I know how much it matters to you

В школьной столовой как обычно до жути шумно. И так как перемена уже начинала подходить к концу, народ сновал туда-обратно ещё активнее, но парням, казалось, это абсолютно никак не мешало. Они как и раньше общались во весь голос, привычно сидя вшестером за "их" столом и периодически стуча палочками по железному подносу, так и сейчас продолжали это делать, только уже в составе четырёх человек: Сону и Чонвону пришлось покинуть всех раньше, ибо следующий урок у них был в другом корпусе. А чтобы туда дойти, нужно было больше времени, чем остальным. Все привычно махнули напоследок рукой, сказав, что встретятся на следующей перемене, и только Сонхун выглядел так, будто прощается навсегда. Если честно, Хисын уже давно заметил его чересчур многозначительные взгляды и улыбочки в сторону Кима, но предпочел тактично молчать, чтобы не смущать обоих. Хотя, смутился бы в их случае только Сону, что уж врать. Да и вообще, у Ли определенно есть вещи, которые вытесняли из его сознания мысли о возможных романтических отношениях, нарастающих между Сону и Хуном. А вот мысли Рики и ушедшего Вона, кажется, были кристально чисты, и именно потому они переглядывались и лыбились при каждом моменте, когда Пак обращался к парнишке и привлекал внимание. Кажется, Нишимура вошел в отличную коалицию шутников с Яном на пару, и теперь Хисыну придется вечно делать вид, будто он не видит их ехидных усмешек, появляющихся на лицах от любого взаимодействия Сону и Хуна. Но сейчас, благо, их союз ненадолго распался, и Рики перестал хихикать. Лишь задумчиво уставился в свой поднос, размазывая палочками остатки недоеденного кимчи по подносу, после чего озадаченно вздохнул. Пак от этого вида лишь усмехнулся, допивая свое молоко, и решил разбавить внезапно повисшую тишину. – Хисын, как твоё ухо? Смотрю, всё ещё заклеиваешь. Пока не зажило? – и почему жертвой его расспросов почти всегда становится Ли? Ну что за дурацкая тенденция. Ещё и Джеюн теперь поднял свои щенячьи обеспокоенные глазки, ужасно ожидая ответа. – Всё нормально, просто не хочу, чтобы все пялились, – отмахивается он, косясь на чужие перебинтованные пальцы. – Думаю, тебе лучше о себе побеспокоиться. Тем более, Хёнук в последний раз сказал мне, что шрам затянется быстро, и его будет почти не видно. Поэтому я решил прятать всё до того момента, пока это не перестанет бросаться в глаза. И пока Хи пытается побыстрее набить себе рот остатками риса, Рики вдруг оживляется и слишком активно вздыхает, будто что-то вспомнил. И, кажется, он действительно прочувствовал важность мысли, которая пришла ему на ум сейчас, потому что почти затарабанил по столу руками, чтобы обратить на себя внимание Сонхуна. – Кстати! Блять, совсем забыл высказаться. Сонхун, ну это пиздец! Ты знал, что Хёнук нашёл мне замену? – слишком уж обеспокоенно и грустно выдаёт Нишимура, отчего складывается впечатление, что Хёнук был его парнем, а не работодателем, и действительно изменил парнишке на раз-два. На секунду Ли даже стало жаль, что это не так. Получилась бы неплохая драма. – В смысле? Он тебя уволил? – заинтересованно хлопает глазами Хун, подняв голову на парнишку перед собой. – Ну нет! – разочарованно выдыхает Нишимура. – Хуже, Сонхун, он нашёл мне сменщицу! – хнычет Рики, демонстративно зарываясь пальцами в волосы и откидываясь на спинку стула. – И..? Ты боишься, что из-за этого у тебя зарплата понизится? – в недопонимании выгибается его густая бровь, а глаза прищуриваются сами собой. – Да причём тут это? Хёнук сказал, что зарплата останется та же, потому что клиентов стало больше, но тут вообще не в этом дело... Он променял меня на... Какую-то девчонку, понимаешь? И теперь он слушает не только мои сплетни. Это предательство, я считаю. Променял братву на сиськи, – фыркает он, складывая наконец руки на груди и расстроенно глядя на свой пустой поднос. – Ты дебил, – констатирует Пак, посмеиваясь, – Хёнук персонал нанимает, чтобы себе работу облегчить и таким, как ты, финансово помочь, а не сплетни со всего района собирать. И вообще, в следующий раз познакомь меня с ней, лишним не будет. – Ты совсем ебанулся? У тебя же там Сону на горизонте, какие девушки? Голубизна прошла? – от таких фразочек Нишимуры Джеюн, до этого спокойно допивавший своё молоко, даже закашлялся, не сдержав смеха. – Хлеборезку завали, идиот! – шипит на него Сонхун, резко поднимаясь и давая парнишке щелбан прямо в центр лба. Не потерял ещё сноровку. – Помереть захотел? Тише об этом говори, ясно? – Так уж и быть, – сдается Рики, корчась и хватаясь за лоб, на котором почти моментально начало расползаться розоватое пятно. – Как будто никто не в курсе, – тихо, шёпотом добавляет он. – Может, пойдём уже? Все доели? Резко переводит он тему, и остальные ведутся, начиная вставать. На деле же, Нишимуре просто не хотелось развивать дальше разговор о Хёнуке, ибо он понял, что вполне может проболтаться. Проболтаться Сонхуну о том, что уже успел растрезвонить своему боссу о намечающемся романти́ке и милом парнишке, к которому Пак клеится без остановки. Потому что в последний раз... Хёнук был очень даже заинтересован.

•••

– Кстати, как там Сонхун? Хисын как-то проболтался, что он подрался опять? За парнишку какого-то?– спрашивал Хёнук несколько дней назад, сидя на кресле, предназначенном изначально для посетителей, ожидающих своей очереди. – Да всё с ним уже нормально, уже ухлёстывает за этим парнишкой только так. Ну, если хочешь, можешь написать ему и спросить о самочувствии, но он ничерта не расскажет, шибко гордый, – пожимал плечами Рики, пока усердно обрабатывал все инструменты перед приходом следующего клиента. – Поподробнее давай. Я у Хисына спрашивать не стал, потому что у того и так проблем по горло было, так хоть с тебя вытащу. Что там за парнишка? Выкладывай, – от заинтересованности Хёнук даже оставил телефон, спрятав его в карман, чтобы не отвлекаться. – Ну... Раз уж так хочется, – а тот аж едва ли не начал пританцовывать от радости осознания, что можно это ещё с кем-то обсудить. – Есть там один мальчишка из моей параллели... – На помладше прибило? Что это с ним? – тут же хмыкает Чхве, и Рики повторяет за ним. – А звать мальчишку как? – Ким Сону. Интересный он вообще, короче... Сейчас расскажу. И рассказал. Ну, а что Рики оставалось делать? Обсудить ужасно хотелось, а с Чонвоном они уже с ног до головы эту парочку "обсосали". Поэтому Хёнук тогда стал слушателем всей истории взаимоотношений Сону с Сонхуном: аж с самой поездки и нытья воняющего куревом Пака в ту злополучную ночь, и до победной драки и подробностями про обидчиков. Конечно, подробности были просто минимальными: Рики и Чонвон знали про них меньше всех, будто их обделили, поэтому пришлось самим строить догадки и выяснять всё через соцсети и выжимки из чужих разговоров. И у них это очень даже неплохо получилось, раз Хёнук заинтересовался и даже уловил всю логическую цепочку. Рики даже гордился собой после такого. Только вот потом этому "старому пню", как любил называть его Нишимура (и не важно, что Хёнук всего на три года старше него самого), приспичило осчастливить своего работника. Только вот Рики был не очень рад новости. – А, кстати, – звучало как бы впроброс, – Я говорил, что у тебя появится сменщица? Кайфовая девчонка, тебе понравится, я вас познакомлю чуть позже. – Вот как? – тон Рики резко переменился в ту же секунду, как он это произнес. Всё же, максимальные попытки скрыть своё недовольство едва сработали, и голос звучал неестественно безразличным. – И где ты нашел себе работника на этот раз? Он красноречиво пытался намекнуть на то, как сам был устроен сюда. Потому что в тот самый день Хёнук действительно спас его от очередного необдуманного действия. Рики тогда решил, что сидеть без дела слишком скучно, и потому изучил пару симпатичных фотографий в интернете, чтобы уж точно прийти к тому, что ему нужно проколоть себе ухо. Прямо сейчас, как можно быстрее. Ждать записи в какой-то салон слишком долго, так ещё и нужно найти хороший... Поэтому было решено зайти в специализированный магазин, где продавались все нужные инструменты и иглы, ну и, безусловно, сами украшения. Рики хорошо знал то место, ибо Сонхун очень часто, и иногда даже против воли, затаскивал его сюда чтобы выбрать себе новую серьгу в виде креста или очоредное базовое колечко. И пока Нишимура с серьезным видом выбирал себе иглу, абсолютно не понимая, какую взять лучше и как её правильно использовать, рядом оказался Хёнук, который, увидев, что именно выбирает для себя парнишка, решил незамедлительно его отговорить. Это был бы не Хёнук, если бы он беспокойно не спросил о том, что Рики собрался делать, и не прочитал бы лекцию о том, как небезопасно заниматься подобным дома. И парень тогда действительно прислушался. Но всё равно обыденно нагрубил, выкинув "ну так научите, как правильно". И Хёнук, кажется... Воспринял это слишком буквально. Сказал, что ждёт его у себя в студии уже завтра, чтобы всё продемонстрировать. А кто Нишимура такой, чтобы отказывать? Он пришел, и ему действительно понравилось это дело, а мастеру как раз не хватало помощника. Ну, так и вышло. Вот парнишка и подумал, что раз он сам был устроен сюда так спонтанно и сумбурно, то и новенькая девушка может быть принята примерно так же. – В баре, – коротко отвечает на поставленный вопрос Хёнук, пожимая плечами. – Джувон классная, говорю тебе. – Как ты вообще умудрился найти работника в баре? – удивленно хлопает глазами он, специально делая упор на последние два слова. – Серьёзно? А что уж сразу не в стрип-клубе? – В стрип-клубе скучно, – быстро отмахивается Чхве, почти закатывая глаза. – А девчонка эта бармен. Мне сразу понравилась, видно было: наш человек. Проколы везде, где можно, руки забиты, даже в форме выглядела классно. Ну, мы заболтались, и выяснилось что она ищет ещё одну подработку. Я и предложил, – наотмашь кидает он, будто в этом нет ничего сложного и необычного. – Короче, она твоя копия, только в женском теле, и тебе понравилось, правильно понимаю? – уточняет Ники, и мужчина вздыхает в ответ. Не согласиться не может, ибо знает, что это правда. – О, теперь у нас такие критерии приема на работу. – Уж не тебе говорить, школота, – слышится смешок в ответ. – Справедливо, – кивает Рики в ответ, продолжая стерилизовать инструменты, пока клиент ещё не пришел. Он молчит следующие пару минут, даже ее зная, что сказать, чтобы заполнить тишину и не показаться странным, ибо "мне не нравится эта идея" прозвучит очень странно. – Не парься, – успокаивающе произносит Хёнук, откидываясь в кресле ещё сильнее. – На твою зарплату это не повлияет, обещаю. База клиентов расширилась, а у тебя в первой половине дня школа, я не совсем справляюсь один. – Угу, – мычит Нишимура, продолжая заниматься делом, чтобы просто поскорее соскочить с этой темы. Однако его отстранённость не остается незамеченной. Хёнук поднимается с места и подходит к нему сзади, хлопнув по плечу. – Ты чё, реально ревнуешь своё рабочее место? Да ладно, ты чего. Тебя никто не заменит, помощник. От этих слов Рики выдыхает. На самом деле, ему правда важно чувствовать себя хоть немного уникальным для кого-нибудь. Потому что дома его место уже давным-давно заняла сестра, и родители всегда уделяли больше внимания ей. Да и успехов у нее, если честно, больше. Он правда любит Конон: она добрая, красивая и талантливая девушка, но Рики соврал бы, если бы сказал, что никогда не хотел быть на ее месте. Он хотел быть особенным, как она. Но для родителей Нишимура уже никогда не станет таким. И когда Хёнук пригласил именно его в свою студию, научил именно его работать со всем оборудованием и выслушал, Нишимура правда наконец почувствовал, что хоть чего-то стоит. Что он не пустой звук, и его помощь ценна и важна, это... Необъяснимо необходимо было услышать. Но сейчас кажется, что его место снова займут. И какой бы хорошей не была эта неизвестная Джувон, он всё равно уже чувствует ненавистную конкуренцию, тяжестью легшую на сердце. Страшно, что она всё же окажется лучше и займет его место. Страшно, что Хёнук оставит её на долгий срок и ему уже не так сильно нужен будет Рики. Поэтому он и продолжает задумчиво молчать сейчас, чтобы себя не выдавать, и только коротко улыбается, благодаря вместе с тем мужчину. Не совсем искренне, но всё же. Уже неплохо, разве не так? А сам Хёнук продолжает болтать о чем-то отдалённом, прекрасно понимая, что стоять на своем сейчас не лучшая идея.

•••

После столовой всё вновь прошло своим чередом: Хисын отсидел оставшиеся уроки, потом пошёл в библиотеку, чтобы позаниматься. Всё же, как бы отец не уверял его, что решил измениться, Ли все ещё было жутко некомфортно дома. Будто с минуты на минуту ему может прилететь за что угодно, и это просто бомба замедленного действия. Поэтому Хи по привычке после уроков брёл в библиотеку, уже даже не предупреждая никого: все и так были в курсе. В любом случае... Куда бы он ни шёл, Джеюн всегда был рядом. Всегда замечал, когда Хисын слишком уставал, и почти оттаскивал его от учебников, чтобы не дать переутомиться. Буквально на выходных за руку вытягивал Ли из читального зала. Который день таскал в библиотеку молоко для обоих, и иногда даже булочки, несмотря на то, что есть тут, вроде как, запрещено. Они еще даже недели не встречаются, а Хисыну кажется, что этот парень хочет его в могилу свести своими милостями. Он не удивится, если у Джеюна уже заведен счетчик с момента начала их отношений на телефоне, и Шим будет отмечать каждую неделю, каждые юбилеи (каждые 10 дней), каждый месяц и, дай бог, год. Это льстит, и не важно, что, наверное, Ли всё-таки придумал это. И всё равно сегодня Хи был ещё задумчивее обычного. Он уже пару дней игнорировал сообщение от бабушки, не зная, что ей ответить, и совсем не понимая, стоит ли ему соглашаться на встречу с ней. Вроде как, ничего такого в этом нет, а вроде и выбор кажется мучительно сложным. Они не виделись и не общались столько времени, и идти к ней сейчас, как ни в чем не бывало... Как минимум напряжно. Поэтому Ли до жути хочется спросить совета у Джейка, да только уже второй день язык не поворачивается. Не хочется портить ему настроение и эйфорию от вступления в отношения. И хоть Хисын обещал, что будет принимать помощь, сейчас всё равно тактично отмалчивался и прятал глаза. Ведь если он просто не скажет, то и настроение никому не испортит, правильно? Да только вот он не брал в расчет, что Джеюн проницательнее, чем думалось до этого. – Слушай, Хисын, – вздыхает он, будто терпел слишком долго, и больше не мог молчать, теперь сорвавшись. – У тебя что-то случилось, да? Отец опять что-то творит? Я же вижу, что ты уже не первый день как-то странно отмалчиваешься. Все выходные в читальном зале мрачный сидел. Пожалуйста, расскажи. И после такого Ли буквально не смог бы больше скрывать. Ему слишком нужно было высказаться. Тем более, когда просит Шим, он не может отказать. – Да это... Я не хотел говорить, потому что не был уверен, но если всё так очевидно, – слышится вздох, от которого Джеюн машинально напрягается, готовясь тут же внимательно выслушать и поддержать. – В общем, недавно мне написали... Начал он издалека, но достаточно быстро вывалил всю правду. Достал телефон, нашёл нужный чат и протянул всё это дело Шиму, чтобы тот сам мог прочесть. Лишний раз говорить об этом, конечно, не особо хотелось, но выбора уже особо и не было. Джеюн уже в курсе, и всё, что остаётся – сделать так, чтобы он достаточно разобрался во всём и смог помочь. Потому Хисын и рассказал историю детально: с того, как бабушка относилась к нему в детстве, до нынешних событий. И внезапно для самого себя Джейк в конце убеждённо ответил. – Думаю, тебе нужно попробовать, – произнес он, нервно сдвинув брови к переносице. – Хуже ведь не будет, да? – Думаешь?.. – зависает на секунду он, пялясь в экран телефона, который ему только что вернул Шим. На нём всё так же висело сообщение бабушки, прочитанное, но так и оставшееся без ответа. – А если она всё-таки не поменяла мнение, и я получу за то, что не слушался отца? Они всегда были одного мнения друг с другом, а тут... Не могу поверить, что всё так резко поменялось. – Ты просто накручиваешь себя, Хи. Я понимаю, что раньше ты постоянно жил в тревоге и страхе, но сейчас нужно попробовать сделать хоть что-то, чтобы выйти из этого состояния, не думаешь? Нельзя же оградиться ото всех, чтобы себя обезопасить. Так и с ума сойти можно. Просто попробуй, хорошо? Если будешь чувствовать, что один не справишься, то пиши мне. Или звони. Я всегда буду ждать и отвечу, договорились? Знаю, что может быть сложно. Но нужно хотя бы попытаться. Ли молча болтает ручкой, которую так и не выпустил из рук, когда начинал этот диалог. Конечно, он очень сильно хочет верить Джейку, и хочет пытаться сделать свою жизнь хоть немного лучше. Но разве не стоит проявить осторожность? Вдруг он всё же окажется прав, и бабушка действительно не поменяла мнение, и нежно написанное сообщение – всего лишь фальш? Будет жутко смешно и унизительно, если он всё же придёт к ней, и в итоге окажется избитым женской рукой. Конечно, это бы абсолютно противоречило словам отца, но Ли слишком привык к его лжи, и даже не удивился бы. Но сейчас всё равно доверяется Шиму. Всё-таки, он правда хочет надеяться на лучшее. – Тогда я позвоню тебе сегодня же, ты не против? – звучит вопрос, уже подразумевающий под собой кроткое согласие, и Джеюн согласно кивает. Тогда Хи быстро кидает взгляд на телефон в своих руках, и пальцы сами тянутся к клавиатуре, чтобы набрать ответ. – Хорошо, тогда я рискну. Только потому что доверяю тебе. – Перекладываешь на меня всю ответственность? – хмыкает он, пытаясь разрядить обстановку, и Хисын, к счастью, ведётся. – Надо же мне будет как-то оправдывать свой идиотизм в случае неудачи, – подхватывает Ли, пожимая плечами и снова утыкается в экран телефона, чтобы отправить сообщение.

Бабушка

Я приду. Сегодня получится? [14:32]

Кратко, но зато по делу. Он ещё раз перечитал свое сообщение, успел найти в нем миллиард неточностей и захотеть удалить, проверил контакт адресата, и на нервах уже почти потянулся к сообщению, чтобы зажать его и удалить, но тут единичка рядом с ним пропала, сообщая о том, что удалять поздно – уже прочитано. Дыхание спирает. Ли тревожно следит за тем, как маячит статус "печатает...", то появляясь, то пропадая, и в конце концов сдается, отключая телефон. Позже. Сейчас он хотя бы допишет задание, и только потом уже продолжит. Ли откладывает мобильный в сторону, глубоко вздыхая, и принимается вычитывать задание, на котором остановился, под недоуменный взгляд Джеюна. Тот, видя, как его парень нервничал изначально, искренне не понимал, как ему удалось настолько спокойно бросить всё и вернуться к учебе. Иногда кажется, что у Хисына это что-то вроде сверхспособности, позволяющей спрятать все переживания в страницах учебного пособия. Но не тут-то было. Как только на телефон приходит уведомление с характерным звуком, а экран загорается, демонстрируя полученное сообщение, Ли моментально бросает ручку и прмнимается вычитывать каждую букву. Если честно, Шиму жутко хочется хихикнуть от абсурда его мнимой серьезности секунду назад, но он держится изо всех сил. А Хи увлечен только бабушкиным ответом, который она писала так долго, вероятно, раздумывая и медленно тыкая по кнопкам сморщенными пальцами.

Бабушка

Конечно получится. Приходи ко мне. Ты помнишь мой адрес? [14:40]

Нет. Не помню [14:40]

Ну да. Конечно. Ты ведь был здесь так давно. [14:42] Жутко хотелось ответить, что Хи даже приблизительно не помнит её квартиру, а дом со стороны уж тем более не может представить. Но сдержался. И не важно, что он, кажется, и не был никогда в доме по адресу, который пришел следующим сообщением через пять минут. Не хотелось всё портить. Он просто ответил, что зайдет сегодня, и снова выключил телефон под чужим пристальным взглядом. А теперь нужно просто собраться и доделать эту чёртову домашку.

•••

Если бы кто-нибудь сейчас спросил у Хисына: "какой твой самый неловкий момент из детства?" – то он без долгих размышлений нашёл бы ответ. Только вот выбрать один было бы сложновато. Он прекрасно помнит, как неловко было оправдываться перед учителем за то, что на родительское собрание никто не пришел. И ладно, если бы это случилось всего раз, но когда учителя даже не знали, как выглядят его родители на протяжении многих лет, уже возникали соответствующие вопросы. Но отец так ни разу и не появился в школе, ибо его запои или рабочие дни выпадали на даты родительских собраний. А ещё вспоминается то, как Ли молча сидел в сторонке, когда речь заходила про то, как одноклассники проводили свои каникулы или выходные. В большинстве своём они хвастались, как круто съездили к бабушке домой, а ещё лучше – в другой город. Рассказывали, как познакомились с новыми друзьями и вкусно поели бабушкиной еды. И только Хисыну приходилось лгать, что "в этот раз не вышло" или "бабушка слишком занята". Конечно, было жутко обидно. Он тоже хотел такой заботы, тоже хотел вкусной еды и доброго отношения, но даже в то время, когда мама еще была жива, он не был у бабушки почти ни разу. Казалось, ей было по большому счёту плевать на внука, а он сам не хотел напрашиваться и просто слегка выдумывал, когда речь заходила на эту тему. Что-то вроде: "а вот моя бабуля настолько крутая, что спасает людей! И хоть мы с ней редко видимся, я очень её люблю..." – и прочий детский лепет. На деле же, Хи был без понятия, кем работает его бабушка, и знает ли она вообще о его существовании. Но на похоронах матери выяснилось, что знала. Но лучше бы он, наверное, остался при своем изначальном мнении и утопал в мечтах. Потому что на похоронах эта женщина, кажется, присутствовала сугубо из чувства долга перед скорбящим сыном, и к погибшей не испытывала никаких эмоций, ни капли сострадания. А к её чаду уж тем более. Она так косо смотрела на Хисына, что тот начал думать, что обознался, и поздоровался совсем не с тем человеком, ошибочно назвав незнакомку "бабушкой". Но когда отец, спустя какое-то время, подошёл к ней и начал рыдать в плечо, Ли всё-таки убедился, что не ошибся. Но этот снисходительный взгляд он не смог объяснить ничем. И теперь ему нужно было просто взять и постучать в дверь женщины, которая в один прекрасный день отбила желание общаться с ней одним только взглядом? Неужели кому-то это может показаться лёгким? Хисын бы с удовольствием посмотрел на этого человека, будь у него такая возможность. Ведь по сути, он пришел в абсолютно незнакомую квартиру к абсолютно незнакомому человеку, о котором всю информацию узнавал из обрывков разговоров отца по телефону. Странно было понимать, что его пригласили, и странно осознавать, что эта женщина могла встать на его сторону. Отец всегда звонил ей в поисках поддержки, и всегда находил её, судя по ответам из громких динамиков, звук которых доносился едва ли не до самой комнаты Хисына. Но проблема в том, что, вероятно, в такие моменты отец привычно выставлял себя бедным-несчастным, и ни слова не говорил об избиениях, и потому получал одобрение. А может и нет. Может, сейчас Хисын совершает огромную ошибку, стуча в дверь. Изнутри доносится шорох, позже прояснившийся в шарканье ног. Дверь с сопутствующей электронной трелью открывается. Надо же, даже у этой женщины хватило ума поменять замок на более новый, и только отец принципиально до сих пор не хочет ничего менять, настаивая на привычной замочной скважине и ключах. Кажется, Хи даже не помнит ни одного человека, который жил бы так же. Но сейчас это даже перестает волновать. Потому что на пороге встречает женщина, которую даже не назовёшь старушкой, если уж на то пошло. Выдавали только седые пряди собранных в пучок волос. Она быстро отошла на пару шагов назад, позволяя войти внутрь, после чего дверь за спиной Хисына закрылась сама. Коридор, светлый благодаря солнечным лучам, падающим из комнаты напротив, сейчас наполнился еще и неловкой тишиной. Женщина смотрела на Хи такими глазами, будто видела его впервые: в них смешались восхищение и нотка страха, будто с секунды на секунду начнут наворачиваться слезы. Ли же стоял неподвижно, глядя на неё в ответ. Всё же, отец ужасно сильно похож на нее, и это ясно даже несмотря на то, что женское лицо уже изрезано бороздами морщин. Некоторые черты всё равно очень узнаваемы. Настолько, что мурашки сейчас побежали по коже. – Ты так... Вырос, – почти шёпотом произносит бабушка при вдохе. Будто действительно собралась плакать. – Конечно. Сколько лет уже прошло? Четыре? – спрашивает он, стараясь сделать это максимально равнодушно и никак не окрашивая вопросы эмоционально. Через слова сквозил холод, но кажется, что это совсем не беспочвенно. – Четыре. Надо же, тогда ты был таким крохотным, – с ноткой ностальгии вспоминает она. Жутко хотелось ответить чем-то вроде: "а ты была моложе и безразличнее", – но он сдержался. Просто пожал плечами, приподняв уголки губ, будто ничего и не было. Будто ему совсем не обидно, будто в груди не щемит от тревоги. От неловкости спасает только сама бабушка. – Что это я... – вдруг спохватилась она, – пойдём на кухню. Ты голодный? Я поставлю чайник, и шарлотка уже почти готова. Ты любишь такое? – женщина засуетилась, всплеснув руками и покрутив головой по сторонам, после чего заторопилась скрыться в одном из дверных проемов. Хисыну же ничего не оставалось, кроме как последовать за ней, молча вздыхая и боясь сказать лишнего. Он не будет отвечать на эти вопросы, ибо уже заведомо знает по чужому настрою, что правильный ответ на них только "да", и если он откажется, то все его аргументы тут же опровергнут. Бороться бессмысленно, потому он и шагает следом, изучая взглядом квартиру. Он её совсем не помнит. Кажется, он здесь не был, либо же был всего раз, и тот вышел как-то случайно, поэтому сейчас всё кажется вдвойне интересным. Старые желтоватые обои в цветочек, наклеенные в коридоре, часы, сейчас указывающие на половину пятого, и фотографии. Куча фотографий, которые не удаётся разглядеть достаточно хорошо, но всё равно ясно, кто на них: бабушка с отцом. Только на одном фото видно троих – вероятно, там стоит ещё и дедушка. Так смешно: обычно у людей в возрасте стоят в рамочках фотографии внуков, а тут собственного ребенка всё никак отпустить не могут, что уж о внуке говорить. Но кто Ли такой, чтобы судить? Всё равно это ничего не даст. Поэтому он просто заходит на кухню и неловко садится на стул, от дискомфорта сжимаясь, будто боится занять слишком много места. Бабушка же носится по кухне, как угорелая, и позволяет себе присесть только через несколько минут, когда ароматный заваренный чай уже стоит рядом с каждым из них, а обещанная шарлотка манит своим аппетитным запахом с центра стола. Ли до сих пор ёжится от дискомфорта, но старается сделать вид, что всё в порядке: тянется к чашечке цвета жемчуга и подносит её к губам, делая щедрый глоток. Чай всё ещё жутко горячий, и тут же хочется поперхнуться, однако гордость не позволяет, и Хи всё же обжигает горло этим кипятком. Видя то, как он мучается от неловкости, женщина снова начинает первая. – Хисын-а, – вздыхает она, – как ты себя чувствуешь? Как дела с папой? Он тебя не обижает? Хочется разразиться смехом от такого абсурда. Не обижает? Папа? Господи, она же должна быть в курсе, раз позвала сюда, так что за бред несёт сейчас? – Ты ведь уже всё знаешь, зачем спрашивать? – тихо произносит Хи, прожигая уставшим взглядом шарлотку. – Знаю. Но совсем мало. Я хочу знать, как ты сейчас... – Не поздновато? – фыркает Ли, сам себя не узнавая. Даже самому становится неприятно и обидно от этих слов. – Хисын, я правда не знала, что он так поступает с тобой. Мне так жаль, что я не знала и не могла помочь... – Бабушка, – звучит как-то требовательно, – ты не знала, потому что даже не интересовалась. Ты не видела меня четыре года. Четыре. Разве это моя вина? Не думаю. Я никогда не прятался от тебя, не бежал, я всегда был в том же доме, что и всегда. Уверен, ты знаешь, где живет твой сын. Так что мешало хоть раз прийти и посмотреть, как мы с отцом живём? Одного раза хватило бы, чтобы застать отца за тем, что он творил почти ежедневно. Но ты этого не делала. – Прости, Хисын-а, – её голос вздрагивает, готовясь сорваться, а большой палец задумчиво очерчивает ручку чашечки, из которой не было сделано ни глотка. – Мне так жаль. Просто после смерти твоей мамы... Всё так изменилось. Джехван перестал ездить ко мне, навещать, он стал просто звонить, и то очень редко, только когда сам захочет. А я его так люблю, понимаешь? Он мой единственный сыночек, и я так боялась, что если начну ему досаждать, он вообще отстранится от меня. Что мне оставалось делать? Я так ждала его звонка и всегда поддерживала, несмотря на то, что он говорил. Не спрашивала лишнего... А он и не рассказывал никогда, что с тобой что-то происходит. Только жаловался, что ты можешь не слушаться иногда, и я советовала быть чуть строже. Но я правда не знала, что делаю толь в тысячу раз хуже, прости меня. Тебе сильно доставалось? – Хуже этого, – он коснулся мочки уха, которую сам сегодня с утра заклеивал пластырем, – не было, вроде. – Знаю, он мне рассказал, что сделал... – стихает женщина, тяжело вздыхая, будто набираялась смелости, чтобы продолжить. – Я была в таком шоке, что словами не описать. Если бы я узнала раньше, то... Да я бы тебя к себе забрала, только бы ты это больше не терпел. Но сейчас я вставила ему по первое число, и он обязан прекратить, иначе... – Только вот ты опоздала, – быстро выпаливает Ли, глотая ком, подкатывающий к горлу. – Он уже успел приличное количество раз приложить меня головой об пол, чтобы выбить всё желание продолжать верить в его перемены. Мне зашивали ухо из-за него. Я больше не хочу, знаешь... – Мне так жаль, Хисын-а, – шмыгает носом она, прикрывая рукой нижнюю часть лица и глядя в стол, чтобы чуть успокоиться. – Я не хочу, чтобы так больше было. Я обещаю, я сделаю всё возможное... Пожалуйста, прости меня за всё. Ком в горле неприятно давит, не позволяя сказать ничего в ответ. Хочется ей верить. Потому что Хи прекрасно понимает её: женщина так любит своего единственного ребенка, что хотела сделать так, как будет лучше ему, и просто думала, что сын адекватен, и внук не получает от него никакого вреда. Очень жаль, что она так сильно ошибалась. Но Хисыну действительно сложно её винить, когда она так искренне просит прощения и утирает слёзы с лица. Кажется, в глубине души он не то чтобы простил её – он никогда её и не винил. Обижался на сложившуюся ситуацию, но вовсе не на саму бабушку. – Да ладно уже, – пожимает он плечами, – что было, то было. Я не держу никакого зла. Просто... Просто будь рядом. И женшина охотно кивает головой с быстрым "конечно-конечно", радуясь так, будто с неё сняли смертельный приговор. Она так искренне счастлива. Не может же солгать? Не смогла бы... Наверное. Но Ли все равно верит ей. Верит, что она поняла, как одиноко он себя чувствовал всё это время. Верит, что она догадалась, и теперь станет чаще говорить с ним и навещать их с отцом. Верит, что она больше не оставит. Было бы так хорошо... – Ой, ну чего ты не ешь? Шарлотка уже остыла, и чай... – внезапно засуетилась она, коснувшись руки парнишки, отчего тот едва не вздрогнул. Женщина поднялась с места и метнулась к небольшим блюдцам, после чего взяла кухонный нож, который оставила рядом со своим творением, и отрезала небольшой кусочек, чтобы положить его на тарелку и протянуть Хисыну. – Давай не будем больше о грустном, хорошо? Лучше расскажи, как дела в школе? – спрашивала она, поставив тарелочку перед внуком. – Да я не голоден, – всё же попытался он отказаться, но слишком быстро понял, что это бесполезно, и со вздохом начал разглядывать аппетитный кусочек. Возможно, совсем немного голоден. – Ладно... Ну... В школе всё нормально. Я староста, помогаю учителям, когда это требуется. В свободные перемены общаюсь с друзьями. После уроков мы с другом остаемся в школе ещё на несколько часов, чтобы сделать домашку, ну, и всё. Больше ничего интересного, – пожимает Ли плечами, всё же взяв кусочек шарлотки в руки и следом откусив. Вау. Он, кажется, уже не помнит, когда в последний раз пробовал домашнюю выпечку, и прямо сейчас это ощущается лучше, чем любые булочки и пирожные в кофейнях. – Как друзей зовут? – старается она ухватиться за ниточку диалога, наконец начиная понемногу пить свой подостывший чай. – А что такое? – с подозрением спрашивает Хи, но когда осознает, что, наверное, в таких вопросах нет ничего подозрительного, все же сдаётся. – Вообще, их пятеро. Джеюн, с которым мы вместе уроки делаем, Сонхун из параллели, Сону и Чонвон из класса помладше, и Рики, их одногодка. Они все хорошие парни. Джеюн не раз мне очень помогал, когда нужно было, даже ссадины после отца помогал обрабатывать. – Какая прелесть, – мягко улыбается бабуля, начиная понемногу расслабляться. – А что вы с ним в школе так долго сидите? Можно же дома уроки сделать, или в гостях друг у друга, например. – Не хочу с отцом пересекаться раньше, чем нужно, и совмещаю с полезным, – пожимает Ли плечами снова, запивая шарлотку подостывшим чаем. – А от дома Джеюна не очень удобно добираться до моего вечером. – Так приходите ко мне в следующий раз, – предлагает она так, будто это совсем ничего не стоит. – У меня дома тихо, я мешать не буду. Чай вам сделаю, накормлю, вы же голодные после школы. И с другом своим познакомишь заодно. Ну, если захочешь, конечно. Хисын едва ли не давится чаем. То есть, всё так просто? У него теперь будет хоть капелька заботы со стороны? И она не против Джеюна? Вот как? Даже не верится, что эта женщина – мать того тирана, что ждёт дома. Как она могла вырастить такого... Такого отвратительного человека, если уж выражаться культурно. Но в груди всё равно что-то сжимается, когда Ли слышит слова бабушки. Будто сердце начинает оттаивать. Такое странное чувство, будто слезы вдруг сами покатятся из глаз, если так продолжится. – Я спрошу у него, – неловко выдавливает он, продолжая уничтожать кусочек бабушкиной шарлотки. Всё это так странно. Всего час назад он сидел с Джеюном и обсуждал, как сильно не доверяет этой женщине и боится сюда идти, а уже сейчас доедает кусочек её выпечки, запивая чаем, и не может поверить в то, что это происходит. Если честно, где-то в душе теплилась надежда на то, что его примут, но намного больше Хисын склонялся к варианту полного отвержения и ненависти с чужой стороны, потому что именно таким было последнее впечатление о бабушке. Но сейчас всё иначе. К нему относятся совсем по-другому. Ощущается как что-то невозможное, но в то же время до жути приятное и теплое. Как... Семья? Наверное, это правильное слово. Такая забота со стороны взрослых бывает в семьях. Жаль, что он вновь ощутил это чувство только сейчас. – Как твое ушко? Не болит? Может, помочь обработать, или ещё чем-нибудь? – спрашивает женщина, видимо, слишком засмотревшись на его пластырь. Хисыну даже неловко от такого большого количества внимания, однако от бабушки почему-то не хочется что-то сильно уж укрывать и не договаривать. Наверное, всё потому, что она и без того знает достаточно много, и это утаивание будет бессмысленным. – Да всё хорошо, – бубнит Хи, поднимая искренне невинные глаза на неё и хлопая ими. – Я сам справляюсь. Уже есть опыт. – Вот как, – мнётся женщина недолго, – ну ты... Если вдруг нужна будет помощь, обращайся. Хисын кивает с кратким "хорошо". Если честно, у него даже не возникает вопроса: почему она вдруг опомнилась? Будто всё и так слишком очевидно и просто. Ведь ответ был сказан уже тысячи раз, и даже сейчас вертелся у парнишки на языке. Она не знала. Не знала. Она бы помогла, если бы была в курсе. Так ведь? Хочется верить. Хочется верить, что всё это сейчас происходит не просто так. В глубине души Ли просто молится, что всё это не зря: вся эта забота, теплые слова, горячий чай и вкусный пирог. Как же хочется верить.

•••

Если честно, последнее, что помнит Хисын – то, как он обнимает бабушку на прощание, и то, как набирает номер телефона Джеюна почти через мгновение после выхода из её дома. Помнит, что ничего толком не мог сказать ему, а дальше – пустота. Будто у него из памяти вырвали весь их диалог, и Ли как-то телепортировался, а не дошёл до дома Шима. Зато сейчас Хи сидел рядом с Джейком на его же кровати и глядел в потолок, задрав голову и пытаясь переосмыслить произошедшее. Если честно, очень хотелось лечь плашмя и заплакать без причины, но он держался изо всех сил. И это становилось делать всё сложнее и сложнее с каждой секундой, ведь проблема усугублялась. Хисын, кажется, попросил приехать к Джеюну, чтобы всё рассказать, потому что по телефону не может. И вот, он тут. Сидит и смотрит в потолок, готовый начать собирать слезы с секунды на секунду. И не сказать, что он особо печален или расстроен, просто... Чувство внутри такое странное, что даже жутко. И такое ощущение, что передать это словами просто невозможно. Поэтому Ли просто старается пересказать всю встречу с бабушкой вкратце, не упуская важных деталей. Каждое слово давалось всё труднее, теряясь в дрожи голоса и нервного дыхания. В конце концов Джеюн не выдержал и прервал длинный монолог. – Хисын-а, успокойся. У тебя так голос дрожит, будто ты передо мной отчитываешься под дулом пистолета, а не просто про встречу рассказываешь, – вздыхает Шим, оборачиваясь и выпрямляя ноги в коленях. Кажется, ему пришла какая-то идея. И уже через секунду становится ясно. – Ложись, – хлопает он себя по бедрам, предлагая парню положить на них свою голову. И когда получает вопросительный взгляд в ответ, только хлопает глазами и улыбается. – Да всё нормально, ложись, я ничего страшного не вытворю. Спустя несколько секунд раздумий Хи всё же соглашается, с трудом переборов миллионы вопросов внутри себя. Он ложится почти в полный рост, кладя голову на предложенное место и стеснительно глядя оттуда в улыбчивые глаза Шима. Тот только хмыкает себе под нос, чуть ёрзая, чтобы устроиться поудобнее, и тянется рукой к хисыновым волосам. Тёмные пряди неудачно лезли в глаза, и парень решил убрать их собственноручно, легко склонив свою голову набок. – Вот теперь продолжай, – разрешает он, продолжая касаться руками чужих волос. – Мне кажется, так будет хоть немного комфортнее. Не думаешь? – Возможно, – вздыхает Ли, старательно пряча и отводя взгляд, только бы не пересекаться с проницательными глазами Джеюна. Он знает, что если столкнется с ними, то определенно больше не сможет говорить, и будет завороженно глядеть в них, забыв как дышать. Хисын правда рассказывает всё: от начала и до конца. Рассказывает, даже не задумываясь особо ни о чем. Чужие касания помогали успокоиться. Хисын всегда любил, когда к его волосам прикасались: так всегда делала мама, когда они с ней вечерами читали сказки. С тех пор такие действия вызывали только приятные воспоминания. И Джеюн будто знал, правда. Иногда вообще складывается ощущение, что он знает о Хисыне абсолютно всё, ибо всегда, будто чувствуя, делает так, как нужно. К концу рассказа в комнату вошла Лейла, просунув свою любопытную мордашку в щель между стеной и прикрытой дверью. Хи не видел собаку друга, когда шёл по лестнице наверх, так что сейчас случилась их первая встреча спустя достаточно долгое время. Как только она увидела Хисына, хвост моментально замахал в разные стороны, а сама она, не церемонясь, вошла в комнату, распахнув дверь и тут же запрыгнув на кровать. Ли и без того хотел заканчивать рассказ, но его новая "подруга" помогла, начав облизывать лицо, будто ждала особого приветствия. Хисын невольно засмеялся, и ему просто пришлось потрепать собаку за ушами, чтобы та, наконец, перестала так активно "здороваться". – Разве это не хорошо? – как-то вне контекста произносит Джеюн, будто бы сам для себя. Однако Хи понимал, что это адресовано ему, потому и оторвался от счастливой мордашки Лейлы и перевел взгляд на лицо парня. – М? – промычал он, чтобы Шим наконец оживился и уточнил. – Ну... Я про твою бабушку. Она так замечательно к тебе отнеслась, разве это не хорошо? Мне немного трудно понять, почему ты так сильно переживаешь по этому поводу. Я думаю, она правда хороший человек, почему ты так беспокоишься? – Я... Не доверяю ей, наверное? – произносит он вдумчиво, отнимая руки от Лейлы и устремляя взгляд обратно в потолок. Собака, не совсем понимая, в чём дело, ещё пару секунд хлопает глазами, после чего, сделав пару оборотов вокруг себя, ложится у Хисына под боком и суёт нос под его ладонь. А тот просто не может противиться, и на автомате начинает тихонько поглаживать Лейлу по макушке. – Просто, знаешь, я встретил её впервые за столько лет... Я ведь её совсем не знаю. Вдруг она врёт мне? Вдруг она хуже, чем кажется? Я очень этого боюсь. Боюсь, что она дала сейчас надежду, и в конце-концов отнимет ее, встав на сторону отца. – Ты думаешь, она смогла бы так поступить? – удивленно спрашивает Джейк, чуть приподнимая брови и продолжая приглаживать пальцами тёмные пряди. – Я не знаю. Потому что не знаю, какая она. У отца вечно была привычка в один день стать сущим ангелом, а потом продолжить истязать меня. Даже суток не успевало пройти, понимаешь? Это очень больно. Когда тебе дают надежду, а потом вот так легко забирают. И я боюсь, что это передалось отцу по наследству. Поэтому и не верю больше. Чужие брови сдвигаются, и это не ускользает от взгляда Хисына. Он буквально чиатет в чужом взгляде сожаление и беспокойство, но ничего не может с этим сделать: сам испытывает то же самое. – Но разве раньше она так поступала? Могла так легко поменять своё мнение? – пытается узнать всё больше подробностей Шим, хмурясь. – Я не знаю. Она толком не общалась со мной до смерти мамы. Но знаю, что она вроде как не очень её жаловала. И, возможно, меня вместе с мамой, я ведь похож на неё. И это так противоречит тому, что случилось сегодня... Я даже не знаю, что и думать. Я запутался. И устал. Не хочу никого видеть, – он расстроенно тянется свободной рукой к лицу и прячет его в сгибе локтя, скрывая бо́льшую часть. Но Джеюн, будто знал и специально не убирал рук от волос, пытаясь успокоить. – Это нормально, Хисын-а, тебя можно понять. Сейчас очень сложно принять все навалившиеся обстоятельства в один миг. Тебе нужно отдохнуть. Сейчас ты слишком уставший после школы, так ещё и после этой эмоционально тяжелой встречи. Тебе нужен перерыв. – Но знаешь, что я понял? – вдруг вставляет Ли, будто не слушал до этого. – Во время этой встречи я искренне ей поверил. Не хочу, чтобы это всё оказалось ложью. Не хочу даже думать об этом, Джеюн-а, – почти хнычет он, сам себя осуждая за нытьё. Хи вдруг переворачивается на бок, чтобы уткнуться лицом в мягкую домашнюю футболку Шима. А тот и не против. Хисын прикрывает глаза и глубоко вдыхает приятный аромат свежего кондиционера для белья, который мама Джеюна вечно использовала для стирки. Парфюмом не пахло, ибо Шим сейчас одет в домашнее, так как совсем не ждал гостей, и Хи нарисовался слишком внезапно. Но кажется, Джейку просто плевать на неожиданность: он продолжает осторожно успокаивать, поглаживая парнишку по спине. Когда мягкие пальцы натыкаются на безобразный шрам под рубашкой, Хисын, кажется, на секунду даже забывает как дышать, и только повторяет про себя, как мантру: "хоть бы не заметил, хоть бы не заметил". И джеюновы руки просто продолжают движение, совсем не зацикливаясь на одном месте. Будто Шим всё понял и без слов. – Не думай, постарайся забыть хоть ненадолго. Тебя же никто не торопит с решением, верно? Просто отдохни хотя бы до завтра, – так успокаивающе, будто колыбельную произносит он. Осторожные ладошки продолжают блуждать по рельефной спине, касаясь подушечками пальцев бугорков позвоночника. И когда Ли чувствует, что его шрама касаются чересчур долго, в воздухе звучит вкрадчивое, – Хисын. – Если ты сейчас спросишь про шрам... – начинает и тут же заканчивает он невнятно и глухо, ибо всё это время упирается лицом в чужой живот. – Извини. Мне не стоит? – Не знаю. В принципе, ничего нового об этом я тебе не расскажу, – фыркает Хи, начиная действительно задумываться. В любом случае, они с Джеюном уже встречаются, значит, он в любом случае рано или поздно должен будет узнать, правильно? Лучше уж сказать, когда спрашивают: болезненно, но хотя бы быстро. Как пластырь отодрать, так ведь говорят? – Думаю, я уже догадываюсь, от кого он, – вздыхает парень, откидывая голову назад и упираясь ей в стену. – Я тебя не заставляю говорить, так что... – Он кинул в меня "розочкой" от разбитой бутылки, – произносит парень раньше, чем Шим успевает закончить. Виснет звенящая тишина. Становится неловко. – Это было в тот год, когда мама умерла. Он часто пил, и в тот день на эмоциях срывался на мне. Ну, и так вышло... Я начал убегать в комнату, он орал, чтобы я остановился и подошел к нему, иначе он кинет в меня чем-нибудь. Я думал, что успею добежать до двери и спрятаться за ней. В итоге не успел, как видишь. – Да, и чего я ожидал? – растерянно произносит Джеюн, замирая на месте. Такое чувство, будто он только что заставил содрать пластырь со старой загноившейся раны, и этого делать не стоило. Неприятное ощущение так и копошится где-то внутри. – Не знаю, – как-то слишком легко произносит Хисын, глубоко вздыхая поворачиваясь так, чтобы взглянуть в чужое лицо. – Всё нормально, не грузись по этому поводу. Это было давно, и уже почти неправда, – хмыкает он, старясь сгладить ситуацию, ибо самому стало жутко неловко. – Больно? – как-то неопределенно спрашивает Шим, будто до этого не слушал. – Сейчас? – Хи хлопает глазами, рассматривая чужое задумчивое лицо. – Нет, уже нет, столько времени ведь прошло. Первое время было тяжеловато: я не мог дотянуться до того места, чтобы хоть немного обработать, и в рану попали осколки стекла, так что избавиться от них тоже было сложно. Перебарывал себя, изворачивался перед зеркалом в ванной, чтобы сделать хоть что-то. Наша ванная столько крови повидала, – смеётся он, однако в глубине души ему совсем не весело. Ни капли. – Шрам отвратительный остался, терпеть не могу, когда он на глаза попадается. Никто пока не видел его, кроме тебя, – фыркает Ли снова, стараясь легкой улыбкой смягчить весь рассказ. – Я так перепугался, когда ты в поездке вдруг коснулся его, даже не представляешь. – Думаешь, для меня это было нормально? – эмоционально отвечает Шим, поднимая брови и заглядывая в чужие тёмные глаза. Руки зависли, больше не касаясь чужих волос. – Я тоже ужасно испугался! Тем более после тех кошмаров, которые мы обсуждали ночью. Знаешь, сколько всего я себе надумал, пока шёл к автобусу? Чуть с ума за эти считанные минуты не сошел. – Ты меня тоже пойми, я не хотел, чтобы ты лишний раз беспокоился и взваливал на себя такое количество моих проблем с башкой. Особенно после ночного разговора. Нужно время, чтобы такое обдумать, да и рассказывать я тоже попросту боялся. Не люблю вспоминать. Аж мурашки бегут, будто я снова вытаскиваю оттуда стёкла, – невольно вздрагивает Хи, ненадолго прикрывая глаза. – Ну и дурак, меня вообще не грузят твои проблемы. Я правда с большим удовольствием помогаю тебе, – хмыкает он, решив взъерошить хисынову прическу хаотичным движением пальцев, чтобы тот немного расслабился. – И если не хочешь, больше эту тему поднимать не будем. Я просто интересовался, только и всего. – Да ничего, мне на пользу пойдет, – хмыкает он в ответ на баловство парня, расплываясь в искренней улыбке. – Надо научиться говорить о таком проще. – Ну знаешь, когда ты рассказываешь об этом, будто об обыденном событии... Тоже не по себе становится, – чуть приподнимает брови Джеюн, на что Ли продолжает хихикать. – Пора бы привыкнуть. Не буду же я впадать в истерику каждый раз. Ещё немного, и, глядишь, шутить над этим начну. – Точно дурак, – фыркает Джейк, снова взъерошивая темные непослушные пряди, которые недавно так старательно уклыдывал. От чужих смешков Лейла в нелепой растерянности после дрёмы поднимает голову, однако увидев, как двое парней переходят к контратакам в виде щекотки, кладет мордашку обратно на кровать. Опять её не позвали развлекаться. Ну вот пусть и смеются между собой, она слишком горда, чтобы вмешиваться. А мальчишки сами прекрасно справлялись. Совсем скоро они уже едва сдерживали хохот, катаясь по кровати и сминая до этого аккуратно постеленное покрывало. И, если честно, им было наплевать абсолютно на всё в мире. Они чувствовали себя лучше всех, позабыв о проблемах. Когда на улице уже стемнело, Хисыну пришлось подняться с чужой постели, забрать свои вещи и поковылять к выходу. Безусловно, Джеюн пошел с ним, чтобы проводить. По пути Ли пришлось активно отстоять перед мамой Джейка, что он совсем не голоден и не будет оставаться на ужин. Хоть это и не было чистой правдой, но всё же. Спустя пару минут убеждений она всё же сдалась, скрывшись на кухне и продолжив раскладывать еду по тарелкам. И только тогда парни остались в коридоре совсем одни, если не считать Лейлу, вьющуюся в ногах, но всё ещё упорно желающую проводить недавно появившегося друга. – Не хочу завтра никуда идти, – хнычет Хи, устало опуская плечи. – Если б не был старостой – прогулял бы. – Ты чересчур ответственный. Пора бы отдохнуть, – ухмыляется Шим. – Но я тоже порядочный. В этом плане тебе со мной не повезло. Видя в этих словах слишком уж интимный подтекст, Хи боязливо распахивает глаза и осматривается, чтобы убедиться, не слышал ли кто из взрослых этих слов. Но в конце концов сам переходит на шепот, произнося: – Мне повезло с тобой во всех планах, не ври, – казалось, от этих слов он сейчас до жути раскраснеется, но уже и наплевать. Джеюн радостно хихикает, когда слышит эту скромную, но такую искреннюю фразу. За подобную смелость следовало бы наградить, что он и делает: быстренько подходит ближе, крепко обнимает и, отстранившись на секунду, целует Хисына в щёку. Сказать, что Ли буквально растаял от этого – ничего не сказать. Когда Шим уже отошел от него на несколько шагов, в глаза моментально бросилось настолько раскрасневшееся лицо, что захотелось засмеяться вслух, но он сдержался. Где-то внизу от таких действий гавкнула Лейла. Неужели решила, что они подраться решили? Ещё чего. – Ты точно сумасшедший, – шепотом выпаливает Хи, едва делая глубокий вдох от неловкости. – Стараюсь, – хмыкает он, складывая руки на груди и опираясь плечом о стену. – К сожалению, тебе пора. Отец не будет ругаться? Уже поздновато. – Вот и узнаем, – пожимает плечами Хи, наконец найдя силы, чтобы немного успокоиться. – А то слишком уж он хороший в последние дни. – Осторожнее, – хмурится Джеюн, подходя чуть ближе, – если он опять что-то сотворит с тобой, я точно с ума сойду. – Я постараюсь, – улыбается Ли, – ради тебя. – Ради себя постарайся, – вздыхает он, открывая входную дверь и шагая вслед за парнишкой, чтобы довести до забора, и уж точно попрощаться. И Хисын уходит, получив напоследок ещё одну порцию объятий. Надо же, и ведь голову действительно покинули мысли о сегодняшнем походе к бабушке. Даже легче стало на душе. На удивление. Кто же знал, что обычные посиделки с Джеюном творят чудеса? Хотя, что уж там, догадаться не так сложно. Шим и сам волшебный.

•••

В подъезде снова пахнет сыростью. Будто бы даже на подходе к дому Хисыну предвещало беду буквально всё: мигающий фонарь на улице, хрустнувшая плитка под ногами, когда он ступил в темное помещение, неработающая лампочка. Каждая деталь кричала, что ничего хорошего из возвращения домой не выйдет. Но Ли всё равно упорно шагал по лестнице, и упорно старался не нервничать, когда клал руку на металлическую ручку и дергал её, чтобы следом войти в квартиру. Ну да. Не удивительно. Отец выбежал в коридор буквально через считанные секунды, и какими-то неестественно дикими глазами посмотрел на сына. Хисын уперто встал в дверном проёме, держа дверь, чтобы она не закрылась, и лунный свет из крохотного окна в подъезде мог давать надежду на побег. Хоть и, возможно, ложную. Ли в недоверии нахмурился, уставившись на мужчину и готовясь шагнуть назад в любую секунду. И первые слова, которые он слышит, действительно ужасно ожидаемые. – Где ты был? – уже настолько привычно, что даже скучно. Он сто раз слышал это раньше, если приходил позже, чем выдумал себе папаша. Но сейчас он не будет падать на колени и выпрашивать прощения за опоздание, не позволит чувство вины за слабость. – Ты пил? – опасливо раздается вопрос, а парнишка, озвучив догадку, уже морально готовится к побегу. – Если да, то я ухожу сейчас же. – Стой, – почти командует он, быстро начиная шагать все ближе. – Я трезв, клянусь. Хи с подозрением вглядывается в чужие глаза. Внутри бушует страх, но он всё же входит и дверь за собой закрывает. Даже если получит, то хотя бы будет знать, что вина полностью на нём. Что шанс сбежать был, но он сам от него отказался. – Так где ты был? – переспрашивает мужчина, слишком уж угрожающе нависая над сыном. – Разве ты не сам снял с меня все ограничения? – наглеет, но по-другому не может. Хотя сердце у него болит и тянет жутчайше. – Я снова не могу ходить туда, куда хочу? – Ты можешь просто ответить? – отец начинает выходить из себя, и это заметно до жути. – Это так сложно? – Сначала был в школе. Потом у бабушки, – поддавшись натиску выдает Ли. – У бабушки? Моей мамы? – звучит так шокировано, что даже смешно. – Конечно. Напомнить, что других у меня нет? – Да... Да, точно, – теряется так, будто его только что окатили холодной водой. Кажется, эта новость мужчину совершенно не обрадовала. – И как... Она там? – Нормально. – констатирует Хисын, абсолютно не желая продолжать этот странный диалог. Отец всё ещё напрягает, как бы сильно он не пытался выглядеть добрым и хорошим. В горле до сих пор стоит ком страха от его вида в такой обстановке. Но что-то внутри всё равно побуждает продолжить. – А что? Хотел уже приложить меня головой об стену, если бы я был не у неё? Сказать, что это было смело – ничего не сказать. Такое чувство, что Хисын намеренно проверяет себя и отца на прочность, и кажется, он хочет сдаться первым, упав на колени хоть сейчас, ибо ноги предательски дрожали. – Хисын, – строго хмурится мужчина, и Хи уже начинает отсчитывать секунды до удара. Однако спустя десять, пятнадцать, двадцать ничего не происходит, и это напрягает. – Я же сказал, что хочу... – Ты сказал, что бабушка вправила тебе мозги. И теперь я понимаю, почему, – всё еще равнодушно произносит он, перебив отца совершенно бесцеремонно. – До этого ты не говорил ей ни слова. Ни слова про то, что избивал меня. – Я... Я не избивал, я считал, что эта мера воспитания в порядке вещей и... – Конечно, все люди ведь только так и общаются, – внутри закипает откровенная злоба. Хочется вывалить всё накопившееся за столько лет, но Хисын держится изо всех сил. – Нормально ведь было довести до того, что я весь в крови уходил из дома. Да, это определенно в порядке вещей, – выплевывает он, глядя отцу за спину и пытаясь найти путь, чтобы его обойти. – Я рад, что ты даже не считаешь то, что происходило, избиением. Да, действительно, лучше бы тогда умер я, а не мама. В горле стоит ком обиды. Хисын только хмурится сильнее, сжимая кулаки так, что ногти впиваются в мягкую ткань ладоней. Он обходит отца за считанные секунды, и всё ждёт, пока сзади последует удар или какой-то возглас, но нет. Ничего. Ли спокойной доходит до своей комнаты и отворяет дверь, дернув за ручку. Такое чувство, что он готов взорваться и заплакать от обиды в любую секунду, однако внешне всё ещё справляется, держа на себе маску безразличия. – Хисын, я неправильно выразился, послушай... – наконец произносит мужчина, но это уже бесполезно. Выводы сделаны. – Пока ты не признаешь всё, что делал, и всё, что говорил, и пока не научишься называть это своими именами и не оправдывать, все твои извинения – пустышка. Я не хочу больше вранья, – произносит он, уже готовясь сделать шаг и войти в комнату. Последний взгляд мечется к отцовскому лицу. Такому печально скорченному, что даже жалко на секунду становится. Однако уже ясно, что всё это – ложь. Не стоит верить ни единому слову. – Стой, – всё же произносит он, но быстро меняет мнение, – хотя, нет, давай лучше поговорим завтра. – Я не буду ни о чём говорить, пока не услышу от тебя полноценного признания, – буквально ставит он ультиматум, и входит в комнату, захлопывая дверь. Отец даже не пытается стучать, ломиться или просить войти. Кажется, Хисын его ошарашил. Может быть даже ранил, если уж мужчина действительно верил, что сможет наладить отношения. Но сейчас очередь Хи делать больно. Он уже устал страдать сам. Он сбрасывает рюкзак на пол, быстро переодевается и падает на кровать. Не хочется даже делиться тем, что только что произошло. Но Ли все равно должен успокоить Джеюна, как бы то ни было, и потому он почти бездумно пишет ему короткое сообщение "я дома, всё хорошо" в ответ на чужое "напиши, когда дойдешь", после чего откладывает телефон. Обида переполняет изнутри. Причем не только на отца, но и на себя: ужасно больно, что он сам почти доверился, и тут же напоролся на такое. Возможно, он правда просто слишком раздул ту фразу, но для Хисына она действительно значит слишком много. То, что отец не считает сделанное избиением – уже огромный звоночек, и это очевидно. Это осознание болью растекается внутри, заставляя Хи без сил упасть на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и едва сдержаться, чтобы не закричать с психу. Нет, не нужно. Всё, что необходимо – заснуть, чтобы не помнить и не зацикливаться на этих словах. Иначе Ли просто не сомкнет глаз на протяжении всей ночи. Просто нужно заснуть, забыв всё на свете. Жаль, что нельзя заснуть навсегда.