу, пытаясь вспомнить, сколько лет ему было, когда он так выглядел в своей настоящей, человеческой жизни. Он поднимает ладонью вихри, рассматривает морщины, внешний вид зубов, ощупывает шею. — Мне от тридцати до тридцати пяти лет, я полагаю. Уже не могу вспомнить себя таким человеком. — Теперь мы ровесники, — Юнги пытается улыбнуться, приободрить хотя бы одним уголком губ. Смотри, товарищ! Теперь ты не дряхлый вампир, у тебя молодое, удобное, дающее надежды тело. А главное, ты спас Чонгука. Разве нельзя взглянуть на ситуацию хотя бы с налетом положительных выводов? Тэхен не может заставить себя улыбнуться в ответ. — Я обещался его не обижать, — он идёт к выходу, переживая о том, что Чонгук мог уже проснуться и если так и произошло, — то будет думать, что Тэхен предательски его бросил. — Всё происходящее может иметь плохие последствия. Я доверяю тебе, Юнги, — вампир чётко встречается с глазами на против, ловя убедительный кивок, — поэтому и говорю это. С этого момента, как бы тривиально это не звучало, жизнь определенно прежней не будет. Дряхлые вампирские отродья не молодеют просто так. Не на нашем уровне жизни уж точно. — Я всегда здесь и помогу, если будет нужно. Тэхен позволяет себе благодарную улыбку и закрывает за собой дверь. Ночь вступает в полноценное правление, когда он возвращается в дом. Тэхен оставил лампы, чтобы Чонгук, проснувшись, не испугался пожирающей тьмы. Когда он заходит в гостиную, тот и правда уже не спит, разглядывает свои теперь уже самые обычные бледные пальцы, поднимает их выше над лицом, совершенно по-детски вглядываясь в потолочные тени. Замечая Тэхена, Чонгук сразу принимает сидячее положение, ошеломленно приоткрыв рот. Его волосы растрепались и торчат во все стороны, отбрасывая дополнительные узоры на стены и возвращая парню облик того самого мальчишки, который когда-то позарился на яблоки в саду. Он начинает тереть глаза, думая, что находится в полном помутнении, Тэхен ведь перед ним совсем другой. Вампир узнаваем — его черты очень характерны, поэтому животный испуг Чонгука не накрывает, но то, что он видит — обескураживает. Когда Тэхен подходит совсем близко и опускается на пол рядом, Чонгук стопроцентно осознает, что глаза его не подводят и картинка что ни на есть настоящая. Тэхен молодой. По сравнению с тем, что было, Чонгук бы добавил, что очень молодой. — Как ты себя чувствуешь? На пару секунд Чонгук и правда задумывается и честно отвечает, опуская голову и пряча взгляд: — Лучше, чем когда-либо на свете. Слова Чонгука Тэхену как мед на душу, честное слово! Он разрешает себе на пару секунд отпустить переживания, вкушая ответ, в который, если говорить честно, даже не верил. Он ожидал — терпимо, нормально, отвратительно, мерзко, ужасно, я ненавижу... Я ненавижу Вас, Тэхен. Вулканическое извержение тянущей боли скатывается с грубоватых плеч вниз, а Тэхен мягко просит: — Посмотри на меня, пожалуйста. И когда встречается с такими чистыми, теперь медовыми омутами напротив, шепчет: — Прости меня, Чонгук. Он не уверен, что ему ответят, но и даже шанса на это не даёт, продолжая. — Прости меня, пожалуйста. Я обещал не делать тебе больно. Но, когда все случилось, я не знал, как ещё мог тебе помочь. Он робко сжимает его ладони через одеяло. Так хочет поддержать, успокоить, и чтобы его поняли и не поглощали ненавистью сердце. Лишь бы не отталкивали. Чонгук не может слушать дальше: — Прекратите. Пожалуйста! — он не срывается на крик, но его тон и в сравнении не стоит с мягким шёпотом вампира. — Это я, — он вытаскивает ладони из под одеяла и яростно тычет в себя пальцем, словно целится дротиком, — виновник. Я виновник всего. Ничего не рассказал, не оставил выбора или шанса, заставил вас делать то, что вы ненавидите и презираете! Между ними меньше метра, Тэхен вглядывается в наполненные солёным маревом глаза и не понимает — почему же так больно. Когда же вся чертовщина закончится. Чонгук больше не может говорить и булькает, как котелок с закипающей водой. Его нижняя губа трясётся, руки в ответ согласно перенимают марафон. Тогда Тэхен больше не сдерживается и обнимает. Он просто притягивает, хлюпающего Чонгука к себе, и крепко прижимает. Трет в привычном жесте спину ладонями, чувствует, как влажность от дождя на плаще мешается с солёной росой мальчишейчьих чувств. — Мой хороший, — он впервые называет его так, обращаясь напрямую, — ты не виноват. Тяжело признаться вампиру, что у тебя недуг, связанный с кровью. В слабостях, в принципе, всегда тяжело признаваться. Тэхен чувствует, как Чонгук совсем-совсем робко, словно маленький пугливый звереныш, касается его спины в ответ. Так ощущается нежное дуновение ветра в летний зной. — Тэхен? — бубнят в плечо. — Да? — Мне не было больно, — сказанное заставляет челюсть сжаться в нервном жесте. — Тэхен? — снова бубнеж в плечо, так пробуждается второе дыхание на откровение. — Я ни разу не обвиняю вас. И я всей своей мелкой душой... благодарен. — Я не заслуживаю. Вот тогда голова от плеча отрывается, юрко поднимаясь вверх и упрямо находя глаза напротив, сквозь влажные и слипшиеся ресницы. — Заслуживаешь, — все же его сбивает с толку более молой вид,  — больше всех на свете! За все, что было здесь за эти почти три недели, за все отношение. Он тушуется на мгновение, но не даёт робости помочь отступить. — Вы.. ты... — Тэхен робко улыбается ему с легким кивком, намекая, что все это теперь не важно — да и не было никогда, — стал таким из-за меня? — Получается так. — Но как такое вообще возможно? — Твой недуг болезненный для носителя, но для вампиров, как видишь... действует чертовым молодильным отваром. — И это навсегда? — Я не знаю. — Я бы хотел, чтобы навсегда. Тэхен улыбается в ответ, опуская взгляд на небольшую отметину от укуса на шее Чонгука, и тут же, очевидно, мрачнея. — Ничего не может стоить того, что я тебя... Когда вампир мнется, Чонгук подхватывает с продолжением: — Я же сказал, что было не больно. Совершенно. Зато было гораздо больнее до этого. Ты спас мне жизнь. — Хорошо, это и правда даёт мне возможность ненавидеть себя чуточку меньше. Чонгук хмурится недовольно, тут же меняя выражение лица на осторожное, когда закрадывается мысль: — А я теперь тоже стану... В ответ безапелляционное. — Нет. Чонгук думает «хорошо». Хватит с него потрясений. Он опускает взгляд на свои пальцы, трогает подушечки и снова возвращается с вопросами. Не замечает, но в ответ его разглядывают, в прочем, как и всегда. — Ты выглядишь гораздо моложе сейчас. — Знаешь, я подметил. — Лет двадцать пять? — Навскидку скорее ближе к тридцати. Возможно получится найти мои старые фотографии в альбомах, и мы сравним? Чонгук буквально загорается, тут же оживившись и закивав болванчиком. — А можно ещё вопрос? Кивают. Тебе можно. — Не знаю, как правильно описать. Но внутри ты чувствуешь себя, как в... восемьдесят? Или сколько тебе было, — он морщится, — ты же мне так и не сказал! — Нет, я, если быть честным, словно растерял, или даже, кому-то отдал добрую сотню лет. Совсем иные ощущения. — Добрую сотню!? — Примерно, Чонгук. Они молчат какое-то время, а потом человек закольцовывает этот вечер, припечатывая Тэхена словами. — Ты, вероятно, не согласишься. Но, я хочу сказать, что все произошедшее — наверное попытки вселенной что-то поменять. Нас мало чему учили в приюте, но я старался слушать больше и запоминать. Я бы, понимаешь, умер. Раз в год всегда происходят, как их называли, приливы. С ними всегда тяжело было справляться. Я из-за собственной глупости умер бы. Но судьба решила, что мне, глупому человеку, ещё нужно пригодиться. И я здесь. Смог ли я облегчить твою ношу? Я очень, безумно, правда Тэхен, — теперь его очередь сжимать прохладные ладони, — надеюсь, что поменял хоть что-то. Тебе ведь правда было тяжело. Я совсем ничего не мог тебе дать. Я пустой и дырявый мешок. Но, видишь, хоть немного пригодился. — Какой же ты иногда, — прикрывает глаза и улыбается измученно, болезненно, но когда спазмы уже начинают отпускать. Жук с опозданием, но учуял переполох, нагло забираясь между сидящими у дивана и прося еды. В его мироощущении ничего не изменилось: оба хозяина тут, дышат, смотрят, ну а теперь, кормите и меня, я голодный!