Шрам и Заря

Весеннее равноденствие на границе 1830 и 1831 годов от начала летоисчисления — Велизар, давай купим леденцы? Только посмотри, какие! — воскликнул Ивар, кивнув на лоток с леденцами любых форм и размеров. Неужто их тоже сотворил колдун? Огромная очередь из детишек в смешных тулупах и пальтишках облепила торговца, как саранча. В жажде леденцов смешались все: и дети богачей, и дети простых горожан. — Нам там до ночи стоять придется, — отмахнулся Велизар и шагнул дальше, но Ивар припустил к лотку. — Эй ты, а ну-ка дай нам два лучших леденца! И быстро! — приказал он, с гордым видом выложив перед торговцем золотую легеру, а потом обвел всех опасливо замолчавших детишек высокомерным взглядом. На эту легеру — самую дорогую монету империи — Ивар мог купить леденец каждому ребенку в очереди, но заплатил лишь за два. Велизар только закатил глаза на это хвастовство. Ивар из шкуры вон лез, чтобы впечатлить влиятельного товарища, а этот самый влиятельный товарищ испытывал только желание отвесить ему смачного пинка под зад за такие выходки. — Этого много, господин, — торговец попытался отодвинуть золотую легеру. — Все мои леденцы столько не стоят. — Что ж, тогда беру все, — так же хвастливо заявил Ивар, отчего ребятня зашлась в возмущенных воплях. Виновато пожав плечами, торговец принялся собирать в бумажный сверток все леденцы, лежавшие на прилавке. Их там было не меньше трех десятков. Детишки надулись и разошлись, проклиная «жадного дядьку» на все лады. Велизар хмурился, глядя на гордое лицо Ивара. Наконец он, светящийся от собственной значимости, вернулся к Велизару и гордо протянул леденец. Тот окинул товарища неодобрительным взглядом и насмешливо бросил: — Я не люблю леденцы. Зря только детей обидел. — Подожди, но ты же сказал… — растерялся Ивар и даже сдвинул фуражку на затылок. — Я сказал, что придется ждать до ночи. Но даже без очереди леденец мы купили бы только тебе. Сам я это есть не хочу. Вот куда ты их теперь денешь? Ивар на пару мгновений задумался и пробубнил: — Выкину. Велизар поймал дурня за локоть и приказал: — Не смей выбрасывать. Это еда, а едой не раскидываются. Вечером раздашь ребятам в кубриках. Ивар собрался возразить, но не успел. Его перебил насмешливый знакомый голос: — Эй, Ивар, ты обокрал лоточника? Может, мне стоит на тебя донести, похититель детской радости? Конечно, это был Иво. Кто же еще? Он подошел к ним справа, и в лучах яркого полуденного солнца взгляд Велизара сам собой нашел его левый висок, искалеченный шрамом от ожога. Маркус будто бы даже не заметил автора этого шрама, а Велизара в то же мгновенье вновь скрутила хватка вины. Каждый раз, глядя на изувеченную кожу, в своем воображении он рисовал огромную, невообразимую рану и истязал себя угрызениями совести. Хотя на самом деле шрам не бросался в глаза и не портил черт лица. Пока Велизар таращился на шрам и вновь боролся с собой, Маркус насмешливо глядел на Ивара, будто бы тот стоял в одиночестве, а Великого князя и в помине не существовало. — Перед тобой объясниться забыл, пес побитый, — высокомерно фыркнул Ивар. — Пошел вон отсюда. — Ой-ой, как страшно сказал. Так властно, что у меня аж мурашки по коже. Ребят, у вас тоже? Трое бессменных друзей Маркуса — Ахмыл, Ждан и Деян — тут же со смешками закивали и издевательски поежились, как от холода. — Ротному у него поучиться бы. Какая сталь в голосе, — насмешливо подтвердил Деян — самый языкастый из троих. — На словах ты грозный, но что, если я сделаю так? С этими словами Маркус без зазрения совести выхватил из бумажного кулька в руках Ивара горсть леденцов и с хохотом удрал. Троица его подпевал помчалась следом, надрываясь от смеха. — Вот ублюдки! — воскликнул Ивар и обернулся к Велизару в поисках поддержки, но тот лишь ухмыльнулся и равнодушно пожал плечами. — Что ж ты не держал дорогие сердцу леденцы? Целую легеру за них отдал и не бережешь. Казалось, Ивар вот-вот лопнет от злости, отчего настроение у Велизара заметно улучшилось. Он даже приободрился и, проводив взглядом Маркуса с друзьями, которые устремились в самую гущу народных гуляний, последовал за ними. Правда, через пару шагов замер и обернулся к Ивору, наставив на него указательный палец: — И больше не смей смеяться над Иво из-за шрама. Понял меня? Тот изумленно кивнул, но не сумел промолчать: — Этот говнюк грубил тебе и насмехался, а ты защищаешь его? Побитый пес, он и есть побитый пес. Если у дурня не хватило мозгов разминуться с лампой, что уж тут говорить? — Лампа не при чем. Это я виноват в его ожоге, и не позволю своим друзьям издеваться над ним из-за этого, — признался Велизар, отчего Ивар изумленно вытаращился. — Но как?.. — Не твоего ума дело. Пойдем к народу. Мы тут для гуляний. — Но кулек… — Сам виноват. Набрал — теперь таскай, — отрезал Велизар. Ивар протяжно вздохнул, но сдался и поплелся следом. Велизар криво ухмыльнулся, в который раз подивившись так называемой гибкости товарища. Все, кто окружали его, так или иначе лебезили перед ним, но Ивар заслужил звание главного подпевалы. Уж как он угождал Велизару, так не угождал никто. Он неизменно держался рядом, всячески развлекал и не тушевался, когда Велизар огрызался. Разве осмелится тот, кто старательно подлизывается к императорскому сыну, перечить ему? Велизар это понимал и оттого не стеснялся тонко насмехаться над Иваром, да и вообще вел себя с ним, как господин. Хотел пресмыкаться? Пусть пресмыкается. Взгляд сам собой выхватил в людском хороводе Маркуса, изо рта которого торчала палочка от леденца. Он выплясывал под удалую музыку гармошки, бросив шинель и фуражку Ахмылу. Подле него скакали Ждан и Деян, не рискнувшие раздеться. Несмотря на завтрашний праздник весеннего равноденствия и смену лет, на улицах Белоярова все еще лежал снег, хоть и потихоньку таял под лучами весеннего солнышка. Со всех сторон слышалась капель, но плясать в одной рубахе было еще слишком рано. Только Маркусу, похоже, и холод ни по чем. Он смеялся во весь рот, выхватив из толпы какую-то девчонку в светлом тулупе и шерстяном платке, повязанном «рожками» вверх. Девчонка, на вид не старше пятнадцати, не испугалась и вышла в центр круга. На ее щекастом личике играла улыбка, когда она смотрела на парня, позвавшего ее танцевать. Велизар и сам не заметил, как печально улыбнулся. Маркус смеялся так же искренне, как и презирал его самого. Он веселился с друзьями, совершенно позабыв о том, с кем совсем недавно соперничал во всем. За двадцать один день — да, Велизар считал! — Иво не сказал ему ни слова, не бросил ни единого лишнего взгляда. Оттого Велизар и бесился. Оттого и вел себя с товарищами-подпевалами хуже, чем обычно. Он срывал на них злость, зная, что те не посмеют огрызнуться… не то что Маркус. Как же ему не хватало этих перепалок и острого языка Иво! Казалось, из жизни ушел единственный интерес, который так влек Велизара. Зато на свободное место пришло мерзкое чувство вины, что заставляло его вновь и вновь находить глазами лицо Маркуса, рассматривать со всех сторон и углов, примеряя к нему шрам. Наконец Велизару стало чудиться, что свое лицо он знает хуже, чем лицо Иво. Да и, будем честны, их лица несопоставимы. Себя Велизар никогда не считал красивым и потому знал, что его несуразную морду не испортит и десяток шрамов. А вот Иво — сирота, хлебнувший в жизни горя, — получил в подарок от судьбы высокий рост, завидное телосложение и такую же завидную красоту… Но Велизар эту красоту подпортил. Он тряхнул головой, прогоняя дурные мысли, и залихватски сбросил шинель, которую свободной рукой подхватил Ивар. — Велизар, ты куда? — только и успел выпалить он, прежде чем Великий князь смешался с людской толпой, увлекшей его в танец. Велизар улыбнулся и не смог прогнать улыбку с лица. Как редко она растягивала его губы! А еще реже касалась глаз. Но сейчас он счастливо смеялся в людской толпе, танцуя с простыми горожанами, которые не узнавали в коротко стриженом кадете третьего сына императора. Его увлекли в хоровод какие-то девушки, он пронесся перед друзьями Маркуса, а потом поймал взгляд и его самого. Их лица вытянулись в одинаковом изумлении, но Велизар уже отвернулся и даже позабыл о них. Мелодии гармошки сменялись, одна за другой, народ танцевал и танцевал, радуясь завтрашнему празднику. Семнадцать лет Велизар смотрел на гуляния издалека, слышал веселую музыку и мечтал однажды потанцевать на главной площади Белоярова, как простой юноша, а не сын императора. И вот его мечта сбылась. — Ваше Императорское Высочество, неужто вы снизошли до народа? Не боитесь, что вам отдавят императорские ножки? — раздался над ухом насмешливый голос Маркуса. Улыбка на лице Велизара расползлась еще шире, хоть разумом он и понимал, что потеплением в поведении Маркуса обязан всеобщему веселью. — А я не человек, что ли? Зачем мне снисходить до народа, если я — его часть? — обернувшись через плечо, ответил он в лицо Маркусу. — Не криви душой, — тут же отозвался Иво и презрительно фыркнул. — Я прекрасно знаю, что все эти речи — не больше, чем речи. — Раз не веришь — твое дело. Не обращай на меня внимания и веселись подальше, а то еще отдавишь мои императорские ножки. С этими словами Велизар и сам поскорее отошел от Маркуса, не желая слушать его грубостей. Если всего полчаса назад он жаждал внимания Иво, то сейчас слишком увлекся народными гуляниями и воспоминаниями о простых мечтах. Завтра Велизару предстоял праздничный ужин с семьей во дворце, отчего рот сводило оскоминой. Он ненавидел семейные ужины, которые походили на зачитывание приговора перед казнью, и ничем не отличались друг от друга. Благо, завтра рядом будет Златояр, и после ужина они смогут закрыться в его покоях и выпить припрятанного вина. Брат обещал дать покурить заморские папиросы, которые для него достали перекупщики из Мореслава. Этот портовый город славился тем, что на его рынках можно было найти даже утраченную молодость, не то что редкие вещицы. В огромный порт то и дело прибывали суда из Алмазной империи и других заморских стран, которые везли бесчисленное количество редкостей. — Эй, зануда, ты неправильно танцуешь. Смотри, как надо. Это тебе не дворцовые балы, а суровые народные танцы. — Вновь настиг Велизара голос Маркуса. Ухмыльнувшись, Великий князь окинул Маркуса внимательным взглядом. Тот, высоко подпрыгнув, присел и вытянул перед собой ногу, а после поменял ноги так проворно, что Велизар невольно залюбовался танцем. Сложив руки на груди, Маркус чередовал ноги, при этом подпрыгивая, как заводной. Его лицо блестело от пота, но тело двигалось так легко и непринужденно, будто ничего сложного в танце не было. Велизара эта показная легкость не провела — он понимал, какая сила требовалась для таких прыжков. Он видел сноровку Маркуса на занятиях и во время поединков. Иво отлично владел своим телом, и танец — тому доказательство. Девушки восхищенно подбадривали Маркуса, а тот все скакал и скакал, двигался по кругу и завлекал их в танец. Велизар не сходил с места, восхищенно наблюдая за Иво и его выверенными движениями. Маркус не учил, он красовался, и Великий князь знал это… Знал и позволял ему ощутить свой триумф, а сам не мог отвести завороженного взгляда. Когда музыканты отложили гармошки, чтобы смочить горло и погреть руки, Маркус остановился и утер пот со лба. На его лице по-прежнему играла лучистая улыбка, что отражалась и в теплых глазах, в которых, казалось, скакали бесята. Он нашел взглядом Велизара и с превосходством вскинул подбородок. И тогда Велизар сделал то, чего не мог ожидать не только Иво, но и он сам. Сначала хлопнул в ладоши один раз, потом еще раз, а потом еще с десяток раз, показывая восхищение. И улыбался так, что улыбка тронула даже глаза. Маркус замер, не сводя с Велизара вопросительного взгляда. И этот день перед весенним равноденствием стал первым днем, когда он — Великий князь — совершенно искренне улыбнулся бесконечно раздражающему, самоуверенному и оттого невозможно яркому мальчишке-сироте.

* * *

Следующим вечером, когда на Белояров опускались сумерки, в ворота кадетского корпуса въехал экипаж с гербом рода Ратомир, запряженный шестеркой белых лошадей. Велизар и Златояр уже послушно ждали на подъездной дорожке, старательно не обращая внимания на чужие любопытные взгляды. Вчера в корпусе отгремел традиционный весенний бал, на который первокурсников, также по традиции не пускали, зато сегодня в кабинетах и кубриках висела ленивая тишина. Только в столовой звенела посуда, слышались смешки и окрики командиров. Пахло вкусной едой, готовящейся для праздничного ужина. Его накрывали для тех, чьи родительские дома находились далеко за пределами Белоярова, и для тех, кто попросту не захотел уезжать на праздник. С третьего курса кадетов за отличную учебу отпускали в суточные увольнения, но ночь весеннего равноденствия — исключение. Увольнительную давали только для поездки домой. Командир корпуса переживал, что в праздничную ночь подопечные напьются и обязательно попадут в неприятности, поэтому учредил такое правило. Остальные экипажи во двор корпуса не пускали, и потому кадеты покорно шли к воротам. Но императорский экипаж — особое дело. Его с почестями пропустили внутрь. Велизар забрался внутрь следом за братом, краем глаза отметив, как Ивар и еще двое парней махнули ему на прощание. Они тоже шли к экипажам своих родителей. Сам Велизар сделал вид, что не заметил их, и равнодушно отвернулся. — Твои друзья? — спросил Златояр, задернув шторку и скрыв их от любопытных глаз. — Поклонники, я бы сказал. Только не мои, а моего положения, — отрезал Велизар. Лицо брата, так похожее на его собственное, озарила улыбка. Все же между ними было существенное различие. Златояр, улыбчивый и простой, легко вспыхивал и так же легко потухал. На его лице отражалась доброта. Свое же лицо виделось Велизару надменным и сухим. Улыбчивость из него вытравил дворцовый этикет, простым он никогда себя не считал, вспышки гнева ему не присущи. В порыве чувств он колол выверенными словами, не повышая тона, и эти колкости ранили других больнее, чем самые громкие скандалы. — Таких будет много. Тебе с ними учиться еще четыре года, — погрустнев, сказал Златояр. — Поверь, не все они сами додумались до этих пресмыканий. Многих надоумили родители, едва узнав, что с их чадом учится сын императора. Вокруг меня вертятся такие же люди, но в безликой толпе я нашел верных товарищей. Остальных же держу на расстоянии вытянутой руки. Двух вытянутых рук. Трех. Лучше трех. Велизар ухмыльнулся и вдруг спросил: — Скажи, никто из твоих однокурсников не враждовал с тобой? В особенности те, с кем теперь ты близко дружишь? Златояр нахмурился и проницательно взглянул на Велизара: — С тобой кто-то враждует? Почему? — Я задал тебе вопрос, братец. Не увиливай от ответа. — Велизар стоически выдержал взгляд брата. Не впервой. — Нет, со мной никто не враждовал. Все приняли меня с распростертыми объятиями, и из этого фальшивого дружелюбия я вычленял тех, кто искренне хотел дружить со Златояром-человеком, а не Златояром-сыном императора. Думаю, нужно быть или совсем глупым, или совсем не ценить будущую карьеру, чтобы враждовать с Великим князем. Велизар задумчиво отвернулся, чуть приоткрыв шторку. Он всматривался в мерцающие огни Белоярова, в приближающуюся белокаменную ограду дворца и думал, что глуп не Маркус, враждующий с ним, а он сам, потому что возвращается мыслями к нему так часто. Иво стал для Велизара недосягаемой целью, к которой он стремился, наплевав на всех остальных — таких доступных и улыбчивых. Никогда прежде ему не приходилось желать чьей-то дружбы и стремиться к ней. Он сам себе казался последним дурнем, но не мог оставить мысль о том, что хочет помириться с Маркусом. «Ты уже сделал все, что мог. Твоя дружба написана у него на лице. Не приближайся к нему, не подвергай опасности», — твердил противный внутренний голосок. Но, справедливости ради, стоит отметить, что ни разу с того злополучного вечера Велизар не потерял контроль над магией. Он принадлежал императорскому роду, как все братья, обладал страшной силой и единственный из всех не мог полностью ее контролировать. Малыш Новомир не в счет. Для семилетнего мальчика он неплохо справлялся, но все же иногда обжигал окружающих в порыве детского гнева. — Ничего не хочешь мне рассказать, братец? С тобой враждует тот сирота, которого ты обжег? Не простил, значит, и теперь мстит? — спросил Златояр, и голос его стал… нехорошим. Такой тон Велизар слышал только в одном случае: когда человеку, о котором шел разговор, вскоре не поздоровится. — Нет, что ты. Убери этот свой тон. Он не мстит мне. Он просто меня не замечает, как будто я — пустое место. — А ты, Ваше Императорское Высочество, не привык к такому отношению, — закончил Златояр. — И оттого злишься. — Я не злюсь, — тут же буркнул Велизар, чем выдал себя с головой. Брат усмехнулся и пихнул его в плечо. Обычно Златояр трепал Велизара по волосам, но сейчас трепать было уже нечего. Да и вырос он уже. — Я знаю тебя, как никто. Что-то тебя гложет, брат. И, сдается мне, именно сирота не дает тебе покоя. — Из-за меня его зовут Шрамом, — признался Велизар. — Я достал ему лекарство, чтобы свети рубец, но он не взял. Вылил мне под ноги. Он выбрал шрам, только чтобы ничего у меня не брать. — Гордый, значит, — задумчиво подытожил Златояр. — Он — единственный из всех — никогда не пресмыкался передо мной. Стремился догнать и перегнать во всем. Мне самому стало интересно учиться, только бы не дать ему обскакать меня. Я и сам захотел дружбы с ним, но теперь… Велизар устало махнул рукой. — Этот человек интересует тебя только потому, что не стал лебезить, или потому, что действительно достоин твоей дружбы? Подумай на досуге. Не изводишь ли ты себя просто от скуки? Велизар не стал отвечать брату. В его словах явственно звучала истина. Ему предстояло многое обдумать, да только был ли в том смысл? Иво его презирал, а сам он презирал себя. Дворец встретил их знакомым мельтешением огней в фонарях, установленных вдоль дорожек. Экипаж остановился у парадного входа, где уже ждали двое лакеев. Они помогли братьям выбраться наружу, подхватили их вещи и сопроводили внутрь. Тут же к Велизару подскочил Дорон — верный помощник, который искренне и по-отечески радовался каждому его визиту во дворец. Дорон растил Велизара с малых лет с теплом и преданностью, отчего тот относился к нему с большей любовью, чем к родному отцу. — Ну вот, кажется, вы опять похудели, Ваше Императорское Высочество, — причитал Дорон, придирчиво осматривая фигуру Велизара, когда стащил с него шинель. Златояр лишь посмеивался. Со своим помощником он не был так близок, и потому звал его лишь в случае крайней необходимости. Дворец встретил их тишиной. Наверняка в столовой суетились кухарки, но белоснежные коридоры, богато отделанные позолотой, мрамором и лепниной, пустовали, будто сегодняшний вечер ничем не отличался от всех предыдущих. Лишь солдаты Императорского войска мелькали то там, то тут, развеивая иллюзию одиночества. На праздник смены лет император не устраивал пышных балов и приемов. Эти вечера они проводили семьей за вкуснейшим ужином. Пожалуй, что Златояр, что Велизар предпочли бы шумные балы общению с отцом и старшим братом. Горислав никогда не был близок с ними. Умелый актер, он притворялся слабым и болезненным, добрым и улыбчивым. На самом же деле нутро цесаревича прогнило еще в детстве. Он бесконечно врал и изворачивался, притворяясь безвинной жертвой, а позже мстил обидчикам так жестоко, как мог. Народ любил цесаревича, восхваляя его доброту и миролюбие, пока он сам насмехался над «дурачьем, которое верит во все мои россказни». Что удивительно, отец страшно гордился старшим сыном и пророчил ему высокую должность при себе. Горислав вскоре должен был возглавить Первую стражу — личное войско императора, стоящее на страже безопасности правящей семьи, а еще выискивающее разного рода бунтарей и революционеров, которых во все года немало бродило по империи. Велизар знал о жестокости отцовских личных солдат и ежился от одной мысли, что старший брат возглавит этот змеиный клубок. Впрочем, достойное место для недостойного человека. Дорон проводил Велизара до его покоев и оставил в одиночестве, позволив спокойно переодеться и даже прилечь. Незаметно для себя он даже задремал и проснулся от осторожного стука в дверь. Дорон вежливо пригласил его в большую столовую для торжественных приемов. Всем детям полагалось занять свои места, прежде чем на ужин спустятся император с императрицей. Велизар плелся по бесконечным коридорам, и чем ближе оставалось до столовой, тем тяжелее казались ноги. Будто на каждую из них повесили пудовую гирю. Он знал, чем закончится ужин, и оттого жаждал научиться спать с открытыми глазами — тогда из подобных встреч можно даже извлечь пользу. Пышная столовая с нежно-бежевыми стенами и богатой лепниной на потолке встретила Велизара празднично накрытым овальным столом на львиных ножках. На своих местах уже восседали беззаботный Новомир, чинный Горислав и откровенно скучающий Златояр. — Выглядишь помятым, братец. — Горислав, как это всегда и бывало, начал с «приятностей». — В отличие от тебя, брат. Ты, как всегда, великолепен, — выдавил Велизар, еще в детстве уяснивший, что с Гориславом лучше не ссориться. Сколько раз его лупили из-за обиженных доносов отцу, и не сосчитать. Теперь Велизар предпочитал не лезть на рожон. Горислав одобрительно улыбнулся уголком губ, но тут же замер, услышав голос Златояра: — Да, братец прав — твой наряд, как всегда, великолепен. Жаль, с лицом ничего уже не поделать. Его нельзя так же просто постирать и отгладить. Грубость эта была сказана таким елейным тоном, что Велизар на миг решил, будто разучился понимать по-белоярски. Сведенные на переносице брови Горислава доказали, что нет, не разучился. Златояр лучезарно улыбнулся и попросил побледневшую служанку принести лучшего игристого вина. — Когда-нибудь я отрежу твой грязный язык, — прошипел Горислав, чтобы грубости не услышал Новомир, но вот Велизар его слова отчетливо расслышал. Златояр не обратил внимания на угрозу старшего брата и улыбнулся еще теплее. — Смотри, чтобы я тебе чего-нибудь не отрезал, Гориславушка. Вражда Златояра и Горислава, которых разделяли шесть лет, тянулась так давно, что Велизар уже и позабыл, когда она началась. Два брата ненавидели друг друга, и сколько бы Златояру не доставалось от отца из-за доносов Горислава, он не сдавался, как Велизар. Их перепалки давно стали обычным делом, но вот так открыто, в столовой, куда вот-вот войдет император! Неслыханно! Отец не заставил себя ждать. Стоило ему появиться в дверях, все сыновья почтительно поднялись на ноги и замерли. Он чинно прошествовал до своего места во главе стола, за ним семенила императрица — мать Горислава и Новомира. В молодости эта женщина была красива, хоть и обладала мелкими чертами лица, которое напоминало Велизару мордочку крысы. Теперь же она увядала, отчего император уже давно не смотрел на нее с интересом мужчины. С тех пор, как повстречал мать Златояра и Велизара. Даже когда императрица добилась своего, и их матушку выслали, даже когда император вновь лег с ней в постель, и они зачали Новомира, он не воспылал прежними чувствами. И оттого она злилась еще больше, делая вид, что Златояра с Велизаром не существует в помине. Она не смела открыто заявить, что они — не ее сыновья, иначе отец попросту спустил бы с нее шкуру, но и теплых чувств к ним никогда не испытывала. Да что там теплых! Просто человеческих, и тех не нашлось. Император холодно поздоровался с сыновьями и жестом велел садиться. Он никогда не произносил тостов, поэтому каждый в молчании выпил налитое в бокал игристое вино. От напряжения у Велизара чесалось все тело. Он с грустью окинул взглядом бутылку игристого, которую хотелось ополовинить в одно лицо, но, конечно же, не попросил налить ему еще. Много пить не подобало на подобном ужине. Много есть тоже. Велизар чинно и благородно ковырял еду в тарелке, усердно резал мясо на мельчайшие кусочки и слушал вялые разговоры императора и Горислава. Тот хвастался успехами на военной службе и ненавязчиво намекал, что уже готов к большему. Цесаревичу не терпелось возглавить Первую стражу и получить в единоличное правление страшную силу, незримую и смертоносную для других. После император перевел взгляд на Златояра и принялся придирчиво расспрашивать о его успехах. Горислав не преминул подключиться к расспросам, каверзно вставляя замечания. — А ты, Велизар? Надеюсь, ты — лучший ученик на курсе? — Холодный голос отца наконец обратился к нему. Велизар отложил столовые приборы и поднял глаза на императора. Императрица смотрела на него с таким видом, будто видела перед собой гниющие помои, на лице отца не скользило ни малейшего любопытства. Велизар в который раз задумался, напоминали ли они со Златояром ему о той, кого он прошлом до смерти любил? Любил, а потом выслал, запретив сыновьям даже вспоминать о ней. Они оба так походили на нее. Каково отцу смотреть на продолжение некогда любимой женщины? — Да, отец. Я старательно и прилежно учусь. Преподаватели меня хвалят. — Проступков не совершал? — Нет, отец. — Смотри мне. Я все равно узнаю, даже если солжешь. — На лице императора проступила чуть заметная снисходительная усмешка. — Завел ли ты себе друзей? С тобой учатся дети многих влиятельных дворян. Велизар на миг растерялся, но ответил: — У меня много товарищей, отец. Все хотят дружить с сыном императора. — Еще бы они не хотели. А ты не теряйся. С нужными людьми надо дружить. Да, все они куда ниже нашей семьи, но правящий род — ничто без крепкой поддержки. Остальных гони от себя. Знаю я этих подхалимов. Наверняка налетели на тебя, как гиены. — Отец отпил вина из бокала и неодобрительно взглянул на Златояра и Горислава. — Я твержу вам с детства и буду твердить до смерти: вы должны собрать вокруг себя верных соратников, раз уж сами грызетесь меж собою, как дикие псы. Златояр, Велизар и Новомир, вы — будущие генералы, первейшая поддержка старшего брата, но поддержка должна быть и у вас. Задумайтесь над этим. Дальнейший ужин прошел в тишине. Император сказал все, что хотел. Велизар резал мясо с такой силой, будто так мог разрезать слова отца «вы — будущие генералы». Несколько лет он лелеял мечту стать архитектором, строить школы и лечебницы в дальних уголках империи, но должен был поступиться ею в угоду традициям. Велизар с нетерпением отсчитывал минуты, пока император сочтет, что ужин окончен, и удалится. Наконец этот момент настал. Стоило императорской чете покинуть столовую, Горислав вихрем унесся прочь, а Новомир, как маленький хвостик, поспешил за ним. Златояр по-дружески хлопнул Велизара по плечу и доверительно сказал: — Зря отец видит в нас поддержку Горислава. Я первый его закопаю голыми руками, даже лопату не возьму. Велизар хмыкнул и выпалил: — А я построю ему отвратительный склеп, потому что строить хороший меня не научат. Генералом быть куда почетней, чем архитектором. Златояр вновь хлопнул Велизара по плечу и велел служанке вынести им две бутылки игристого. Вскоре они ввалились в его покои, звеня стеклом. Бокалы обнаружились на видном месте — Златояр перед уходом об этом позаботился. В камине приветливо горел огонь, и они подвинули кресла ближе к нему. Велизар пил бокал за бокалом, чувствуя, как умиротворяющее тепло огня растекается по венам. Он пьянел довольно быстро, отчего Златояр каждый раз над ним посмеивался. — Ты обещал мне папиросу, — вспомнил Велизар и требовательно взглянул на Златояра. Тот рассмеялся и достал из кармана шинели серебряный портсигар. Велизар покрутил тонкую папиросу в пальцах и наконец сжал губами. Златояр чиркнул серниками и помог ему подкурить. В грудь Велизара ворвался горький дым, отчего он закашлялся. — Хорошо, что ты впервые покурил, когда мы наедине. Если раскашляешься в компании, ребята тебя засмеют. Настоящий мужчина должен уметь курить, — назидательно сказал Златояр и хихикнул, глядя на давящегося кашлем брата. Велизар проклял и папиросу, и тех, кто своими гадкими ручонками ее изготовил, до десятого колена. Но он был бы не он, если б не докурил до конца. Дым вместе с игристым ударили в голову так, что комната закружилась. Так вот что чувствовал Иво, когда втайне курил свои дешевые папиросы и учил тому друзей! Зимой Велизар застал их за этим делом после занятия по стрельбе из лука. Ахмыл, Ждан и Деян давились кашлем, а Маркус над ними посмеивался, называя разнеженными дворянскими детками. С тех пор Велизару жутко хотелось попробовать папиросу. «Что еще я захочу попробовать вслед за Иво? Чем еще себя отравлю?» — мелькнула шальная мысль, прежде чем Велизар опрокинул в себя еще один бокал, который стал для него последним этим вечером. Он уснул прямо в кресле под насмешливым взглядом старшего брата и видел во сне насмешку Маркуса над его неуклюжими попытками курить и не кашлять. Даже слышал его голос: «Какой же ты смешной, Императорское Высочество. Дворянская неженка».