in another universe?

Ночь вновь оказалась для Сынмина пыткой. В темноте своей квартиры, он лежал на кровати, чувствуя, как под его весом простынь не просто мнётся, а словно сопротивляется каждому его движению. Глаза упрямо отказывались закрываться, несмотря на то, как устало отзывалось тело, натянутое словно тугая струна. Казалось, что каждое прикосновение воздуха к его коже лишь усиливало напряжение, пробуждая всё новые волны тревоги. В голове роились мысли, хаотично сменяя друг друга, будто целая толпа громко спорящих людей. Каждая из них требовала внимания, вырывая остатки сил, оставшиеся после тяжёлого вечера. Он пытался выстроить в голове цепочку логики, найти корень своих страданий, но всё было тщетно. Взгляд в потолок напоминал о безысходности. Бесконечные размышления о прошлом, о том, как его жизнь превратилась в бесконечную борьбу с самим собой, переплетались с мрачными образами будущего, которое он не хотел и не мог представить. Боль утраты, разочарования в близких, собственная ненависть к себе — всё слилось в одну огромную глыбу, тяжёлую, невыносимую. Она давила, словно его лёгкие оказались под прессом, не давая нормально дышать. Часы тянулись мучительно долго. Темнота за окном постепенно начала рассеиваться, наполняясь приглушённым серым светом раннего утра. Сынмин решил, что больше не может лежать. Каждая минута, проведённая в неподвижности, была для него пыткой. Он с трудом поднялся с кровати, чувствуя, как тело протестует против его усилий, как будто оно само стремилось остаться в этом состоянии оцепенения, чтобы избежать реальности. Его шаги по полу звучали тихо, но резонировали в пустой квартире, словно удары молотка. Кухня встретила его равнодушием: тусклый свет лампы подчёркивал отсутствие уюта. Сынмин подошёл к кофемашине, двигаясь почти на автопилоте, и поставил чашку под струю горячей жидкости. Он не ждал от кофе чуда — бодрость была недостижимой. Ему просто нужно было чем-то занять руки, чтобы отвлечься, хотя бы ненадолго. Когда аромат заполнил воздух, он машинально поднёс кружку к губам. Горечь напитка приятно обжигала язык, и это была, пожалуй, единственная вещь, которая приносила ему хоть какое-то удовлетворение. Сынмин любил кофе, любил этот момент тишины, когда он мог сосредоточиться только на одном ощущении. Но сегодня даже его любимый напиток не помогал. Он взглянул на холодильник. Заметив его пустоту, не удивился. Это было ожидаемо. Сынмин редко ел. Голод словно давно стал его постоянным спутником, такой же привычный, как утренний кофе. Он знал, что долго так не протянет, но ему было трудно найти в себе силы что-то менять. Пустой холодильник будто отражал его самого — такую же пустоту, холод и безразличие. Осознание того, что без еды он просто перестанет существовать, стало своего рода толчком. Не из желания заботиться о себе, а лишь чтобы поддерживать своё хрупкое существование, он принял решение выйти из квартиры. Магазин был необходимостью, но мысли о необходимости покидать своё укрытие уже начали вызывать раздражение. Казалось, что каждый шаг за порог станет новым испытанием. На улице было тихо, и тишина эта казалась почти осязаемой. Раннее утро придавало городу особую безмятежность, словно всё вокруг ещё спало, погружённое в свои сны. Сынмин медленно шагал по тротуару, засунув руки в карманы куртки, и, хотя воздух был всё ещё прохладным, в нём чувствовался мягкий, едва уловимый аромат весны. Он поднял голову к небу, куда уже успели пробиться первые лучи восходящего солнца, заливая улицы золотистым светом. Этот свет, хоть и холодный, придавал всему вокруг особое очарование. Впервые за долгое время природа будто пыталась сказать: «Сегодня будет хороший день.» Но Сынмин не доверял таким обещаниям. Ему казалось, что счастье — это привилегия других, но не его. В ушах играла музыка. Тихие, обволакивающие мелодии знакомых исполнителей создавали вокруг него невидимый кокон. Треки, которые он выбирал, были пропитаны определённой меланхолией, но это и нравилось Сынмину. Он давно собрал этот плейлист, словно по крупицам. The Neighbourhood сменялись Lana Del Rey, затем вступали Arctic Monkeys или The Weeknd, и в конце иногда звучали что-то из Chase Atlantic. Это была музыка, которая помогала ему, которая говорила за него то, что он сам не мог выразить словами. Шаги его были неторопливыми, почти ленивыми. Он не спешил, будто бы боялся, что, добравшись до магазина, потеряет это странное, но такое редкое ощущение спокойствия. Мысли, привычно кружившие вокруг его сознания, на этот раз не были столь тяжёлыми. Наоборот, они казались почти пустыми, лёгкими, без какого-то осознанного веса. «Как появился мир?» — мелькнуло в голове, и он почти рассмеялся про себя. Ему нравились такие глупые, почти детские вопросы. Это было как бегство от реальности — простое размышление, не требующее ответов. Возможно, именно из-за таких вопросов он иногда чувствовал, что внутри него всё ещё живёт тот мальчишка, который раньше верил в доброту людей, в то, что будущее можно построить светлым. Погода действительно была хорошей. Хотя воздух всё ещё оставался холодным, Сынмин чувствовал в нём что-то новое, обещание тепла, которое вот-вот придёт. Весна вступала в свои права. Деревья вдоль дороги ещё не зазеленели, но почки уже начали набухать, готовясь вскоре взорваться яркой зеленью. Он прошёл мимо пустой автобусной остановки, где на лавке лежала забытая кем-то перчатка. На миг ему стало жаль её, как будто это была живая вещь, брошенная в этом холоде. Но он продолжил идти, не останавливаясь. На одной из улиц он увидел женщину, выгуливающую маленькую собаку, и ей, казалось, было совершенно всё равно на утреннюю прохладу. Собака смешно подпрыгивала, пока её хозяйка лениво шагала за ней, словно уже давно привыкла к её неугомонности. Сынмин на мгновение задержал взгляд на этой паре и поймал себя на том, что ему стало немного теплее от этого образа. Музыка в наушниках сменялась одной песней за другой, подстраиваясь под его шаги. Это был его способ отделиться от мира, сделать его менее громким, менее требовательным. Звуки машин, проносящихся вдали, казались далекими, почти ненастоящими, словно он находился не здесь, а в каком-то своём собственном мире, созданном из нот и мыслей. Когда он дошёл до светофора, красный свет заставил его замереть. В ожидании зелёного он разглядывал трещины на асфальте, которые были залиты дождями, а теперь замёрзли в утренней прохладе. «Сколько лет этой дороге?» — подумал он. Ему нравилось иногда задавать себе такие странные вопросы. В этом было что-то утешительное. Ведь дорога, как и он, несла на себе следы времени, трещины и изъяны, но всё же продолжала существовать. Сынмин перешёл дорогу, когда загорелся зелёный, и оказался на площади перед магазином. Он замер на мгновение, подняв глаза на небо. Солнце уже почти полностью поднялось, но оставалось мягким, окрашивая здания вокруг в золотисто-розовый цвет. На лице Сынмина мелькнула едва заметная улыбка. Возможно, он даже не осознавал этого, но внутри него что-то смягчилось. Этот день действительно мог бы стать хорошим, но для кого как. Сынмин стоял на площади перед магазином, ощущая лёгкое весеннее дыхание утра, когда неожиданное тепло окутало его сзади. Чьи-то руки, крепкие и настойчивые, сомкнулись вокруг него, притянув к себе с такой силой, что дыхание невольно перехватило. Удивление пронзило его словно электрический разряд, заставив замереть на месте. Всё, что он мог слышать в этот момент, — это резкий стук собственного сердца, который отдавался эхом в ушах. Объятие было настойчивым, почти отчаянным. Тот, кто стоял за ним, будто стремился удержать его, словно Сынмин мог исчезнуть в следующую секунду. На какую-то долю секунды в сознании мелькнула мысль: «Кто? Почему?» Но она тут же испарилась, оставив место неясной тревоге. Сынмин дёрнулся, резко развернулся, сбросив чужие руки, и остановился, когда его взгляд упал на знакомое лицо. Перед ним стоял Чонин, улыбаясь так широко и искренне, что это выглядело почти абсурдно. Глаза его блестели от какой-то неподдельной радости, а щёки, слегка порозовевшие от утреннего холода, выдавали его настроение ещё больше. Он, казалось, совсем не заметил растерянного выражения лица Сынмина, а вместо этого завёл руки за спину и качнулся на пятках, как будто ждал ответа. Что-то тёплое и одновременно болезненное сдавило грудь Сынмина. Он не мог понять, что именно вызывало это ощущение: радость или лёгкое смущение. Но, глядя на Чонина, он не смог удержаться и сам слегка улыбнулся. Это было почти неуловимое движение губ, но для тех, кто знал Сынмина, это значило очень много. С тех пор, как они оба открылись друг другу в ту ночь, между ними словно разломалась невидимая стена. Они уже несколько раз виделись после того вечера, и каждый раз это ощущалось как новый шаг в сторону чего-то большего, чего-то светлого. Сынмин чувствовал, что с Чонином он может дышать легче. Его привычный внутренний монолог, полон тревог и сомнений, будто бы затихал, стоило ему оказаться рядом. Чонин каким-то образом вытеснял из его головы тёмные мысли, заменяя их спокойствием и комфортом. Рядом с ним было так легко быть собой, что иногда это пугало Сынмина. Он привык к своим маскам, к тому, что никто не знает его настоящего. Но Чонин разрушал эти стены с какой-то пугающей простотой. Сынмин ощутил странную лёгкость. Не ту, которую приносит радость, а ту, которая возникает, когда с души снимают груз. Хотя, если быть честным, он не был уверен, что именно чувствует. Это было похоже на счастье, но он не помнил, что значит быть счастливым. Слишком много времени прошло с тех пор, как он ощущал что-то подобное. Чонин стоял перед ним, продолжая улыбаться, словно их встреча была самой важной вещью в этот день. В его взгляде читалась какая-то простая, но такая редкая в мире искренность. Это ощущалось почти нереальным — как будто Чонин был частью другой реальности, где люди могут просто быть рядом и ничего не требовать взамен. Эта мысль ударила Сынмина так неожиданно, что он даже немного пошатнулся. Он никогда не верил в то, что может быть по-настоящему нужен кому-то просто так, без условий и обязательств. Но Чонин… Чонин словно переворачивал все его представления о том, как это должно работать. Сынмин снова почувствовал, как что-то тёплое растекается по груди. Это было странное, почти забытое ощущение. Оно не было ярким, как вспышка, а скорее мягким, как первый луч солнца, пробивающийся сквозь тёмные облака. Он чувствовал, как что-то в нём меняется, и это пугало его. Но в то же время это дарило ему надежду. Он мог бы сказать, что счастлив с Чонином, но это было бы неправдой. Счастье для него сейчас — это слишком большое слово, слишком далёкая цель. Он не знал, возможно ли это вообще. Но он точно мог сказать, что рядом с Чонином ему легче. И это уже было чем-то. Чонин, не говоря ни слова, сделал шаг ближе и просто положил руку на плечо Сынмина. Этот жест был настолько естественным и простым, что у Сынмина не осталось слов. Он просто стоял, ощущая, как его холодное, наполненное сомнениями сердце медленно оттаивает. Сынмин не сразу нашёл в себе силы разорвать тишину, установившуюся между ними. Воздух вокруг был прохладным, но уже начинал прогреваться под лучами утреннего солнца. Их окружала тишина почти пустого города, лишь изредка нарушаемая звуками далёких машин или чьих-то шагов. Но эта тишина между ними была другой — насыщенной и какой-то странно уютной. Однако, что-то внутри Сынмина продолжало тянуть за невидимые ниточки его внимания. Он никак не мог избавиться от одного простого, но назойливого вопроса: «Что делает Чонин здесь? Ещё и так рано?» Это действительно было странно. Они не договаривались встречаться, да и что ему могло понадобиться именно в этом районе, в этот момент? Всё это казалось слишком совпадающим, чтобы быть случайностью. И всё же Сынмин не испытывал тревоги. Это было скорее лёгкое, почти щекочущее чувство любопытства. Собравшись с мыслями, он наконец посмотрел на Чонина, чья улыбка продолжала озарять его лицо. — Почему ты здесь? — тихо, но твёрдо спросил Сынмин. Чонин чуть наклонил голову, словно задумался, но ничего не ответил. Улыбка на его губах стала шире, а в глазах промелькнуло что-то, что можно было назвать озорством. Сынмин нахмурился. Его нисколько не злило это молчание, но непонимание начинало потихоньку расти. Он повторил вопрос: — Чонин, ты же не просто так здесь оказался, правда? Тот всё так же молчал, загадочно улыбаясь, словно нарочно тянул время. Солнечные лучи, попавшие прямо на его лицо, подсвечивали мягкие черты, делая его взгляд ещё ярче, ещё теплее. Лисьи глаза Чонина казались светящимися, хотя Сынмин прекрасно понимал, что это всего лишь игра света. Но в этот момент он почувствовал себя заворожённым. Эта тишина, сопровождаемая загадочным поведением Чонина, заставила его на мгновение забыть об окружающем мире. Всё, что было вокруг, будто потускнело, уступив место лишь фигуре стоящего напротив человека. Сынмин почти ненавидел это ощущение, потому что оно заставляло его чувствовать себя слишком уязвимым. — Ты не собираешься мне ответить? — с лёгкой ноткой разочарования в голосе спросил он. Чонин, наконец, отреагировал. Он усмехнулся, слегка покачав головой, и без единого слова сделал шаг вперёд. — Знаешь… — начал он, игнорируя прямой вопрос, — Погода сегодня просто потрясающая, да? Сынмин напрягся. Этот неожиданный поворот темы застал его врасплох, но он не дал себе права показать своё замешательство. Вместо этого он сдержанно кивнул, пытаясь понять, что же скрывается за этой сменой настроения. — Солнце такое яркое, — продолжал Чонин, устремляя взгляд в небо, — Весна уже чувствуется. Сынмин хотел ответить, что солнце здесь ни при чём, что он ждал совсем не этого, но слова застряли в горле. Его взгляд снова упал на лицо Чонина, который всё ещё выглядел совершенно беззаботно. Сынмин чувствовал, что за этой лёгкостью скрывается что-то большее, но не мог понять, что именно. Он решил ничего больше не спрашивать. Если Чонин не хочет отвечать, значит, на это есть причины. Вместо этого он просто позволил себе наблюдать за тем, как солнечный свет играет в его волосах, как его улыбка кажется одновременно дерзкой и невинной. Сынмин почти забыл, зачем изначально задал этот вопрос. Тепло, исходящее от Чонина, не позволило ему сосредоточиться на своих сомнениях.

࣪ ָ☾.

Солнце уже поднялось выше, а утро стало насыщаться звуками оживающего города. В воздухе пахло свежестью, весна окончательно вступала в свои права, хотя холодный ветер всё ещё напоминал о недавней зиме. Они дошли до магазина, поговорили о каких-то мелочах, и теперь, спустя всего час, Чонин сидел на кухне Сынмина, с видом настолько довольным, будто всё шло точно по его плану. Чонин выбрал себе место у окна, откуда хорошо просматривалась вся кухня. Его взгляд, будто невесомый, постоянно находил Сынмина, даже если тот старался этого не замечать. У него была кружка чая в руках, пальцы обвивали керамический бок, а на губах играла лёгкая, почти детская улыбка. Сынмин же, стоя у плиты, казался погружённым в процесс готовки. Его движения были отточенными и чёткими, будто он делал это на автомате. Нож аккуратно резал овощи, ложка перемешивала что-то в небольшой кастрюле. Но при всём этом он ощущал себя под пристальным взглядом. Он мог бы обернуться, сказать что-то вроде: «Не смотри так» или «Может, поможешь?», но не стал. По правде говоря, это внимание ему нравилось. Даже если оно заставляло чувствовать лёгкое смущение, оно всё равно было приятным. Как он позволил этому случиться? Ещё утром он и не думал, что проведёт время вот так. Но сейчас Чонин был здесь, и Сынмин осознавал, что не чувствует ни капли дискомфорта. Наоборот, он ощущал удивительное спокойствие, какое редко приходилось испытывать. За спиной послышался тихий стук кружки о деревянный стол. Чонин, видимо, сделал очередной глоток чая. Сынмин позволил себе мельком подумать о том, как же это всё получилось. Сначала они просто говорили на улице, потом вместе пошли в магазин — это показалось абсолютно естественным, будто так и должно было быть. А дальше? Чонин своей невинной улыбкой и бесхитростной мольбой просто вынудил Сынмина пригласить его к себе. Это было даже забавно. Сынмин прекрасно понимал, что тот заранее знал, что ему не откажут. Чонин словно читал его мысли, знал, как мягко и ненавязчиво добиться своего. И самое удивительное, Сынмин был не против. Он чуть усмехнулся своим мыслям, но тут же прогнал улыбку с лица, надеясь, что Чонин этого не заметил. Солнце окончательно завладело небом, освещая кухню мягкими, тёплыми лучами. Тишина между двумя людьми, наполненная звуками готовки, была по-своему уютной. Сынмин сконцентрировался на процессе, нарезая овощи аккуратными движениями, пока сзади тихо поскрипывал стул, на котором сидел Чонин. Но, как и следовало ожидать, долго это спокойствие не продлилось. — Почему ты мне редко пишешь? — голос Чонина раздался неожиданно, но он звучал весело и с едва уловимой обидой, — И почему так долго отвечаешь? Сынмин немного растерялся, но быстро взял себя в руки. Его взгляд скользнул на нож, а затем обратно на разделочную доску. Ответ был спокойным, без намёка на смущение: — Я долго на работе. Он сказал это почти безразличным тоном, однако внутри его что-то зашевелилось. Почему ему вдруг стало важно, что Чонин замечает такие мелочи? Чонин тут же отозвался, не давая тишине снова поселиться между ними: — И что ты там делаешь на этой работе? Сынмин чуть вздохнул, будто раздражённо, но на самом деле это была лишь защитная реакция. Его голос был расслабленным, почти ленивым: — Работаю, Инни. Чонин тихо засмеялся, его смех звучал искренне и легко, будто всё происходящее здесь и сейчас было самым естественным и правильным на свете. Тишина снова повисла в воздухе, но теперь она была совсем другой. Не напряжённой, не давящей, а какой-то мягкой, как одеяло в холодный день. Сынмин вновь сосредоточился на готовке, стараясь игнорировать любопытный взгляд, который он буквально ощущал на своей спине. Чонин тем временем всё так же сидел за столом, но его улыбка постепенно расплывалась шире. Он наблюдал за Сынмином, словно пытаясь прочитать его мысли, понять, о чём он думает. А может, он просто любовался, сам того не осознавая. Спустя несколько минут, когда кухня наполнилась тёплым ароматом готовящейся еды, тишина была нарушена снова. Но на этот раз не словами. Чонин, будто бы решив, что сидеть на месте слишком скучно, поднялся из-за стола. Его движения были плавными, почти бесшумными, но Сынмин почувствовал его приближение, ещё прежде чем тот оказался рядом. Резко, но нежно Чонин обнял его со спины, так крепко, что у Сынмина перехватило дыхание. Его тело напряглось, но не от страха или дискомфорта, а скорее от неожиданности. Чонин склонил голову набок, позволяя солнечному свету упасть прямо на его лицо. Его глаза сияли, а губы изогнулись в мягкой улыбке. Он чуть наклонился, чтобы заглянуть в лицо Сынмину, и, прежде чем тот успел что-то сказать или сделать, оставил лёгкий, едва заметный поцелуй на его щеке. Сынмин замер. Вся его решительность, всё спокойствие испарилось в одно мгновение. Его мысли словно обрушились лавиной, мешая разобраться в том, что он чувствует. Чонин же лишь тихо рассмеялся, разомкнул объятия и вернулся на своё место за столом, будто ничего не произошло. Но для Сынмина произошло всё. Он стоял, всё ещё держа нож в руках, не в силах двинуться. В груди разлилось странное тепло, словно внутри него начало таять что-то давно застывшее. Лёд, который Сынмин годами носил вокруг своего сердца, словно начал трескаться, обнажая что-то уязвимое и нежное. Его губы невольно приоткрылись, но он так и не нашёл слов. Вместо этого он лишь медленно вернулся к готовке, стараясь восстановить дыхание и скрыть смущение. Чонин, заметив его замешательство, лишь мягко улыбнулся, взяв в руки свою кружку. На его лице не было никакого намёка на сожаление или сомнение. Он знал, что делал, и знал, зачем. Сынмин пытался сосредоточиться, но мысли теперь словно кружились вокруг одного момента. Того самого прикосновения. Того самого лёгкого, но такого значимого поцелуя.

࣪ ָ☾.

Кухонная суета постепенно утихла. Тарелки были пусты, кружки с остатками чая стояли на столе, а мягкий свет проникал в окна, рассекая утреннюю тишину. Сынмин молча встал из-за стола, собирая посуду, и тут же принялся за уборку. Его движения были неторопливыми, но что-то в них казалось механическим, как будто он выполнял это неосознанно, просто по привычке. Чонин наблюдал за ним, снова устроившись за столом. Он внимательно следил, как Сынмин носит тарелки туда-сюда, как его веки то и дело чуть прикрываются, а затем резко открываются, словно он заставляет себя бодрствовать. Это повторялось раз за разом, и наконец, Чонин не выдержал. — Ты издеваешься? — с мягким укором произнёс он, вставая со стула. Сынмин остановился, обернувшись на голос, и лишь хмыкнул: — Что? — Ты буквально засыпаешь на ходу, — Чонин подошёл ближе, скрестив руки на груди, — Какой смысл сейчас убирать, если ты уже не можешь стоять? Голос Чонина был спокойным, но в нём чувствовалась скрытая строгость, и это смутило Сынмина. Он чувствовал себя ребёнком, которого ругают за то, что он не убрал игрушки. Но вместо раздражения или обиды внутри разлилось странное тепло. Чонин снова заговорил, уже мягче: — Иди спать, Сынмин. Я сам всё сделаю. — Но.. — Никаких «но». Иди, — его голос был настолько уверенным и спокойным, что Сынмин не мог возразить. Он опустил глаза, чувствуя себя немного неловко, но всё же кивнул. Его тело было слишком измотано, чтобы спорить, а тепло от заботы Чонина успокаивало. Сынмин ушёл в спальню, закрыв за собой дверь. Осталось лишь тихое клацанье посуды, которое заполнило кухню. Чонин принялся за уборку с лёгкостью, словно делал это каждый день. Он мыл тарелки, протирал стол, возвращал вещи на свои места. Его движения были спокойными, размеренными, но во взгляде читалась скрытая радость. Помогать Сынмину — это было как-то особенно приятно. Кухня быстро вернулась к своему привычному виду: всё блестело, ничего лишнего. Чонин выдохнул, оглядывая свою работу, и, удовлетворённый, вытер руки о полотенце. Он тихо прошёл по коридору, стараясь не нарушить покой, и толкнул дверь в комнату Сынмина. Дверь не издала ни звука, и перед Чонином открылась небольшая, уютная спальня. Сынмин уже спал, укрывшись одеялом до самого подбородка. Лицо его было спокойным, почти детским. Тонкие пряди волос мягко ложились на лоб, а дыхание было ровным и глубоким. Чонин замер в дверях, не в силах отвести взгляд. Сынмин выглядел настолько безмятежно, что на губах Чонина появилась едва заметная улыбка. «Как же он милый», — мелькнуло у него в голове. Он стоял так несколько мгновений, наслаждаясь тишиной и видом спящего друга. Было в этом что-то странно трогательное. Будто впервые за долгое время он видел Сынмина по-настоящему спокойным. Чонин продолжал стоять в дверях, разглядывая Сынмина. Спящий, он выглядел совсем по-другому — такой тихий, спокойный, словно наконец-то избавившийся от всех тревог, что так часто терзали его наяву. На лице не было напряжения, только лёгкая тень от ресниц на коже, чуть приоткрытые губы и едва заметное, размеренное дыхание. Чонин чувствовал, как тепло поднимается в груди, и на его лице невольно появлялась улыбка. Но долго стоять на одном месте было сложно. Он резко, но тихо хмыкнул своим же мыслям и, будто принимая какое-то спонтанное решение, подошёл ближе к кровати. Движения его были мягкими, как у хищника, чтобы случайно не разбудить Сынмина. Чонин чуть поколебался, оглядывая пространство, но затем осторожно устроился на другой стороне кровати, стараясь не потревожить того, кто так мирно спал. Лёжа рядом, он позволил себе слегка прикрыть глаза и почувствовать тепло рядом. Словно сам воздух вокруг Сынмина был другим, более лёгким и наполненным чем-то необъяснимым. Это тянуло, убаюкивало. Но Чонин понимал, что этого мало. Он протянул руку и осторожно обнял Сынмина со спины, боясь, что тот может проснуться или почувствовать дискомфорт. На удивление, Сынмин даже не шелохнулся, продолжая спать. Его дыхание оставалось ровным, но спустя мгновение он всё же чуть шевельнулся, наклоняя голову и смещаясь ближе к Чонину. Тот замер, почувствовав, как сердце ускоряет ритм. Казалось, ещё немного, и его собственное волнение могло бы разбудить Сынмина. Но этого не случилось. Чонин глубоко вздохнул, возвращая себе спокойствие. Закрыв глаза, он старался сосредоточиться на моменте. Тепло другого человека рядом, мягкость тканей и тишина вокруг — всё это сливалось в ощущение покоя, какого он давно не испытывал. В этой тишине он поймал себя на мысли, что он сам не спал всю прошлую ночь. Мысли о Сынмине просто не отпускали. Они приходили одна за другой, оставались, застревали где-то в голове и на сердце. Ему хотелось разобраться в том, что он чувствует, но единственным ответом, который он находил, было то, что Сынмин стал для него чем-то слишком важным. Тяжёлый вздох сорвался с губ, и Чонин невольно прижался чуть ближе. Никто никогда не узнает, сколько часов он провёл в размышлениях, пытаясь понять себя. Но сейчас это было неважно. Сейчас было только это утро, Сынмин рядом и ощущение, что он сделал что-то правильное, оказавшись здесь. Чонин снова вздохнул, чувствуя, как его собственное тело начинает поддаваться усталости. Его веки становились всё тяжелее, мысли путались и постепенно исчезали, уступая место какому-то странному, но приятному спокойствию. Закрыв глаза, он окончательно погрузился в это состояние, позволяя себе, наконец, уснуть.