Шрам и Заря

— Эй, Шрам, полегче! Если я тебя чем обидел, так ты скажи! Чего дерешься, как будто я тебе враг? — возмутился Алмир — сегодняшний соперник Маркуса.  Иво отступил на шаг, усмиряя не на шутку разошедшегося зверя внутри. Сегодня на тренировке он дрался с особым остервенением, а всему виной бесов цесаревич. Десять человек, включая Маркуса и Гая — лучших бойцов в своем отделении, почти всю ночь проторчали под противным осенним дождем в ожидании, пока Горислав наиграется в карты с генералами. Маркус знал, что значат братания цесаревича с высшими военными чинами. Император совсем зачах. Любой, кто видел его воочию, незамедлительно понимал, что правителю осталось совсем недолго. Горислав готовился занять трон и ускоренно оплетал союзников плотной паутиной.  Потому Маркус совершенно не выспался, да еще и умудрился простыть на осеннем ветру. Листобой — второй месяц осени — принес с собой промозглый холод, низкие тучи и мерзкие дожди.  В горле противно скребло, что только прибавляло Маркусу злости. Его тело давно превратилось в механизм, который не отказывал, даже если ломались детали. Сотни тренировок выковали из его мышц железо, а жилы превратили в канаты. Даже интуиция обострилась, хотя, казалось бы, куда еще больше? Сегодня вот она отчаянно нашептывала Маркусу, что случится что-то нехорошее, и он ей верил. — А ты что, растерял способность драться? — хмыкнул Маркус. Костяшки пальцев горели, хоть он и предусмотрительно перемотал их мягкими тряпицами. На голени наверняка нальется очередной синяк — выбрал неудачное место для удара. Впрочем, сколько синяков и шрамов раскрасили за эти годы тело Маркуса, не перечесть.  — Мы бились не до крови, — напомнил Алмир. — Враги, знаешь ли, частенько забывают предупредить, что бьются до крови. Так почему я должен давать тебе поблажки? Маркус напустил на себя серьезный и непоколебимый вид, будто юноша перед ним — его ученик. Алмир совсем недавно выпустился из кадетского корпуса. Одновременно с Аривом. Чем-то он пришелся по душе Гориславу, раз тот забрал новобранца в Первую стражу. Маркус вот тоже каким-то образом зацепил цесаревича, раз тот нашел ему местечко в войске и даже приблизил к себе, позволив войти в отделение его личного сопровождения. Хоть Горислав и оказался подонком и обманщиком, а не великодушным цесаревичем, как о нем говорили в народе, Маркус с неохотой признавал, что он оказал ему услугу, взяв под крыло. Благодаря службе во дворце и хорошему жалованию он смог устроить Вика и Дору в лучший лицей Белоярова.  — Эй, Маркус, не нападай на салагу. Или тебе интересней драться с тем, кто слабее? — съехидничал Гай, за что заработал от Маркуса ощутимый тычок в бок. — Одолей-ка меня. — Думаешь, не справлюсь с тобой? С этими словами Маркус бросился на Гая, но тот ушел от удара. Они охотились друг на друга, то нанося точные удары, то промахиваясь. Вокруг них образовалось пустое пространство — сослуживцы расступились и теперь галдели, подбадривая каждый своего фаворита. Иногда на них даже делали ставки, как и на многое другое. В Первой страже это было одно из немногих развлечений. Маркус часто тренировался с Гаем. Оба терпеть не могли поединки с колдунами. Полноценного боя с ними не получалось — слишком уж любили они мухлевать и пускать магию в ход. Друг с другом Маркус и Гай ощущали себя расслабленно и безопасно. Их дружба и совместные тренировки часто вызывали зависть у сослуживцев.  Наконец поединок приблизился к завершению. Маркус на мгновенье замешкался, и Гай ловко повалил его на деревянный пол, придавив своим весом. Оба замерли. Маркус уже давно подозревал, что вызывает у Гая не только дружеские чувства, и потому в такие моменты ощущал дурацкую неловкость. Нет, его сердце не трепетало, а сам он ничего не чувствовал к Гаю, хоть и отмечал, что друг красив и хорошо сложен.  Эта симпатия, которую Гай тщательно скрывал, мешала их дружбе, и Маркус с удовольствием избавился бы от нее. Как избавился от собственных чувств и желаний. Почти… В редкие дни, когда не валился с ног от усталости, он вспоминал, что у его тела есть и другие потребности, помимо сна и еды, но удовлетворять их с чьей-то помощью не собирался. Маркус больше ничего и ни к кому не чувствовал. Перегорел. Всё живое в нем умерло, стоило прочесть прощальную записку человека, ставшего его величайшим наваждением. Порой Маркусу казалось, что перед отъездом Велизар с помощью какой-то ведьмы наложил на него проклятие, чтобы он никогда не смог даже взглянуть на кого-то другого и до самой смерти несмело надеялся… Гай и сам наверняка понимал, что Маркус выгорел дотла. Однако сейчас, стоило их телам соприкоснуться, его дыхание сбилось. Внутри Маркуса, как всегда, не пробудилось ничего, кроме искры раздражения.  — Сползи с меня, — буркнул он, нахмурившись, и Гай сию секунду подчинился.   — Меньше задирай нос в следующий раз. Как видишь, мне ничего не стоило завалить тебя, — назидательно сказал он, тяжело дыша. Долгий поединок вымотал обоих.  Маркус только собрался бросить в ответ что-то, вроде: «Заткнись, умник», но зычный голос перебил даже гомон солдат: — Стража! Немедленно построиться! ​Его превосходительство, полковник Толстой — второй человек в Первой страже после цесаревича, властно окинул хмурым взглядом выстроившихся в шеренгу солдат и провозгласил: ​— Немедленно выдвигаемся в дом организатора недавних мятежей. Сыскари выяснили, кто это. Господин Морен — владелец нескольких ткацких фабрик — оплачивал и выпуск листовок, и собрания сброда, который выступал против цесаревича. Пес неблагодарный! Получал из государственной казны и сам же решил поднять мятеж против основ государства. Его имение хорошо охраняется. От Его Императорского Высочества поступил приказ уничтожить всех, кроме самого фабриканта и его семьи. Если надавить на него с помощью жены и детей, выродок быстро расколется. ​Маркус слушал, сцепив зубы. Не в первый раз их посылали на разгон мятежей, которые то и дело вспыхивали в Белоярове. Горислав подозревал, что волнения — дело рук Златояра. Маркус был уверен, что цесаревич не так уж и неправ. Несмотря на то, что Златояр служил в отдаленной провинции, он обладал хорошо подвешенным языком и за годы службы мог заиметь среди своего воинского начальства немало сочувствующих и друзей. Кто докажет, что Великий князь никуда не отлучался из лагеря? Если его прикроет командир, то никто. ​С незадавшейся встречи в наемной квартире Маркус больше не видел Златояра, да и видеть больше никогда не желал. Когда-то он испытывал ко второму сыну императора искреннюю симпатию, но после унизительной сцены возненавидел его. Благо, время сточило острые грани этой ненависти, оставив лишь холодное равнодушие. ​— Не мешайтесь под ногами у колдунов. Ваше дело — грубый штурм. Как только смертники примут на себя удар привратников, вы должны проложить путь тем, кто идет за вами. ​Колдунам, то есть. Маркус усмехнулся. Привилегированные солдаты Первой стражи не могли мчаться в авангарде с палашами наголо. Они предпочитали прятаться за живым человеческим щитом, частью которого был Маркус.  Но что это за смертники? Несколько раз он слышал о них от командиров и старших по званию, но никто ему так и не объяснил, кто это. Маркус искренне надеялся, что они — смертники не в буквальном смысле, но в глубине души понимал, что надеялся зря. Не могут так назвать тех, кто не собирался умирать. Штурмовой отряд Первой стражи занял четыре крытых экипажа. Маркус плюхнулся на жесткое сиденье рядом с Гаем. Напротив них уселись здоровяк по имени Лир и его закадычный приятель Видбор, с которым они изо дня в день делали ставки на что угодно. Маркусу не нравились оба из-за длинных языков, но он на рожон не лез, давно оставив в прошлом привычку бросаться в драку за любое неосторожное слово. Экипажи тронулись и вскоре достигли дальних ворот дворца. Маркус без интереса глядел на высоченную белую стену, окружившую территорию дворца, как огромная каменная змея. Стражники уже открыли ворота, и вереница экипажей выехала в город, который, как всегда, не спал. Несмотря на позднее время, рядом с Площадью равноправия то и дело сновали поздние прохожие, а по мокрым после недавнего дождя дорогам проезжали разномастные экипажи. Столица светилась множеством трепещущих фонарей, в окнах ресторанов и трактиров виднелись люди, мирно ужинавшие за столиками, откуда-то слышалась веселая музыка.  — Вот они все жрут и веселятся, а император тем временем совсем плох. Того и гляди Владыке душу отдаст, — задумчиво протянул Видбор, неодобрительно глядя на трактир, мимо которого они только что проехали. — Разве кто-то из них знает, насколько плохо обстоят дела? Из дворца не просачиваются слухи, — ответил ему Гай. — Ага, они просачиваются только во дворец, — вклинился в разговор Лир, и его губы расплылись в лукавой усмешке. — Кстати, о слухах. Шрам, а правду говорят, что вы с Великим князем Велизаром водили дружбу в корпусе? Маркус вздрогнул и растерялся впервые за долгое время. Он не хотел слышать о Велизаре и в это же время хотел услышать о нем больше всего на свете. Сам он лишь раз спросил у цесаревича напрямую, надолго ли уехал Велизар и вернется ли. Тот ответил, что учиться младшему брату четыре года, и думать об его возвращении пока рано. Заговорщическим тоном Горислав поведал Маркусу, что Велизару нравится в Алмазной империи, его чертежи пользуются успехом в академии, и потому по родине он не скучает.  Маркус тогда поклонился, выразив надежду, что Великого князя ожидают большие свершения, и гордо ушел, как будто слова о Велизаре никак не цепляли его. Ночью, на койке, наедине с собой, он несколько часов беззвучно глотал слезы, страшась, что кто-нибудь из сослуживцев невовремя проснется и услышит. Он не хотел ждать, уговаривал себя, что зря уподобился верному брошенному псу, но ждал и ненавидел Велизара. Ждал и верил в то, что больше не любит. Однако кольцо все так же носил на шее. Маркус клялся, что даже смерть не заставит его отказаться от Велизара, и держал клятву. Правда, старался не вспоминать о Великом князе даже мельком, а Лир вот так бесцеремонно ступил туда, куда опасно совать нос даже самым близким. — Да, мы дружили, — сцепив зубы, ответил Маркус. — Так, значит, поэтому цесаревич взял тебя под крыло, — ухмыльнулся Лир. — Скорее, вопреки. Мы с Велизаром давно в ссоре. Цесаревич определил меня в Первую стражу уже после отъезда Велизара. — Значит, новость, которую мне сегодня по секрету рассказали горничные, тебя не обрадует. — Что за новость? — спросил Гай как бы между прочим. Маркус метнул в него быстрый благодарный взгляд. Сам бы он не спросил о Велизаре, и Гай знал это. Знал и то, что Маркус, несмотря на ссору, все эти годы интересовался судьбой Великого князя, потому и спросил. Самого его Велизар интересовал чуть меньше, чем налоги на урожай в какой-нибудь отдаленной провинции. — Горничные шуршат в его покоях, приводят их в порядок. Говорят, Великий князь со дня на день вернется из своей академии.  — Наверняка его вызвал цесаревич. Его Императорское Величество совсем плох. Сыновьям надо бы напоследок повидаться с отцом, — осадил его Видбор. — Попомни мое слово, цесаревич никуда не отпустит Велизара. Ему нужна поддержка против мятежника Златояра, — не сдавался Лир. — Ой, какая от него может быть поддержка? Цесаревичу докладывают, что он совсем опустился, испоганил свою репутацию. Говорят, пьет беспробудно и таскает к себе в дом молоденьких мальчиков. Ну, где это видано, чтоб Великий князь любил мужчин?! Только императорский род позорит и себя самого! — возмущался Видбор, а у Маркуса с каждым словом холодело внутри. — Кого он таскает в дом? — выпалил он прежде, чем успел прикусить язык. Маркус просто не мог промолчать. Грудь сдавило, как и горло. Казалось, сделать вдох все равно что умереть.   — Мальчиков. Ты не ослышался. Твой дружок — мужеложец, и об этом известно всему светскому обществу Дианаполиса. Говорят, любители красивой жизни в очередь выстраиваются, чтобы попасть к нему в постель, однако рядом с нашим Великим князем никто не задерживается.  — Он и раньше казался мне чудаковатым, и вот оно как оказалось, — протянул Лир, а потом хищно воззрился на Маркуса. — Слушай, Шрам, а к тебе он не приставал? Может, из-за этого вы и поссорились? Признавайся. — Ничего такого и в помине не было! — рыкнул Маркус, а сам едва не задохнулся от гнева и ревности. Только не выдать себя! Только не выдать этим шакалам. — Думайте, что говорите. Это пустые слухи, а вы распускаете их дальше. — Ага, если бы просто слухи. Цесаревич постоянно посылает людей следить за Велизаром. Вот один из них мне это и рассказал за чаркой хлебного вина, — горделиво сообщил Видбор, убивая последнюю надежду, почти три года тлевшую в душе Маркуса.  — Хватит вам зубоскалить. Лучше расскажите наконец, что за смертники пойдут впереди нас, — осадил сплетников Гай, и Маркус вновь ощутил жгучую благодарность к другу.  — А сам как думаешь? У Первой стражи в загашнике не только колдуны имеются, но и такой вот передовой отряд. В сложных делах они идут первыми, чтобы принять на себя удар. — Лир, видимо, не на шутку разговорился, раз наконец выдал великую тайну. Правда, Маркуса это уже нисколько не интересовало. — Наверняка многие из них погибают. Разве они не против пойти на верную смерть? — допытывался Гай. — Они? Не против. Хватит вопросов. Скоро сами все увидите. Гай предусмотрительно замолчал, не решаясь злить старших по званию. Маркус же погрузился в себя. Экипаж мирно трясся на брусчатой дороге, но Маркусу казалось, что все вокруг замерло, а его самого охватило пламя. Казалось, еще совсем немного, и он сгорит дотла, кожа оплавится и осыпется прахом, как и его глупая, но живучая надежда. Велизар, его Велизар, оказался совсем не тем, кто жил в его памяти последние три года. Его образ оказался сказочным, приукрашенным, не имеющим ничего общего с реальным Велизаром. Подумать только, все это время Маркус в глубине души считал себя его супругом! Он хранил верность и душой, и телом, не желая даже смотреть на других. Мысль о чужих руках вызывала тошноту. Маркус запрещал себе надеяться, но иногда давал слабину. Тогда мечты уносили его в Дианаполис, где Велизар скучал по нему и с горечью понимал, что совершил ошибку, променяв их любовь на академию искусств. В глубине души, в самом-самом потаенном уголочке, Маркус надеялся, что по возвращению Велизар придет к нему и покается, попросит принять его обратно и он… примет, потому то не сможет противиться той одержимости, в которую переросла эта любовь.  Слова Видбора опрокинули на Маркуса ушат ледяной воды и заставили вынырнуть из липкого, навязчивого сна. Он вдруг со всей ясностью осознал, что Велизар не жалеет. Все наивные мечты пошли прахом, столкнувшись с изменившимся до неузнаваемости характером Великого князя. Да, Велизар всегда потихоньку бунтовал, но никогда не позволял себе так бездарно портить свою же репутацию. Почему он стал таким? Почему таскал к себе всех этих юношей? Желал попробовать как можно больше, в свое время пресытившись любовью Маркуса? Возможно, силой своих чувств он в свое время задушил Велизара. Нелегко, когда тебя любят сильнее, чем ты сам. Наверняка потому Велизар и не решился сказать ему прямо о своем решении — понял, что от Маркуса и его собачьей преданности не так-то просто избавиться.  До того ему стало себя жаль, что в горле запершило. Если бы в эти болезненные минуты Маркус лежал на своей койке, то отвернулся бы к стенке и позволил себе вновь обронить несколько слезинок — последних, которые достанутся Велизару. Но, увы, они ехали в экипаже лицом к лицу, и он не мог показать сослуживцам свое горе. Он даже Гаю его не желал показывать, потому что тот не знал правды о них с Велизаром. Арив остался единственным, кого Маркус посвятил в их с Велизаром любовь.  Вскоре экипаж затрясло сильнее — он явно съехал на проселочную дорогу. Огни вокруг пропали, а Маркус и не заметил этого за собственными тяжелыми мыслями. Они достигли окраины Белоярова, где богатые имения разделяли леса. Здесь богачи чувствовали себя особенно вольготно — на многие версты никого.  Экипажи остановились у кромки леса, и стражники высыпали на улицу. Маркус поплотнее запахнул шинель и уткнулся носом в ворот. Вечерняя морось сейчас казалась особенно противной, а влажный холод пробирал до костей. Горло першило сильнее. Полковник Толстой собрал стражу вокруг себя и разделил на два отряда —штурмовики и колдуны. Еще раз повторил, что владелец имения и его семья нужны ему живыми для допроса. Едва Толстой договорил, как рядом остановился еще один неприметный экипаж, из которого выбрался солдат в форме Первой стражи, которого Маркус ни разу не встречал во дворце. За собой он вывел трех мужчин в серых робах. Все они казались одурманенными чем-то настолько сильным, что позабыли самих себя. Они уставились на своего сопровождающего бараньими взглядами и молчали, не двигаясь. Как ожившие куклы на полках сумасшедшего коллекционера. Маркус подивился, почему они не мерзнут на мерзком холоде в простых робах. Кажется, их и вправду одурманили чем-то убойным. Маркус ощутил, как по телу побежали мурашки. Вот что значили слова Лира о том, что они не против пойти на смерть. Одурманенные мужчины попросту не понимали, что идут в один конец! Смертники! И этих людей одурманивала и использовала Первая стража! Судя по всему, не в первый и не в последний раз! Маркусу подурнело. Он уже давно не смотрел на мир с наивностью несмышленого ребенка, но узнавать столь тошнотворные вещи оказалось слишком мерзко. Если он верно служит Первой страже и выполняет приказы цесаревича, а Первая стража использует смертников, то выходит, что он сам — пособник в этом деле? Маркус косвенно использовал смертников, как и вся стража. Как же так?!  Кулаки сжались сами собой, но что он мог? Попросить, чтобы людей не толкали на смерть? Пригрозить? Чем? Оттого злость разгоралась ярче, вытесняя собой даже горечь от мыслей о Велизаре и его мальчиках для утех. Интуиция твердила Маркусу, что ничего хорошего сегодня не произойдет, и он ей верил. Предсказание уже потихоньку сбывалось. Повинуясь приказу сопровождающего, смертники заколотили в ворота.  — Сейчас руки оторву, пьянь! Ишь чего вздумали, к приличным людям ломиться! —устрашающе рявкнул привратник, лишь немного отворив створку. Он держал в руках дубинку, намереваясь отбить нарушителям покоя что-нибудь дорогое, но не успел. Смертники бросились на него гурьбой. Один из них выхватил из-за пояса кинжал и четким, выверенным движением вогнал его привратнику в горло, а после быстро вытащил. Из горла несчастного хлынула кровь. Смертник безжалостно добил его, ударив ножом в грудь. Пока привратник истекал кровью, задыхался и булькал кровью, трое смертников устремились дальше.  Послышались звуки борьбы и мужские крики.  — Вперед! — приказал Толстой, и Маркус вместе с шестью штурмовиками вошли в ворота. Он держал палаш наизготовку и старался не смотреть в сторону поверженных привратников, над которыми с холодной жестокостью издевались смертники. Их командир равнодушно проследовал к ним и замер рядом, довольный работой своих подопечных. У Маркуса не осталось времени думать о смертниках, ведь навстречу им выскочила толпа разъяренных мятежников. Эти люди были одеты, как обычные крестьяне, но в руках держали сабли и кинжалы, а не лопаты и грабли.  Маркус бросил мимолетный взгляд на Гая, который уже сцепился с самым быстрымпротивником, и бросился к первому попавшемуся громиле. Тот был вооружен саблей и владел ею весьма неплохо. Однако Маркус за годы службы в Первой страже преуспел в бою гораздо больше. За пару выпадов он прошил соперника насквозь, вогнав палаш ему в живот. Не впервые ему приходилось причинять вред врагам, потому внутри уже почти не ёкало.  Маркус выдернул палаш из раны, тем самым значительно уменьшив шансы незнакомого человека на выживание, но сегодняшняя победа осталась за ним. Он рванул к Гаю, которого теснили двое противников. Вместе у них получилось отбиться и ранить обоих.  Нет, ранил только он. Гай убил.   Они продвигались к дому по аккуратной мощеной дорожке, мимо большого фонтана и аллеи облысевших деревьев. В доме не горел свет. Либо же окна занавесили плотной тканью. Это им и предстояло проверить.  Добравшись до парадного крыльца, они вышибли дверь и проверили просторный холл. Обитатели дома затаились во тьме. Что ж, дальнейшая зачистка — работа колдунов. Солдаты Первой стражи свою работу выполнили. Они замерли по обе стороны от входа и перевели дух. Маркус с отвращением смотрел на палаш, испачканный в чужой крови. Наученный предыдущими заданиями, он вытащил из кармана ветошь и протер ею лезвие. Так-то лучше. Лишь убрав палаш в ножны, он понял, как ему жарко. К периллам, совсем рядом, привалился Гай и расстегнул шинель. Он тяжело дышал и ухмылялся. — Отец может мной гордиться. Ни один враг не ушел от меня живым, — похвастался он, на что Маркус хлопнул его по плечу и ответил: — Я предпочитаю не добивать врагов.   — Однажды эта слабость может сыграть с тобой злую шутку. — Гай прав. Не пора ли избавиться от никому не нужной доброты, Шрам? —подхватил Лир. — За тобой приходится подчищать. Маркус сцепил челюсти. Он знал, что сослуживцы правы. Знал, что прав Гай, но ничего не мог поделать с жалостью, которая почему-то подохла в нем не до конца. Хоть сегодня он готов был рвать и метать, вспоминая о сплетнях, так невзначай рассказанных Видбором и Лиром, добивать врагов все равно оказалось выше его сил.  Из дома потянуло дымом. Наверняка постарался Хозяин пламени — особо ценный солдат Первой стражи. Через минуту колдуны вывели тех, ради кого затевалась сегодняшняя бойня — владельца имения, так недальновидно поддержавшего Златояра, его рыдающую жену и двух испуганных мальчишек. Всех связали и подгоняли вперед, толкая в спину.  Вскоре в окнах показались отблески огня. — Уходим! Сегодня все вы справились блестяще! — возвестил Толстой, и они строем двинулись за ним. Во главе шагали колдуны, подгонявшие заложников. Вереницу замыкали штурмовики и смертники, повинующиеся приказу своего командира. За их спинами оставалось поле битвы, залитое кровью защитников, выбравших не ту сторону. Возможно, кто-то из них был еще жив. Маркус предпочитал об этом не думать.  Лишь усевшись в экипаж, он почувствовал мелкую дрожь — признак того, что тело постепенно отходило от напряжения битвы. Гай с пониманием взглянул на его ходившие ходуном руки и улыбнулся. На зависть всем он всегда казался спокойным и собранным. Только Маркусу Гай позволял увидеть себя настоящим — со всеми своими страхами и переживаниями. Упрямо молчал лишь об одном, и Маркус был искренне ему за это благодарен. Лир с Видбором болтали о предстоящем ночном увольнении. Цесаревич щедро вознаграждал солдат, которые отлично справлялись с заданиями. Их вне очереди отпускали из дворца на ночь, а то и на целые сутки. Сегодня уж точно каждого ждала хорошая ночь. Всех, кроме Маркуса. Он знал, куда пойдет. Окончательно решился. Пути назад не осталось. Велизар сам уничтожил этот путь ночами с другими. Как все и ожидали, по прибытии во дворец Толстой собрал их перед корпусом Первой стражи и в кои-то веки похвалил.  — Отчитываться перед Его Императорским Высочеством будем завтра. Сегодня можете быть свободны, но чтобы к подъему все вернулись в корпус. Завтра предстоит сложный день. — Гай, Шрам, вы с нами? Видбор проиграл мне спор, и теперь должен выставиться, — по-дружески хлопнув Маркуса по плечу, спросил Лир. Гай пытливо взглянул на Маркуса. Похоже, пытался понять, насколько сильный удар нанесли ему Лир и Видбор разговором о Велизаре. Маркус уже не раз подозревал, что Гай догадался о его несчастной любви, но гнал от себя дурные мысли. Не хватало еще проколоться! Нет, никто не должен знать о чувствах наивного мальчишки, который посмел влюбиться в Великого князя и сам же поплатился за свою глупость. — Нет, у меня сегодня свои планы, — беззаботно ответил он Лиру, который тут же напустил на себя заговорщический вид и навострил уши. — Сбегаешь к красотке, с которой тебя недавно видели?  — Ага, к ней, — отозвался Маркус.  У Первой стражи много глаз и ушей. Слишком много. Стоило Маркусу всего разок увидеться с Яриной, чтобы обсудить грядущее сватовство Деяна, против которого возражал ее отец, как по корпусу мгновенно распространились слухи, что он наконец нашел себе девицу. — Не оплошай там и не посрами честь Первой стражи, — напутствовал Маркуса Лир и с довольным видом ускакал за Видбором, утащив за собой Гая. В глазах друга читалось недоверие. Уж он-то знал, кто такая Ярина, и что за запутанная история любви связывала ее с Деяном. Сегодня Маркус не хотел ничего объяснять. Слишком тяжелым выдался вечер. Слишком много событий наложились друг на друга. Маркус остался тверд в своем решении. Он направился прочь из дворца, ежась от холодной ночной мороси и старательно не обращая внимания на недомогание. Простуда не могла помешать ему избавиться от прошлого! Кольцо, все эти годы согревавшее грудь, сегодня будто жгло кожу, оставляя на ней кровавый ожог. Место, соприкасавшееся с драгоценным металлом, пульсировало и горело. Так же горела и душа Маркуса. Сгорала на костре гнева, осыпаясь прахом. Мысли о Велизаре настигли его одним большим потоком, и сегодня Маркус уже не противился им. Пусть отболит. Пусть горе затопит его, пусть наполнит его легкие и заставит задохнуться, чтобы завтра он проснулся обновленным и равнодушным. Он одиноко брел по набережной, лишь изредка встречая прохожих. Почти все они были пьяны. Маркус тоже мечтал надраться самой крепкой настойкой, какую только найдет, чтобы исцелить и горло, и душевные раны. Напиться, как в тот вечер, когда излил на Арива все накопившиеся чувства. Сегодня рядом не было верного друга, которому Маркус мог бы рассказать о том, как горько на душе. Он нес караул где-то на окраине Белоярова. Арив и вправду оказался незаменимым разведчиком и попал в небольшое число сыскарей Первой стражи.  Наконец Маркус так устал, что ноги больше не слушались. Откладывать дальше некуда. Он и без того шел непозволительно долго и промерз, казалось, до самых костей.  Маркус взглянул на темную гладь реки, на противоположный берег, светившийся фонарями, и крепко зажмурился. Когда-то они гуляли здесь с Велизаром. В ту ночь Маркус украл Велизара из корпуса, им на головы сыпался снег, а они неторопливо двигались к наемной квартире, разговаривая обо всем на свете и заразительно смеясь. До чего же далекими теперь казались эти когда-то теплые воспоминания. Теперь они подернулись льдом, чтобы вскоре разлететься на осколки. Не было больше того Велизара, которого знал Маркус. Он переродился в распутного повесу, таскающего к себе в постель кого ни попадя.  Кому Маркус хранил верность все это время? Всего лишь воспоминанию. Темная гладь манила. Она приняла бы и его самого, но Маркус никогда не был так слаб, чтобы позволить себе задуматься о смерти из-за любви. Он ответственен за Дору и Вика и не смел думать о подобных глупостях. Рука нашарила за пазухой кольцо. Символ их супружества, просуществовавшего всего несколько месяцев. Маркус хранил верность призрачным клятвам и едва не стал призраком самого себя. Вскоре Велизар вернется, но прежний Маркус не вернется уже никогда. Он попрощается с супружеской клятвой прямо сейчас. Маркус снял шнурок с кольцом и позволил себе минуту слабости. Он смотрел на кольцо долго. Казалось, бесконечно. Еще вчера у него не поднялась бы рука сделать это, но сегодня… Сегодня ничего не осталось. Кольцо упало в реку с тихим «плюх». Ушло под воду так же стремительно, как разбились последние надежды. Стало ли легче Маркусу? Нет.  Слезинка-предательница скатилась по щеке, оплакивая и кольцо, и мертвые клятвы.  Прощай, Великая Заря. Тот юноша, которого так беззаветно любил Маркус, умер. Нового Велизара он знать не хотел.