Ferrum

Было страшно, что Тэхен не вернется. Вероятно все прожитое не всегда выходит вместе с порывом слез, а застревает где-то в грудине совсем не сладко сжимая измученное сердце. Зачем он ушел? Почему не взял с собой? Чонгук лежит на диване в гостиной, разглядывая деревянный потолок и привидевшиеся в расщелинах выражения лиц. Почему они опечалены? Тоже переживают за вампира? Воспринимать его как прежде уже не получается. Старые черты растворились, даруя новое, такое моложавое, строгое лицо. Если долго присматриваться, то на потолке можно также увидеть лицо Тэхена, а рядом Чонгука. Словно совсем детское, неуклюжее, лишенное припухлости и жирка за неимением праздного образа жизни. Еще, вероятно, глупое? Знаний о мире насколько ничтожно мало, что отображаться в глазах и мелькать между складок просто нечему? Он шлепает себя ладонью по лбу, запрещая закапываться в яму самобичевания. Тэхен бы не разрешил. А также Тэхен сказал, что не оставит, а сам куда-то ушел. — Я помог ему и наложил бремя в собственном лице, — вздыхает тяжело и тычется лицом в подушку, вызывая неприятные мушки перед глазами. Как же будет разворачиваться их жизнь дальше? Что ему стоит делать, чтобы не создавать лишних проблем? Как же хорошо, что это только в его голове, а такой нужный взрослый, вероятно не плавает в пучине дилемм, а достает с первого раза правильный ответ с самого дна. — Ты уснул на диване, — тяжесть на спине и мягкие поглаживания прямо намекают, что его желают разбудить. И что он уже не один, что к Чонгуку вернулись, как и обещали. — Ты вернулся, — мямлит в подушку, незаметно стирая влагу с подбородка. — Я был у Юнги, — Тэхен мягко трогает его растрепанную макушку, приглаживая волосы к затылку. — Почему ты к нему ходил? — А ты почему не пошел спать к себе в комнату? — Тэхен. — Чонгук, — улыбается, снова мягко проходясь ладонью по спине. Чонгук наблюдает за ним, слегка повернув голову, не может привыкнуть к такому внешнему облику. Старший сдается первым: — Мы обсуждали кое-что. Давай ты сядешь завтракать, а я объясню. Так быстро Чонгук никогда не заваривал чай и не намазывал черничное варенье на подсохший хлеб. Он делает первый укус, выставляя вперед указательный палец, чтобы Тэхен пока не начинал свою речь. — Перед тем, как ты начнешь, — смотрит, невольно робея, в глаза напротив, — если хочешь снова куда-то уехать, или чтобы я куда-то уехал, то скажу сразу, что я против! — и делает новый укус, ожидая ответ оппонента. А потом понимает, что в целом — оплошал. Поставил условия, решил за него. А вдруг Тэхен и рад будет избавиться от парня? Даже не так, — просто продолжить собственную жизнь дальше. Так, как захочется, с другими людьми или вампирами, в новом месте без того, кто будет вечно ждать, нуждаться и зависеть. — Но… если ты совсем никак по-другому… не сможешь, — как всегда пугается собственной реакции, полнится непониманием, но строго уверен, что здравый смысл должен возвышаться над комком чувств, поселившимся в груди. А его успокаивают, тут же, как и всегда, теперь навечно без страшащих пауз и двусмысленных интонаций. — И куда опять повели тебя мысли? Мудрый взрослый протягивает ладонь, в нежном жесте погладив ту, что лежит напротив. — Мне не следует так грубо указывать, что делать. Особенно тебе. — Я не про то, — складывает ладони под подбородком и упирается на них, выдыхая правду. — Считаешь, что твои убеждения таковы, — так держись за них. Если не хочется отпускать, то и не отпускай. Хватайся за то, что считаешь верным, — он отталкивается, облокачиваясь на спинку стула и складывая руки на груди, — более того, знаешь, что я хочу тебе сказать? — Что? — очень хочет знать и в этот же момент безмерно боится, потому что дорожит. — Я не хочу никуда от тебя деваться. И чтобы ты куда-то пропадал, исчезал, уходил, уезжал, убегал или прятался. Во всех смыслах. Чонгук откладывает оставшийся кусок бутерброда и повержено кивает; совершенно сладкий проигрыш, заставляющий мокнуть глаза, а руки снова потянуться к еде, чтобы избежать такое явное проявление душевной слабости на показ. — Теперь к главному, — прочищает горло, раскрывая все карты, — мы уедем с тобой вдвоем. Юнги сказал, что присмотрит за всем, что тут останется. Если мы вернемся, то дом будет ждать нас, а если нет, то навсегда перейдет под его крыло, — Чонгук терпеливо молчит, ожидая продолжения, — уж не сердись на меня, — да как же он мог бы? — но это решение, которое я уже принял. Мы уедем туда, где никто не слышал про дряхлого вампира, волочащего жалкое существование множество лет, а также не видел непослушного мальчугана, повадившегося воровать яблоки с чужой территории, — Тэхен вглядывается в глаза напротив, продолжая, — там никто не будет знать о произошедшем, а следовательно никогда не захочет тебя украсть и использовать в корыстных целях. Чонгук делает последний глоток чая, отодвигая кружку подальше и в нервном жесте тарабанит пальцами по столу: — Понимаю. — Возможно ты не думал еще пока о подобном, но я не мог не сделать этого, как минимум в целях твоего благополучия. — Тэхен, — Чонгук мягко зовет, почти невесомо дотронувшись до пальцев напротив, чтобы опущенную из-за тяжести будней голову наконец-то подняли и посмотрели на него, — спасибо, — улыбается, продолжая, — я так редко это говорил тебе за все время. Спасибо, что заботишься, думаешь обо мне, переживаешь. На эти слова вампир не может не улыбнуться в ответ, потому что так приятно осознавать, что ты больше не прогорклый кусок, который однажды низвергла планета, усевшись поудобней где-то там в небесной глади, чтобы насладиться бесконечным драматичным сюжетом его существования. Он его прорывает — этот сюжет. Рвет на клочки прописанные на десятки лет вперед этюды, оставляя пылиться навсегда; они больше не для Тэхена, потому что его спас Чонгук. И нет, далеко не только физически, еще до того, как случилось то, что он до сих пор считает ужасным происшествием, его душа сумела снова прикипеть, очароваться, проникнуться этим маленьким замечательным человеком. Чонгук для Тэхена ценность, его оберег, его заклинание на … счастье? Нет уж, о таком еще рано судить. — Я буду рад поехать с тобой, куда бы ты меня не взял. Как ты и сказал, что решение уже принято, но я считаю важным сказать, что полностью поддерживаю его, — он поддевает его пальцы в ответ, совсем легонько сжимая. Тэхен в совершенно сокрушенном жесте касается лбом стола, словно отпуская всю вселенскую тяжесть. Чонгуку в ответ не остается ничего кроме как рассмеяться, звонко замычав, нашаривая знатную кучу вопросов о предстоящих событиях. — Мы же возьмем Жука? — Если захочешь. — Подожди! — Так?… — А куда же мы поедем? — Куда захочешь, Чонгук, — он выпрямляется, начиная загибать пальцы, — я думал о том, чтобы переехать ближе к морю? Или, возможно, ты бы хотел попробовать более суровый северный климат, или, может быть, влажный, тропики… — Море – звучит волшебно. Я никогда там не был, — честным порывом прерывает чужую торопливость. Это что, мечта оживающая на глазах? Чонгук начинает совсем по-детски щипать свою руку, а потом несколько раз бьет ладонями по щекам. — Что ты делаешь? — Мне кажется – я сплю, — он указывает рукой, — вот на том же диване все еще и лежу, а ты пока не вернулся домой. «Домой». — Это вряд ли. Хочешь, я тебя ущипну? — Ну уж нет, — тихо смеется, снова вытаскивая очередную тревожащую мысль, — нужны ведь будут документы, чтобы мы могли уехать, да? — не дожидаясь ответа, он спрыгивает со стула, погнавшись в свою комнату наверху. Не зря хранил же это добро столько времени. Тэхен берет в руки потертую, но такую дорогую сердцу мальчишки бумажку, вычитывая, когда ее владелец выпустился из приюта, когда он родился и имя — Чонгук. Без всего. Прочерк. Действительно ничейный, сам свой. — Как же ты ее сохранил? — Вшил в штанину с внутренней стороны, — пожимает плечами и хмыкает задорно. Чудной. — Я не хотел тебя вмешивать во все бюрократические дела, но этот документ значительно упрощает дело. Единственное, нужно будет отлучиться в город и придать ей более официальный вид, заодно выпишусь, — клыкастая сторона, все еще позорная, которую хочется неотъемлемо скрывать, — вампирам следует сообщать в министерство, когда они планируют переезд. — Чтобы в новом городе тоже выдавали сыворотку? — Все верно. Повисает тишина. Въедливая и не очень приятная, просящая ее прервать новой порцией откровений. — Я тебя не боюсь Тэхен, ни в каком виде, никак, — храбрый воин решает быть первым и наконец произносит вслух то, что раньше пролетало падающей звездой в ворохе мыслей. — Верю, — мужчина в уже привычном для них обоих жесте сминает небольшую ладонь в своих руках, честно признаваясь, — но буду вынужден принимать лекарство. Я не знаю до конца, что могло измениться внутри, к сожалению, как бы не хотел казаться, я не человек, — поглаживает, перекатывая его подушечки пальцев, — сейчас ничего не происходит, но я боюсь просто почувствовать, даже на секунду. Чонгук тычется лбом в его макушку, впервые так явно желая показать свое доверие, полную капитуляцию, а также веру, безграничную и бесконечную. Мягким шепотом тому, кто обязательно услышит: — Я верю в тебя, не только, как в человека, но и как в вампира Тэхена. Ты уже спас меня, даровал жизнь, — переводит дух продолжая, — ты отличаешься ото всех на свете. Чонгук отнимает голову, пытаясь снова чуть ли не впервые в жизни, расслабить обстановку: — В любом случае у тебя целый ящик запаса! А можно мне одну попробовать? Вампир тут же подрывается тоном полным ужаса: — А ну не сметь! Сейчас я тебе попробую по одному месту. А Чонгук лишь дожевывает наконец-то свой оставленный кусочек хлеба с джемом, вяло отнекиваясь, что так и быть, сегодня без экспериментов.