Ferrum

Небольшое зеркало в гостиной с недавнего времени перестало быть врагом. Чонгук, старашащийся себя рассматривать, теперь усаживается на стул и пристально вглядывается: как побелела кожа, стали ярче глаза, ногтевые пластины больше не вызывают чувства отвращения от своего желтушного внешнего вида. Нет, он вряд ли когда-нибудь вылечится от болезни, и она определенно уже снова собирает чемоданы, чтобы наведаться к нему в гости. Однако, сейчас наступил штиль, который, если проводить линию откровенной честности, не был для него такой неожиданностью. В приюте ему тоже делали кровопускание несколько раз, более болезненное, изнуряющее, но действующее безотказно. Покидать шумные комнаты, направляясь в отдельную палату, полную затхлого воздуха и лишь с маленьким окном немного выше кровати, было боязно, но ожидание облегчения перекрывало все страхи.  Несколько дней назад Тэхен вернулся уже с готовыми документами, а сейчас, что же, привычка — вторая натура, если любопытно высунуть нос из окна гостиной, можно увидеть, как он поливает небольшие полосы высаженной цинии сразу с двух рук.  Пробив землю и вспыхнув яркими красками, следующим летом они придадут дому иллюзию жизни, притворное нахождение обитателей. Отсутствие жильцов не должно стать таким очевидным явлением. Тэхен неспешно набирает новые лейки, направляясь к очередному полукругу цветов, когда Чонгук понимает, что ему происходящее красиво. Как падают солнечные лучи на бледную вампирскую кожу, как переливаются блеском каштановые локоны, которые, к слову были недавно совершенно варварски обстрижены, а теперь не хотят оставаться за ухом и покидают плен. А сейчас Тэхен улыбается, так, словно солнечный луч шепнул ему что-то на ушко: безумно хорошее, а после - шкодливое, потому что Чонгука мгновенно обнаруживают ответным взглядом, заканчивая полив. И словно время оборачивается вспять, возвращая оторопь, бегущую вдоль позвоночника. Он не боится, в нем нет ни йоты страха, но волнение электрическим зарядом пощипывает ладони, проходясь до кончиков ушей. Входящий в комнату Тэхен, совершенно не то создание, которое когда то поймало его за воровством яблок, а позже метко изводило допросом за кухонным столом. Чонгук уже не помнит, когда встречался с подобным взглядом, натыкался на нахмуренный лоб или сжатые в непонимании губы. Мужчина, мягко закрывающий за собой дверь, завораживает блеском глаз уже только когда просто смотрит на него, и как же хочется верить, что это не приложение к вампирской сути, а просто… маленький человек напротив заставляет эти глаза сиять. Неужто каждого бы мягко подтолкнули к столу, потрепали по макушке и пожурили за беззаботно оставленный завтрак на столе? Попросили бы помочь подравнять пряди на затылке? Любой бы получил предложение примерить несколько вещей, которые были приобретены на рынке недавно?  — Я уже купил нам билеты, — мягко шепчет, неосознанно поправляя шторку на окне. Тэхен на Чонгука не смотрит. Разглядывает теперь то, откуда вернулся, словно не провел там целый час до этого. Взгляд младшего проходятся шагами по спине и натыкается на неровные кончики волос, он, очевидно, не превратит их в совершенство, но ему просто хочется попробовать сделать нечто стоящее, помочь, побыть немного ближе. Когда вампир присаживается напротив зеркала, улавливая собственное отражение и встречаясь с ним лицом к лицу, Чонгук  замирает, неловко уставившись на макушку прямо перед ним. Почти платиновая седина превратилась в горький шоколад, свободная рука сама тянется, мягко вплетаясь в пряди, перебирает, заставляя владельца прикрыть веки, отдаваясь вволю бессовестным мурашкам.  От дряхлого старика, почти записавшего себя в очередной антиквариат, не осталось ничего. Широкий разворот плеч больше не тянется вниз, сгибаясь словно к зовущей себе земле, шарканье ног сменилось на беззвучную поступь, а кожа растеряла все морщины, стерла всю карту следов прожитых лет, породив то, до чего хочется дотронуться. Тэхен сейчас для Чонгука очень сильно красив. Словно ожившее изваяние, почему-то позволяющее и поощряющее оставаться подле. Он смачивает водой концы волос, тихо спрашивая: — Куда мы поедем? — Туда, где будет тепло, солнечно и полезно для твоего здоровья. — Это звучит как место, где тебе будет не очень комфортно, — укладывает на плечи полотенце, уберегая плечи от излишней влаги, иногда Чонгуку кажется, что Тэхен удивительно теплый для своей сущности. — Напомню тебе в очередной раз, что я не могу растаять на солнце и вполне сносно переношу чеснок, — улыбается, наблюдая за отражением напротив, которое усердно щелкает ножницами в опасной близости от уха. — Я знаю, — улыбается, продолжая допрос, — а насколько это место далеко? Щелк. Щелк. — Около тысячи километров отсюда. — Сколько?! — Чонгук пораженно отрывается от занятия, тут же покидая мир за спиной и заглядывая прямо в глаза бесконечно удивляющему его созданию, — ты сейчас серьезно? Это же так далеко! — Да, море и правда неблизко, но думаю, тебе понравится. — Подожди, — словно это поможет, вытягивает ладони вперед, прося притормозить. А Тэхен любуется, не может перестать впитывать такого Чонгука, который не скрывается, не осторожничает, а показывает все эмоции, избавляясь от всех ставней, — и все это для него одного, — но это место, оно же будет так далеко, как ты будешь сюда возвращаться? — А зачем мне сюда возвращаться? — вероятно кто-то очень сильно заботится о его ностальгических чувствах.   — Столько лет ведь тут, — он обводит руками помещение, — в этих стенах, твоя жизнь- — Уже больше не та, Чонгук. Это место подарило мне очень много боли и радости, я благодарен, наверно, почти за все, что здесь произошло, но нужно закрывать эту дверь и открывать другую. Как бы не менялся внешний облик Тэхена, внутри он остается все тем же мудрым созданием, противоречить которому совсем не хочется. — Ты точно не хотел бы здесь остаться? — Точно. Я хочу видеть другой мир, пальмы на улицах, дом у берега, хочу утопить пальцы ног в песке, по-глупости наглотаться соленой воды. Как ты думаешь, на мою бледную кожу может лечь загар? — он улыбается широко, отгоняет все тревоги, сидит неподвижно, но словно бы касается пальцами макушки и гладит, гладит и гладит! Какой же Тэхен теплый для вампира, и какое же у него горячее сердце. Чонгук никогда не поверит, что оно спит беспробудным сном. — На мою точно ляжет, — и снова возвращается в мир за спиной, где облик только в отражении, и сейчас он смотрит прямо, туда же куда и Тэхен, они встречаются на полпути, и Чонгук, совсем расслабившись, показывает отражению язык. Тэхен в ответ тянется рукой за стул, не разрывая зрительный контакт, и пытается шлепнуть этого несносного куда дотянется, слышит яркие фейверки смеха, чувствует спасительную хватку на собственных плечах, укладывает голову на чужую ладонь, чтобы притереться макушкой, успокоить.  Чонгук не может остановить просачивающуюся нежность, снова зарывается пальцами в волосы, мягко массирует, наблюдая за безмятежным Тэхеном в отражении, а у самого мурашки, потому что не привык к такой тактильности от самого себя. Оказывается, ему может хотеться к кому-то прикасаться, стоять не просто близко, а впритык, наблюдать не с другого конца дивана, а вот прям здесь и сейчас, укладывать макушку себе на грудь, на собственное сердце и по-детски играть с чужими волосами. А пальцы — они жадные, им становится мало и они сами по себе бегут дальше, скользят по мочкам ушей, очевидно страшатся идти дальше, замечая, как открываются прежде прикрытые в блаженстве глаза. Они бегут почти пойманными преступниками выше, задевают челку, поправляют, заканчивая свой путь на сегодня. — Вот так вот — очень красиво, — резюмирует, набравшись решимости, сегодня смелости не занимать, — тебе очень идет такая длина, осталось только еще одно. — И что же? — очень старается не начать светиться от всех услышанных слов. — Перестать носить стариковскую одежду, — без упрека или скрытой издевки, — что ты там говорил про новые и старые двери? — Я тебя понял, — он поднимается с озадаченным выражением лица, заставляя Чонгука спохватиться волнением, что предыдущие слова могли действительно его задеть. Но Тэхен опережает: — Завтра в обед уже выдвигаемся, возьми с собой все, что кажется важным и нужным, — тон больше не гладит по макушке, вероятно вампир тоже волнуется, хоть и старается держать все под контролем. Из верхнего ящика шкафа показываются три чемодана, самый большой из которых определяется Чонгуку, также рядом помещается специальная переносная сумка для кота, Тэхен заговорщески подмигивает, оставляя поимку кота на младшего, и уходит к себе. Дребезжание баночек тяжело не услышать, вместе с ним приходит и неуютное чувство, ползущее змеей с затылка, окончательно осваиваясь где-то на дне желудка. Дилемму данной жидкости они уже обсуждали: Тэхен сказал, что собирается избавиться от большинства, но совершенно не хочет выливать в почву или засорять чистые воды — ведь суть напитка отравляющая — торможение и притупление. Вампир бы чувствовал себя большим негодяем, натвори бед в ранее плодородной земле. Поэтому этим же поздним вечером они закапывают литровую банку, с плещущимся в ней напитком, на глубине около метра.  — Не переживай, я оставил себе парочку. Чонгук хмурится, понимая чем вызвано подобное уточнение информации вслух. — Я и не переживаю, — заключает, возвращаясь в одиночестве в дом. И доверяю тебе, как и всегда, уже очень давно, почему же ты, глупый взрослый, так не хочешь это понять и принять? Сегодня в этом доме в последний раз выключается свет, а его обитатели уходят на покой, страшась и с нетерпением ожидая завтрашний день.