двадцать один

      Вероятность того, что Чонгук обратится когда-либо за помощью к кому-то незнакомому человеку минимальна до безобразия. Не равна нулю, конечно, если ему, к примеру, станет плохо на улице или в том же самом самолёте, но это ситуации маловероятные и не повседневные вовсе, поэтому он закрывает вкладку с сеульскими психотерапевтами и мысленно шлёт Чимина с его историями о борьбе с собственными проблемами, вновь прокручивая в голове произошедший диалог.       — Я вот просто сижу на сайтах всяких клиник или онлайн сервисов. Открываю вкладки со всеми понравившимися врачами, прохожу короткое анкетирование, смотрю стоимости курсов и разовых приёмов, а потом закрываю, когда понимаю, что успокоился. Типа, однажды, если приспичит и будут все ресурсы для этого, то запишусь к психотерапевту и займусь лечением, что от меня ничего не убежит, а всегда будет в шаговой доступности, так сказать.       — Своего рода для тебя это, получается, тоже психотерапия — искать себе лечащего врача и слепо верить, что однажды он сможет оказать тебе помощь?       — Можно было остановиться и на первой паре слов, — сказал тогда Чимин, перевернув лист в тетради и принявшись дальше закрашивать квадратики на полях в шахматном порядке.       Чонгук вот этот короткий диалог по итогу запомнил, решил проверить на досуге, но после получаса скроллинга пяти сайтов с врачами, специализирующимися на его расстройствах или использующих определенные методики, устало потер переносицу и уткнулся языком в прохладный металл септума в губе, нервно его вертя из стороны в сторону и пытаясь понять свой эмоциональный фон в данный момент. Ничего не случилось: он не успокоился, не отпустил прошлое и не стал психически здоровым человеком, даже не испытал лёгкости от этого — просто потратил впустую время вечером и пришёл к выводу, что такие методы — абсолютно не его. В который раз приходит к осознанию того, что следовать чужим советам просто бесполезно, что для самого себя ему придется искать иные пути решений или излюбленно забивать на всё и продолжать жить также, как было до этого.       Чем меньше Чонгук думает о том, что он всё-таки психически нездоров, тем проще ему вставать по утрам, выходить из квартиры и хоть как-то существовать в социуме, потому что одна лишь мысль о том, чтобы изолировать себя на тот самый остров с лазурным берегом или, на крайний случай, в палату с белыми стенами, перестает казаться чем-то неправильным. В ином случае, Тэхёну и Чимину придется навещать его в определенные дни во временное окно и смотреть на то, как их близкий человек увядает на глазах.

***

      — Чимин на днях обыграл меня в занудстве, — Чонгуку слова даются на удивление легко, а озвучивание собственных недостатков уже не воспринимается так яро, как раньше, — рассказал о том, что люди в момент смерти теряют двадцать один грамм.       Чонгук заваливается спиной на детскую горку во дворе и вытягивает ноги вперед, пряча от холода нос в вороте дутой синей куртки. Металл продавливается под его весом, отдает неприятной вибрацией, из-за чего Тэхён очевидно жмурится, стоя в паре метров от него у кирпичной стены закрытого на ремонт бара, и курит сигарету, постоянно оглядываясь на камеру видеонаблюдения позади себя. Они после барбекю прогулялись немного по тому району, зашли в пару секонд-хендов в поисках очередной составляющей для какого-то образа с пинтереста, а после еще с час перемеряли все новинки в магазине обуви, которые пропустили в связи с бешеной занятостью последний месяц. Всё шло до неприличия гладко, спокойно, и у Чонгука даже не было ни единого желания разбираться с собственными эмоциями в ту секунду — он просто шел рядом с Тэхёном и ощущал себя на своём месте. Думал даже предложить зайти в кофейню ближе к вечеру, пока те еще открыты, съесть по кусочку миндального торта и выпить горячий шоколад, но желудок заурчал как-то одновременно с протестующими в сознании мыслями. И по итогу отмолчался, начав рассказывать об очередной ситуации с работы.       В обычное время Чонгук не инициатор, никогда не предлагает какой-то совместностей деятельности, а лишь принимает предложения в свою сторону, соглашаясь или твердя о том, что это — максимально глупая затея. С едой — просто никак: не предлагает, не говорит и все поползновения игнорирует, если это не Тэхён и его трехразовые уговоры. Первый шаг — просто упоминание, второй — легкое давление в голосе и уточняющий вопрос, третий — констатация факта и рука под локоть, уже тащащая в заведение. Иногда везло: Чонгук сливался с помощью выдуманных на ходу обстоятельств, либо же просил предупреждать с утра, чтобы разузнать меню и его калораж в этом кафе или ресторане заранее.       Иногда не везло и приходилось потом дома запираться в ванной, дышать через нос и ощущать, как острая пища, травмирующая бархатные стенки гортани, разрывает его глотку и оседает ошметками на зубах, пальцах и забирается под ногти. Запах кислятины бьёт в нос всегда, как в первый. Чонгуку бы привыкнуть к нему за годы, но он просто смотрит на непереваренные куски прошедшего ужина в желто-оранжевом месиве, сплевывает остатки, которые языком выковырял из-под десен и зубов, а после смотрит на своё поплывшее лицо в отражении, утирает кистью слезы с глаз и пытается проморгаться своими опухшими веками, стереть с губ ощущение острого соуса от съеденного пару часов назад мяса и шумно выдохнуть, снова собираясь с силами, сгибаясь над раковиной и давя двумя пальцами на корень языка.       — Можно позанудствую тоже? — стряхнув пепел под ноги, Тэхён опёрся бедром о кирпичную стену. — Я как-то читал статью о том, что пытаться совершить идеальное и красивое самоубийство просто бесполезно. Типа, если порезать вены в ванне с лепестками роз или наглотаться таблеток и уснуть на белых простынях — не важно; тут суть именно в задуманном красивом уходе из жизни. Так вот, мышцы же полностью перестают работать, и, по итогу, ты просто весь будешь в дерьме через какое-то время. И вся подготовка антуража на смарку, если твой труп не обнаружат через короткий промежуток.       — А прыгать с крыши или топиться в красивой одежде — заранее проигрышный вариант в принципе. В первом случае твоё тело будет в безобразном виде валяться на земле, а во втором — посинеет и раздуется из-за воды, — также добавляет Чонгук, продолжая смотреть на небо и лежать на детской горке. — Даже если просто подумать, не знаю, как вообще можно сделать уход из жизни красивым.       — Я предпочитаю не думать об этом, — оттолкнувшись ногой от стены, Тэхён тушит окурок подошвой и направляется в сторону площадки, уходя из поля зрения камеры видеонаблюдения и присаживаясь на корточки возле чужих ног. Он сначала просто толкает несильно Чонгука в лодыжку, не получает никакой реакции, а после опирается ладонями о чужие бедра и загораживает лунный свет своей фигурой, с интересом заглядывая в чужие глаза. — А ты?       — Тоже самое, — Чонгук жмёт плечами, с секунду удерживает зрительный контакт, а после откидывает голову обратно и лягает Тэхёна под колено, заставляя отодвинуться. — Не вижу смысла думать о смерти, если человек всегда в силах справиться со своими проблемами. Не со всеми сразу, конечно, но постепенно.       — Есть люди, которые более восприимчивы и уязвимы, чуть слабее характером и которым не под силу выстоять против нападок со стороны. Для них проще так, чтобы не страдать годами и не убиваться. Есть те, у которых даже друзей нет, им не к кому обратиться за помощью кроме врачей, на которых, к примеру, нет никаких финансовых возможностей.       — И это — полностью их ответственность и вина, — Чонгук возвращается к базовому состоянию: рубит сразу на корню, говорит жёсткие и не всегда уместные вещи, не чувствует состояние собеседника и считает себя правым в любом случае. Тэхён к нему такому привык: не перечит и не собирается доказывать с пеной у рта своё собственное мнение, лишь понимающе кивает в этой ситуации и сует руки в карманы, забираясь на качели-балансиры рядом, загребая песок мысами кроссовок и пытаясь усесться поудобнее.       — У тебя тоже друзей по сути нет, — постаравшись сказать это максимально с юмором, произносит Тэхён и наблюдает за тем, как чужое лицо поворачивается к нему, как бровь удивленно выгибается, а усмешка трогает губы, — ты считаешь себя в этом виноватым?       — Виноватым — нет, ответственным — разумеется. Я же самолично абстрагировался от остальных и выбрал себе в окружение тех, с кем мне комфортно. Если бы не хотел ни с кем дружить, то и вас бы с Чимином у меня не было, — пожимает плечами Чонгук. — А виноватым почему я себя вообще должен считать? Это люди вокруг…       Тэхён не дает говорить, закатывает глаза и цокает сразу же и громко, заставляя Чонгука насупиться и прикрыть рот, потому что заканчивать их вечер очередными нотациями про окружающих не хотелось и ему, если уж говорить честно. По итогу он обратно поворачивает голову и устремляет взгляд на чистое ночное небо, ощущая, как холодный воздух пробирается сквозь открытые участки тела и проходится по коже отрезвляющими касаниями.       Им не всегда нужно говорить, чтобы заполнять тишину во время их встреч, иногда они просто вот так смотрят оба в небо и, как думает Чонгук, думают скорее всего о чём-то схожем. Только вот Тэхён не смотрит на небо. Изучает чужой профиль перед ним и хочет верить в то, что сегодня Чонгук чувствует с ним себя максимально комфортно. Прощупать почву бы ещё немного и позадавать свои излюбленные вопросы, чтобы потом копнуть поглубже на пути к чужим задворкам души и пробраться через стены, к примеру, снизу. Не напролом же.       — Покачаемся? — поправив низ куртки и перекинув ногу, Тэхён указывает кивком на свободное место напротив него на качелях. Чонгук теряется на миг, и его посещает неожиданная мысль, что он может вдруг случайно осесть ниже, поднять по итогу Тэхёна в воздух и посмотреть на него снизу с полным отчаяния взглядом. Физически это невозможно вовсе, но у Чонгука своё видение на многие ситуации, и эта тоже не исключение. Объективно Тэхён весит намного больше него, масса мышц и рацион питания обоих отличаются максимально.       В Чонгуке из самого большого веса — мозг с его бесконечными мыслями, в остальном — ужасного качества кожа, хрупкие кости и желудок размером с кулак младенца. Его опасения беспочвенны по всем факторам, но он продолжает лишь смотреть на легкие покачивания качелей перед ним и на то, как Тэхён, упираясь твёрдо ногами в покрытие площадки, пытается уместиться в сидении поудобнее. — Чонгук?       Чужой голос возвращает сознание на место, невидимой силой заставляет подняться с уже насиженного металлического покрытия горки и подойти ближе. Не поддающийся гипнозам Чонгук мысленно проводит параллель чужого голоса с помутняющими разум средствами и сводит в итоге к тому, что всему виной его бесконтрольное состояние, нестабильный в период срыва эмоциональный фон и полное угождение собственным потребностям. Стоит сейчас возле Тэхёна, изучает его темные волосы на макушке и медленно идёт ко второму месту на качели.       Подтянув джинсы и перекинув также ногу, он спокойно помещается в явно предназначенном для детей сидение и хватается за металлическую перекладину, как только Тэхён слегка расслабляет ноги и даёт Чонгуку возможность взметнуть в эту же секунду в воздух. Он чертыхается скорее инстинктивно, крепко держась рукой за металлическую трубу, а другой показывает красноречиво средний палец смеющемуся Тэхёну, болтая в воздухе ногами.       Ситуация со стороны комичная: два высоких парня делят одну качель на двоих, перекидываются взаимными шуточными оскорблениями и пытаются приложить все усилия для того, чтобы заставить друг друга улететь в воздух и оторвать хотя бы задницу от деревянной сидушки.       — Стой-стой, — слегка запыхавшись от беспорядочного смеха и попыток удержаться на качели, Чонгук устойчиво фиксирует на земле обе ноги и грозно смотрит на друга, чувствуя, как тот уже порывается снова опуститься и вдарить сейчас тому между ног, — я беру тайм-аут.       — Я даже не в полную силу действую, Гук, ты точно уже проиграл, — смеётся Тэхён и расслабляет ноги, но понимает, что оседает вниз со стремительной силой, а Чонгук взмывает в воздух моментально. В нём килограмм пятьдесят с натяжечкой, почти нет мышечной массы, но веры в свои силы — хоть отбавляй.       — А мы разве играли? — саркастично выгибает бровь Чонгук и запускает руку в отросшую челку, пытаясь ту зачесать назад и перестать вечно вести носом в попытках избавиться от щекочущих волосков. — Не припомню. И какой приз за победу?       — Мой автограф. Я, кстати, небезызвестный капитан одной баскетбольной команды, Вы знаете? — по Тэхёну всегда плакало актерское, он бы без проблем прошёл прослушивание и покорил бы своим умением вживаться в любую роль абсолютно всех сидящих в жюри экспертов. И даже сейчас, галантно протягивая ладонь и заводя другую за спину, он слегка кланяется и говорит: — Ким Тэхён. Будущая звезда NBA и перерождение самого Майкла Джордана.       — Майкл Джордан жив, идиот, — Чонгук прыскает со смеху, но руку жмёт и принимает правила, также сгибаясь в легком поклоне. — Чон Чонгук, будущий миллиардер и перерождение древнегреческого бога Ги́пноса.       — Если мне не изменяет память, тот был благосклонен к людям, — Тэхён вскидывает бровь.       — Если мне не изменяет память, Майкл Джордан всё еще жив, — разведя руками, а потом слезая наконец с качели, Чонгук шарится по карманам в поисках связки ключей и делает короткие шагу в сторону выхода с детской площадки.       Тэхён нагоняет его за пару секунд, равняется и также копошится в куртке в надежде нащупать привычный брелок с эйфелевой башней и после этого уже вытащить всё оставшееся. Он подбрасывает их в руке, ловит умело и сразу на вытянутый палец, чтобы потом покрутить по часовой стрелке и сжать в ладони. Идущий по правую руку Чонгук смотрит на все его манипуляции искоса и украдкой, улыбается всё ещё немного пьяно и уже возле подъезда своего корпуса поворачивается к Тэхёну. Ловит подброшенные в очередной раз чужие ключи, крепко сжимая брелок между пальцев:       — Сыграем послезавтра в баскетбол?       Переминаясь с ноги на ногу, Чонгук наклоняет немного голову в бок, всё ещё держа ключи Тэхёна в хватке и замечая легкое удивление на лице напротив. Чёлка также растрепалась, укладка, сделанная ещё утром и видимо наспех, выглядела сейчас как самый настоящий хаос, а блестящие в свете фонарей глаза изучают его лицо с неприкрытым интересом.       — Послезавтра, видимо, наступит конец света, иначе я не могу поверить в то, что ты проявляешь инициативу.       — Я сейчас передумаю, — усмехается Чонгук и грозится ему вздернутым вверх пальцем, — и больше такого ты никогда не услышишь.       — Послезавтра в девять вечера, просьба не опаздывать! — улыбка трогает чужое лицо, а рука молниеносно перехватывает чужой одинокий палец, окольцовывая его и чуть оттягивая вверх.       Они смотрят друг другу в глаза, улыбаются так искренне, что у проходящей мимо девушки невольно задерживается на них взгляд, а атмосфера вокруг настолько размеренная и спокойная, что Тэхён вместо протянутой на прощание руки вдруг тянется вперёд и обнимает Чонгука одной рукой за плечо. Похлопывает по спине и говорит еле слышно, почти на ухо:       — Спасибо за день, Чонгук. Надеюсь, тебе стало получше.       Чонгук уже порывается уточнить, с чего тот вообще взял, что ему могло быть плохо до этого, ведь он старательно подавлял все эмоции последние дни и не давал и шанса закрасться в чужую голову мыслям о собственном состоянии, но продолжает стоять на месте и следить за тем, как Тэхён ловко выуживает из его руки брелок со своими ключами и машет рукой уже у своего подъезда, улыбаясь так искренне и широко, своей чертовой прямоугольной улыбкой и прищуренными от искренней радости глазами. Ни слова сказать не может, ни единому сомнению закрасться в сознание не позволяет, лишь интуитивно приподнимает руку и также машет на прощание, когда за Тэхёном закрывается металлическая дверь, а сигнал домофона всё ещё отдается набатом в пустой голове.       Либо это всплеск гормонов в целом, либо окситоцин в крови начинает превышать норму, но Чонгук никак не может объяснить себе одного — почему продолжает вот так стоять на одном месте, переживать эту последнюю минуту раз за разом на повторе и почему ему впервые показалось, что он прочувствовал чужой эмоциональный фон. Тэхён был так безмерно счастлив, что осознание этого вводит Чонгука в какое-то непонятное состояние: ему хочется по-глупому улыбаться дальше, переживать этот миг вновь и впервые хочется, чтобы такие ощущения были почаще.       Только вот когда он поднимается на свой этаж, открывает дверь в квартиру и сухо здоровается с матерью на кухне, он вдруг понимает: если для этого придется постоянно жить в состоянии бесконтрольного переедания и отсутствия меры, чтобы просто чувствовать чужие эмоции, а свои собственные в двойных масштабах, то он всё же не готов. Пожертвовать десятком лет и своими особенностями — ни за что. Это слишком высокая плата, как считает Чонгук. Цель здесь не оправдывает средства.       Он открывает упаковку с недоеденным вчера хлебом и сует кусок тоста в рот, принимаясь жевать его и испепелять стену напротив взглядом. Какой-то из плакатов уже отклеился окончательно и свисает уголком, перекрывая весь рисунок с надписями. Чонгук проводит параллель и сравнивает с ним себя: также дал слабину всего на пару дней, не проконтролировал и не удержался, испытал новый спектр эмоций и уже не демонстрирует себя миру так, как было до этого.       В эту ночь Чонгук проводит на медицинских сайтах с час точно, читает статьи про гормоны и углубляется немного в эту тему, поэтому после даже не удивляется, почему у него впервые за долгое время скачет либидо, и он дрочит в душе под бешеным напором горячей воды. Упирается лбом в плитку, наблюдая за тем, как сперма утекает вместе с водой в решетку канализации, а после пытается не думать о том, что на секунду перед оргазмом представил чужие до боли знакомые глаза вновь. От одного взгляда в которые тогда на улице было так тепло и комфортно, а здесь, в холодной душевой и в уничтожающем одиночестве, этого просто-напросто не хватало.       Смыв с пальцев остатки собственного семени и пройдясь пару раз по члену ладонью, Чонгук смотрит на своё поплывшее отражение в заляпанной лейке душа и поражается тому, насколько у него самого поплывшие глаза и насколько Тэхёну в ту секунду было противно смотреть на него своим долгим и глубоким взглядом.

***

      Следующий день прошел в четырёх стенах маленькой комнаты в компании пустых контейнеров из-под заказанных блюд из китайского ресторана через дорогу. У Чонгука на душе был полнейший раздрай: тревожность превышала все возможные лимиты, пустота в желудке не переставала ощущаться, отчего очередной закинутый в рот кусок утки не спасал ситуацию ни в каком виде, а пережитые вчера под конец дня эмоции заглушались самоненавистью и попытками обрести контроль над ситуацией. Все силы сейчас вложены в то, чтобы просто пережить этот день, не думать о съеденном и перестать удивляться тому, почему чувство ненасытности никак не покинет тело. Чонгук пару раз порывается разрыдаться, когда его локоть задевает пустую картонную коробку из-под лапши и пачкается в соусе. Смотрит, как недавно постиранное постельное белье марается пятнами, а деревянные палочки катятся к смятым салфеткам около обглоданных куриных крылышек.       Ненавидеть себя он будет через пару минут, когда поймет, что очередной контейнер с едой опустел, а его живот вздулся от тяжелой и жирной пищи в огромных количествах. Ничего — скоро уже кончится, скоро неделя на слабительных и ограничение в день на пару сотен калорий, всё равно не вспомнит этот период, просто удивится, почему вес опять стоит мертвецки на одной цифре, а желудочный сок разъедает всё изнутри. Он игнорирует два диалога в какао с самого утра, не раскрывает шторы в комнате и лишь ест, ест и ест, переключая видео на ютубе, когда очередное подходит к концу или не затягивает с самого начала.       Хочется зациклить в своём сознании лишь вчерашние пару минут у подъезда, ощутить эмоции Тэхёна вновь, даже пусть и эфемерно, улыбнуться со всей своей возможной искренностью ещё раз, погрузиться и прочувствовать их немыслимую связь снова. Сейчас не хватало его рядом, не хватало отвлекающих от самокопания разговоров, чужих нелепых шуток и историй, которых у Тэхёна, кажется, хватит до конца жизни; Чонгук бы даже поделился с ним чем-нибудь, пока он в таком нестабильном моральном состоянии и не контролирует свои слова и действия вообще.       Отсюда, конечно, опрометчиво Тэхёна подпускать к себе — вчера уже убедился, разделил с ним приём пищи без зазрения совести, но когда на душе настолько очевидная пустота, а концентрироваться у Чонгука получается лишь на вчерашнем прощании у дома, то дать себе слабину и просто задумывается о том, как бы вообще Тэхён отреагировал, узнай он о чужом затяжном расстройстве пищевого поведения. Чонгук, несомненно, не позовёт его к себе сейчас в гости, не расскажет и завтра во время дружеского баскетбольного матча, о котором он уже успел сто раз пожалеть. Он просто подумает, немного помечтает.       Чувство вины за съеденное в эти пару дней начинает уничтожать капитально, а значит, как понимает Чонгук, он уже в шаге от своего привычного состояния и поведения. Попробовать бы ещё раз методику Чимина со скроллингом сайтов, может быть, получится на этот раз, но после минуты лицезрения физиономий психотерапевтов на главной странице сайта, Чонгук переключается обратно на ютуб и смотрит вырезки с какого-то киберспортивного чемпионата.       Чонгук лучше поубивается с час в душевой, сидя в углу на ледяной плитке под струями еле теплой воды, а потом посчитает перед зеркалом все рёбра под кожей, втянув впалый живот ещё сильнее. Выкинет утром из холодильника скисшее молоко и испепелит взглядом торчащий из мусорного мешка для пластика контейнер из-под маринованного мяса и лежащую одиноко на полу баночку маунти дью. Услышит копошения матери в соседней комнате, поправит на себе старую серую футболку размера XL, а потом, осушив стакан с водой, вернётся к себе в кровать и прокрутит в голове те два жутких дня, что пролетели молниеносно и оставили после себя такой громадный отпечаток ненависти к своим неконтролируемым поступкам.       Его опять отпустило также неожиданно, как и накрыло — никаких предпосылок, никаких объяснений, даже если копаться в голове целые сутки. Он просто встает этим утром с кровати, идет в туалет и смотрит на виджет калорий на экране блокировки. Ноль. Улыбается как-то криво, чистит зубы и смотрит пустыми глазами на свои чистые ногти на указательном и среднем пальце правой руки. Непривычно.       Прокрутить в памяти хоть какие-то отрывки этих дней получается с трудом: всё настолько не в хронологическом порядке и сумбурно, что Чонгук сдаётся, просто кидает в урну пустую бутылку воды и косится на весы возле подножья кровати. Не рискует встать — есть все шансы разрыдаться, потому что живот всё ещё вздут, коробки из-под лапши не выкинуты и, словно улики на месте преступления, заставляют возненавидеть себя ещё сильнее. Чонгук не помнит, что ел, но помнит и видит сколько он ел. Кишечник не справляется с перевариванием остатков пищи, вызывая адские колики с самой ночи. Слабительное пить сейчас достаточно опрометчиво, да и страшно, потому что услышал краем уха на прошлой недели диалог двух женщин у себя на работе о разрыве прямой кишки и сразу спроецировал на себя. Те, кажется, обсуждали какие-то истории пациентов из клиники рядом, но Чонгук выцепил то, что хотел его мозг, а потом просто отдал им приготовленные напитки и задержался взглядом на чужих белых кроксах и медицинских масках, спущенных под подбородок.       Но сейчас в нём слишком много еды, много дерьма во всех смыслах слова и ровно столько же злобы на свои опрометчивые поступки. Чонгук искренне верит в свой организм и просто надеется, что он справится с перевариванием и испражнением. Что не сдохнет от каких-то там разрывов и не придется матери искать деньги на оплату больничных счетов или кремацию с колумбарием в худшем случае.       Решает разобраться со всем по ходу дела, когда припрёт или появится причина, а пока он собирает рюкзак и смотрит расписание автобуса до университета, чтобы успеть хотя бы ко второй паре. Пишет Чимину и заранее извиняется за то, что не составил тому компанию в крепком сне на утренней лекции, но предлагает компенсировать это упущение купленными круассанами в пекарне. Игнорирует сообщения, которые были написаны ещё вчера, просто отвечает на сегодняшние и собирается с силами, чтобы влезть в широкие спортивные штаны, натянуть любимую оверсайз толстовку поверх футболки без принта и застегнуть куртку уже на лестничной клетке, спрыгивая с предпоследней ступени и опаздывая на автобус.       Кивнув на приветствие водителя и дождавшись сигнала валидатора об удачной оплате проезда, Чонгук без зазрения совести занимает желтое инвалидное место и вытягивает ноги вперед. Он сегодня готов даже самой назойливой старушке в случае чего доказать, что он морально убит, уничтожен, а документы, подтверждающие его инвалидность — это пустые глаза, трясущиеся руки и сохраненные в приватном альбоме неадекватные диеты. Не справка от врача, конечно, но её наличие сулило бы крах по всем аспектам его дальнейшей жизни, поэтому Чонгук пока не торопится.       На дворе двадцатые числа ноября и очевидное похолодание намекает о скором ненавистном морозе — все прогулки будут заканчиваться или даже начинаться в теплых стенах заведений, а излюбленный пеший маршрут до дома и до работы исчезнет из рутины до февраля, потому что в силу физического состояния Чонгук не вынослив и к холоду очень восприимчив, поэтому выдыхает тяжело, устремляя взгляд с открытого на телефоне календаря в окно и залипает на рождественские украшения, которые уже мелькают на большей части зданий и улочек вокруг.       Мелодии без слов сменяются в наушниках одна за другой и, когда Чонгук уже было прикладывает проездной на выходе из автобуса, он задерживается взглядом на карте маршрута этого рейса и после одного взгляда на часы, решается выйти на следующей остановке, чтобы прийти в университет уже с парой тысяч шагов в приложении, отслеживающем активность и без зазрения совести завалиться на пары уставшим, убитым и начать диалог с Чимином с излюбленного нытья о ненависти к чему-либо.       Всё начинает идти своим чередом: еда снова обретает калории и вызывает привычную реакцию, а на письменном столе в комнате валяются новые листы, исписанные очередными попытками разобраться в поведении одного единственного человека — Ким Тэхёна. Чонгук уже не считает его второстепенным персонажем в игре, не сравнивает с попутчиком и не вешает на него ярлыки, лишь пишет, зачеркивает и снова пишет, пытаясь сопоставить маркеры в его поведении и прийти хоть к каким-то выводам.       Тот день отпечатался в сознании лишь фрагментами, из-за чего Чонгук бесится до ужаса и почти ломает шариковую ручку в руке, когда не может вспомнить и половины, потому что мозг на почве пережитого стресса просто блокирует в памяти всё, что происходило в том барбекю ресторанчике вечером. Лишь очертания чужой фигуры в фиолетовой худи напротив, чужая протянутая рука с ложкой с бульоном и фраза, отпечатавшаяся на подкорке сознания: «я бы пошёл даже на сделку с дьяволом, если бы с тобой что-то случилось» — всё, что осталось у него с того дня. И набор бесплатной косметики на полке в ванной комнате. И почему-то глаза Тэхёна, на которых он заостряет своё внимание при просмотре чужих свежих сторис, сейчас кажутся абсолютно иными.       Поправляя шнурки спортивных штанов и потуже затягивая их на талии, Чонгук поглядывает из окна на собирающихся на площадке парней, не замечая лишь одного единственного — в красной бандане и со старой спортивной сумкой, валяющейся где-нибудь в пределах заданного периметра. Сил после учебного дня не так много, а количество поступившей пищи в организм нещадно мало для того, чтобы сейчас спокойно пережить пару раундов, но Чонгук и так почти всю осознанную жизнь забивает на здоровье, работает по шесть-восемь часов на ногах после пар и с пустым желудком в придачу, поэтому и сейчас лишь устало натягивает на себя утепленную ветровку и идет в сторону кухни, чтобы перелить в пустую бутылку воду и спуститься наконец вниз на площадку.       Мать, сидевшая за столом и разбирающая какие-то квитанции, поднимает на Чонгука взгляд и оглядывает того с какой-то непередаваемой тяжестью на сердце, тянется было к холодильнику, но слышит:       — Я в баскет с пацанами, если что-то нужно будет купить в магазине, скажи лучше сейчас, я телефон оставляю дома, — Чонгук стоит над раковиной и, переливая воду в бутылку, даже не смотрит на женщину позади себя. Та что-то кряхтит и царапает ножками стула паркет, приподнимаясь из-за стола и вставая около сына.       — Гук-и, — тихонько начинает она, — ты сегодня такой убитый, может, не стоит перенапрягаться ещё и спортом под вечер?       Порываясь уже ответить со всей присущей своему голосу грубостью, Чонгук оборачивается на громкий стук в дверь и удивленно изгибает бровь. Игнорирует мать с ответом на её вопрос, огибает аккуратно и идет к входной двери. Ещё пара продолжительных звуков, дерганье ручки и у Чонгука уже начинает дергаться глаз, пока он не открывает дверь и не натыкается на широкую улыбку человека в красной бандане прямо перед ним.       — Я уже думал, что ты забыл, — почесывая затылок, продолжает улыбаться Тэхён и блокирует телефон в руке, но любопытный взгляд Чонгука всё равно цепляется за открытый диалог с ним самим в чужом мессенджере и на десяток неотвеченных сообщений за секунду до того, как экран погрузили в темноту.       — Я сам предложил — мне и нести на себе это дерьмо, — хмыкает Чонгук и натягивает на голову черную бини, быстро выправляя из-под нее свою челку и смотря напоследок в зеркало.       — Добрый вечер! — как-то даже слишком громко выходит у Тэхёна, а Чонгук, проследивший за его взглядом, вновь натыкается на свою мать, стоящую в дверном проёме кухни с бесконечной усталостью на осунувшемся лице. — Представляете, Чонгук сам…       — Пошли уже, а, — пихнув Тэхёна в плечо, он хлопает входной дверью и направляется к лестнице, даже не обращая внимание на слегка сконфуженного друга позади себя.       Тэхён решает не вдаваться пока что, спросит через час игры, когда оба вымотаются физически и переключаться на дискомфорт уже морального плана. Только Чонгук фыркает спустя полминуты молчания, когда перепрыгивает очередную ступень вниз и говорит:       — Тебе волю дай, ты моей матери расскажешь всю мою подноготную.       — Просто я вижу, как она о тебе переживает, — пожимает Тэхён плечами, — и как ты игнорируешь её.       — Полностью её вина. Не надо было всё детство наседать мне на уши и звонить без повода каждую минуту, чтобы просто убедиться, что я жив, — Чонгук начинает злиться, заводится он всегда с пол оборота, поэтому сейчас бросает на Тэхёна тяжелый взгляд и останавливается на лестничной клетке третьего этажа. — И ничего не изменится, если ты мне сейчас прочитаешь лекцию о том, как надо вести себя с родителями.       Тэхён ничего не отвечает на это, обходит Чонгука быстрым шагом и сбегает вниз по ступенькам, слыша копошения сзади. И у самой входной двери, когда Чонгук уже тянется пальцем к кнопке на маленькой панели, чужая ладонь перехватывает его за тонкое запястье и слегка тянет вперед, но тот всё равно умудряется потерять на секунду равновесие и почти стукнуться носом о дверной железный косяк.       — Я играю в последнее время в полную силу, потому что скоро уеду с командой на конференцию и вытекающий из неё матч, поэтому готовься принимать поражение, Гук.       Чонгук хмыкает, кидает с издёвкой: «я и не планировал обыгрывать именно тебя», а потом поражается, как быстро сошла на нет бушующая внутри него злость после одной брошенной с улыбкой фразы. Если потом ещё Тэхён вдруг посмотрит на него также, как сделал это два дня назад — Чонгук за себя не ручается, словит инфаркт на месте, и матери придется искать деньги на кремацию с колумбарием уже в срочном порядке.       На площадке толпятся ребята со всех корпусов этого жилищного комплекса, которые уже на протяжении долгих лет гоняют мяч вместе с Тэхёном. Он-то однажды тут всех и собрал теплым мартовским днём лет так семь назад. Все разных возрастов, учатся либо в школах, либо вообще в других университетах, даже не дружны вне этой спортивной площадки особо, поэтому Чонгук и имён их толком не помнит, что уж говорить о том, кто, где и как живёт в целом.       — Мы уж думали, ты забил, — хлопает Тэхёна по плечу один высокий парень в синей кепке, бросает быстрый взгляд на Чонгука, стоящего рядом, и расплывается в улыбке. — Вау, кто это наконец вернулся в наши ряды?       — Чонгук решил вспомнить молодость, — не дав возможность этому парню подойти к Чонгуку даже на один лишний шаг, Тэхён перехватывает того под руку и тащит к остальным ребятам, аккуратно подмигивая украдкой одному оставшемуся стоять в стороне человеку со всё ещё слегка насупившимся видом. — Дондже, ты притащил колонку?       — Конечно, — названный сразу бежит к своему брошенному на земле рюкзаку, роется с пару минут, а потом протягивает Тэхёну, как бы намекая, что начинать они будут под капитанский плейлист.       Они продолжают что-то бурно обсуждать, а Тэхён, стоящий с краю и всё ещё держащий руку на плече того парня в синей кепке, бросает редкие взгляды на Чонгука, который как-то жмётся у баскетбольного кольца поодаль и не решается подойти ко всем. Чонгук на самом деле в эту секунду пытается понять собственную реакцию на происходящее — раньше он спокойно вливался в поверхностные диалоги с остальными, бросал короткие фразы, если вдруг вопрос был адресован именно ему, но сейчас даже как-то и подходить не хочется, а вся затея с тем, чтобы снова поиграть в баскетбол с Тэхёном — дерьмовая изначально. Но его тянут за руку как-то неожиданно, он почти оступается, успевает ухватиться за чужое предплечье и тихо выругаться.       — Чон, ты чего такой кислый? — Дондже чеканит мяч совсем возле его уха и говорит с легкой настороженностью, из-за чего Чонгуку приходится заглушить льющееся недовольство на первых парах и, выпрямившись, убрать наконец крепкую хватку с предплечья Тэхёна и поправить рукава ветровки.       — Отсиди пять бесполезных пар в универе и посмотри на высланное начальником расписание на следующую неделю, тогда, уверен, у тебя рожа будет покислее моей сейчас, — старается не язвить, даже улыбку лёгкую давит, что не ускользает от внимательных карих глаз рядом, но вот Дондже — глупенький малый, ему восемнадцать только-только стукнуло, а в голове лишь мысли о том, как бы просрать молодость в барах, нагуляться вдоволь и ни о чём таком озвученном не думать вовсе. Поэтому он ведётся, смеётся в ответ на чужую фразу и пасует мяч Чонгуку в руки.       — Пожалуй, откажусь от такой перспективы на ближайшие пару лет.       Тэхён также подхватывает всеобщий смех и подходит чуть ближе к Чонгуку, соприкасается с ним плечами и шепчет тому на ухо: — Всего час, Гук, просто поиграем, а потом проведем время вдвоем, договорились? Вижу, что тебе немного некомфортно сейчас.       — Всё в порядке, — бросает он, даже не поднимая глаза на Тэхёна и немного отодвигаясь в сторону. Идёт к остальным ребятам, уже открывшим сайт со случайным выпадением чисел и присваивающим каждому определенную — так они давно уже делятся на команды, чтобы без ссор и без недопониманий, по честному и на абсолютном рандоме.       — Ким? — поднимает глаза один из парней, на котором вырвиглазная зеленая толстовка со спортивным логотипом по центру.       — Семь, если ещё не занято, — откликается Тэхён, подключаясь параллельно к колонке и ставя проигрываться последний альбом Бруно Марса. Чонгук поднимает на него слегка удивленный взгляд, после того, как выбирает свою излюбленную «десять» и качает головой в такт мелодии первые несколько секунд, улыбаясь совсем незаметно и расслабляясь.       Когда команды были распределены, а Чонгук уже смотрел на повязывающего на руке черную повязку Тэхёна напротив него, парни вокруг театрально начали плакать и умолять единственного профессионального спортсмена среди них пожалеть соперников хоть немного.       — Играй в полную силу, Ким Тэхён, — вдруг неожиданно произносит Чонгук, принимая из рук Дондже такую же черную повязку и обматывая её вокруг своей руки чуть ниже плеча. — Я что, зря вернулся?       И у него искры в глазах на секунду, дыхание спирает, а легкие волны адреналина уже гонят по венам, заставляя начать концентрироваться, а телу вспоминать все движения, что оттачивались годами напролёт на этой спортивной площадке под окнами квартиры. Тэхён смотрит с издевкой, чеканит мяч прямо напротив и улыбается так хитро, что у стоящего по правую от Чонгука руку Мину спирает дыхание от нагнетенной между этими двумя атмосферы.       — Тогда неси ответственность за себя, свою команду и свои слова, Чон Чонгук, — и после того, как в песне начался припев, а Дондже махнул рукой, игра началась.       Чонгук выдыхался быстро, его физической подготовки хватало на пару резких маневренных движений, два закинутых в кольцо мяча с дальнего расстояния и оглушительного хлопка руками с сокомандниками, когда они с отрывом в одно очко, но одерживают победу в первом раунде. Повалившись на покрытие площадки и раскинув руки в стороны, Чонгук пытается привести дыхание в порядок и даже не сразу понимает, что рядом с ним сидит Тэхён и протягивает ему свою бутылку с водой:       — Я удивлен, — говорит он тихо, периодически оборачиваясь назад и пытаясь не упустить момент, когда ребята подойдут к ним с предложением начать следующую игру, — честно. Думал, что за полгода ты совсем сдулся.       — Слишком много думаешь, — усмехается сквозь отдышку Чонгук, пытается приподняться и сдержать в себе капли желудочного сока, что стоят комом в горле и мешают дышать спокойно. Лёгкие жжёт с неведомой силой, желудок скручивается, а перед глазами плывет — он сам от себя в шоке, удивлён, что его тело может работать на износ, что всё ещё способно на такие физические нагрузки. Но его команда выиграла, он показал неплохой результат и даже чем-то удивил Тэхёна. Подвиг.       — Кто бы говорил, — тычет пальцами ему в лоб Тэхён и приподнимается, протягивая руку и помогая подняться с земли. — В следующем раунде победа за мной.       Чонгук оставляет его слова без ответа, опирается руками о свои бедра, пытаясь удержать баланс и не упасть обратно, потому что перед глазами плывёт, а сердце колотится так, словно хочет доставить своему хозяину тонну очередных проблем и мыслей на будущее. На свои силы в следующем раунде он уже не рассчитывает, решает положиться на ребят, но каждый раз, когда Чонгук пересекается во время игры взглядами с Тэхёном, пытается отобрать у него мяч и обхитрить — он теряется, не в силах контролировать мысли и тело одновременно.       Думает о событиях двухдневной давности, живёт сегодняшними, путается во всём и сразу, по итогу упускает прекрасный шанс отобрать мяч для своей команды и заработать очередное очко в свою пользу. Тэхён ему улыбается ехидно, потирает ладошки, после того как принимает похвалу от своих парней и зеркалит чужие действия: толкает язык за щеку, щурится и переключает на следующую песню, которая Чонгуку также знакома не понаслышке — играет у него в кофейне частенько на репите, когда Тэхён приходит к нему поболтать перед своей работой. Казалось бы, мелочи, друзья часто так делают, но вот у Чонгука немного другое восприятие всего в целом, поэтому он пропускает очередной удар сердца и списывает свою отдышку уже не на плохую физическую подготовку, а на что-то иное.       Им очевидно нужно поговорить после игры: Чонгуку просто убедиться в том, что всё также стабильно, как он привык, а Тэхёну убедится в том, что он делает всё правильно.       Парням хватает еще двадцати минут, чтобы Тэхён забил решающий мяч в кольцо, прыгнув прямо над застопорившимся на секунду Чонгуком, стянул в молниеносном движении бандану с головы и ринулся обниматься со своей командой под победные возгласы. Чонгук смотрит за ними с какой-то легкой толикой зависти, а потом ощущает на своём плече руки других парней, что налетели на него сзади.       — Ты отлично играл, Чонгук, — говорит Дондже и виснет на нём совсем недолго, потому что Чонгук оступается под непривычной тяжестью чужого тела, но всё продолжает ощущать сразу несколько рук на своем теле, что ободряюще приобнимают его и даже чешут макушку, заставляя шапку опуститься на брови ото всех манипуляций.       Но у Чонгука взгляд вперёд и исключительно на одного человека, который делит объятия сейчас с людьми, чьи имена Чонгук так и не вспомнил даже к концу игры, смеётся и принимает в итоге поздравления ото всех вокруг. Тэхён искренне счастлив, трёт вспотевшее лицо полотенцем и надевает бандану обратно, закидывая лицо к небу и приводя дыхание в порядок. Следить за ним, таким по истине счастливым, искренним и радостным — патока для чужого чёрствого сердца, Чонгук пытается выловить его взгляд на себе, но тот либо отводится сразу же, либо игнорирует какое-то время, пока Тэхён обсуждает что-то с парнями и параллельно печатает в телефоне.       Простояв так ещё с минуту и успокоив своё сердцебиение, сглотнув неприятную кислую слюну и двинувшись в сторону остальных, Чонгук замечает, как к нему тянутся чужие руки с прощальными рукопожатиями, но силуэт Тэхёна перед его лицом появляется с невиданной скоростью. Ему бы вздернуть излюбленно брови в удивлении и уточнить, что стряслось, но басистый голос отдаёт легкой хрипотцой и растворяется в вечернем сумраке под гул ветра:       — Увидимся через пару дней, парни, — и Тэхён опережает остальных, кладёт руку на плечо Чонгука и лыбится так по-идиотски, что по лицу вмазать охота от тошнотворного вида.       И всё же Чонгуку жмут руку, благодарят за игру и советуют не вешать нос из-за поражения, потому что Тэхён всё-таки спортсмен, профессионал своего дела и человек небезызвестный в кругах любительских или учебных соревнований по баскетболу. Чонгук и не переживает вовсе, это не такого масштаба проигрыш, чтобы он о нём задумывался дольше, чем на пару минут; это не проигрыш его самоконтроля во время срыва, не проигрыш в неверных догадках об очередной маске Тэхёна в его гардеробе, это просто небольшой эпизод его жизни, где немного не хватило сил, выносливости и навыков, концентрации правда тоже, но о ней Чонгук особо не думает в этот момент.       В тишине, накрывшей их с Тэхёном после того, как парни разбрелись по домам, он отчетливо слышал своё всё ещё не восстановившееся дыхание и чужие попытки разобраться с заедающей молнией на старой спортивной сумке, шум открывающихся ворот в подземный паркинг и смеющихся девчонок, что с пакетами из круглосуточного шли в сторону подъезда одного из жилых корпусов.       — Устал с непривычки? — закинув сумку на плечо, Тэхён равняется с Чонгуком и привычно толкает его в плечо, выводя из какого-то забвения. — Ты и правда отлично играл.       — Ты сам сказал, что собираешься выложиться на полную, я не мог упасть в грязь в лицом при таком-то событии, — усмехается Чонгук и поворачивается к нему, вскидывая бровь и кивая в сторону свободного столика возле магазинчика.       Тэхён, конечно, ни в какую полную силу не играл, разогревался, как на тренировках, позволял себе иногда упускать из виду мяч и действия соперников или вообще не следил за игрой. Ему было важно дать Чонгуку прочувствовать легкий контроль над ситуацией, чтобы тот просто смог снова окунуться в то время, когда в жизни можно было решать всё действиями, молниеносными реакциями и активным участием.       Поддаваться — не в силе Ким Тэхёна, но потребность в комфорте Чонгука и желание добраться до его души всеми возможными способами — приоритет. Его план в голове не был чётким и не состоял из множества подпунктов, там лишь пара очевидных психологических трюков, которыми Тэхён всё ещё ни разу не воспользовался, и несколько ситуаций, которые он постарается обыграть в ближайшее время, чтобы подобраться чуть ближе. Он человек не корыстный, просто дотошный иногда до ужаса и заботливый настолько, что намечает как-то план по вытягиванию Чонгука со дна и ставит себе цель приложить все усилия, но услышать от него всё, что давно беспокоит. Чонгук хоть и отмалчивается, скрывает всё от чужих глаз, но в сознании Тэхёна тот уже становится мягче, расторопнее и более разговорчивым в диалогах душевного характера.       По правде же, у Чонгука из-за его собственных проблем скачет эмоциональный фон в последние пару дней на почве срыва, поэтому он сам тогда предложил поиграть, предложил поесть вместе и ответил искренностью — раньше-то он этот период пережидал дома в одиночестве, поэтому и разница в поведении от привычного состояния слишком бросается в лицо.       Скинув сумку под пластмассовый столик и удобно устроившись на пошатывающемся кресле, Тэхён вытягивает ноги вперед и счастливо улыбается, когда Чонгук садится напротив него, также вальяжно расправляя свои длинные конечности и выдыхая облегченно. Они почему-то смеются буквально с ничего, тыкают друг на друга пальцами, заливаясь ещё громче, а после Тэхён бросает взгляд в сторону открытой двери магазина и просит подождать его минуту. Чонгук уже порывается сказать, что ничего есть не будет, что не проголодался после изматывающей игры, а потом украдкой смотрит на заполняющиеся уже по третьему кругу кольца активности на часах и уведомление от одного излюбленного приложения с коротким «пейте больше воды». С радостью бы выпил, только вот перед ним на столик опускается бутылочка с теплым витаминизированным чаем, кимпаб с тунцом в чужих руках разделяется напополам, а после уже лежит аккуратно на салфетке прямо под носом.       — В последнее время у меня буквально зависимость от него, клянусь, — сразу откусывая здоровенный кусок, говорит Тэхён и продолжает с набитым ртом: — Не переживай, это в знак утешения проигравшим, не надо скидывать ничего.       Чонгук и не собирается, он даже есть это не собирается, просто смотрит на завернутый в нори рис с кучей начинки и устало выдыхает, аккуратно пытаясь вычитать количество калорий на бутылочке с имбирно-цитрусовым напитком, чтобы не забыть потом внести эти цифры в трекер. Получается с трудом, потому что шрифт мелкий, а Тэхён своим изучающим взглядом напрягает неимоверно.       — Если я сейчас это съем, меня стошнит, — он натягивает улыбку и старается абстрагироваться всеми силами от звуков чавканья напротив, потому что просмотренные сотнями все видео с асмр сейчас отдаются в голове сравнением и параллели, что проводятся, ни к чему хорошему в итоге не приводят. Картинка не та, звук не тот, исполнитель тоже; те — наигранные, кукольные, ненастоящие, а этот — самый искренний по мнению Чонгука человек на свете. Ему не нужно есть какую-то вредную пищу на камеру, чтобы просто заставить смотреть на себя, ему достаточно просто ещё раз подарить Чонгуку тот самый взгляд, и тогда на одну причину в списке самокопания сегодня вечером будет меньше.       — Дыхание в норме сейчас? — спрашивает между делом Тэхён, тянется к чужому кимпабу и отламывает кусочек, чтобы через секунду поднести его к своим губам и улыбнуться. — Ну, не пропадать же добру.       Если бы он съел весь сразу, без показательной делёжки напополам, без сопутствующих фраз, Чонгуку было бы проще сейчас, потому что мысль о том, что ещё пару дней назад он без зазрения совести пихал в себя еду в барбекю, вот также сидя напротив Тэхёна, а потом шёл с ним бок о бок до самого дома, приводит к очередным тяжелым вздохам, подергивающемуся колену под столом и съеденной изнутри щеки. Чонгук бы и не нервничал, если бы помнил все досконально: что говорил, как себя вел, сколько ел, но в голове все еще пустота, пара фрагментов и всё ещё такой же Тэхён, сидящий с ним здесь. Либо снова пропустил его слова мимо ушей, либо Чонгук в этот раз ничего такого и не говорил — иначе объяснить счастливое лицо Тэхёна он просто не может, а поверить в то, что за тот проведенный вместе день, он не натворил ерунды, Чонгук просто не может.       Он по жизни идиот на все сто процентов, а что уж говорить про дни, где он не контролирует свои желания и отличается поведением от привычного.       — Как ты себя чувствуешь? В целом, — даже не прожевав до конца, Тэхён продолжает смотреть прямо в глаза, его бегающий зрачок очевидно подмечает все эмоции на лице Чонгука, но тот игнорирует очевидный вопрос с подвохом, тянется к бутылке на краю стола и, занимаясь изучением красочной оранжевой этикетки, пытается с первого раза открыть крышку.       — Ноги побаливают, — тихо начинает Чонгук, — но даже больше от мысли, что завтра целую смену работать. Знаешь, это как быть готовым к казни, словно ты на эшафот уже взобрался, принял свою участь и просто представляешь, насколько будет болезненным сам момент смерти.       Тэхён усмехается, отводит глаза на секунду, о чём-то думает, а после, подбросив пару раз в воздухе свою уже опустевшую бутылку с таким же напитком, отхваченным по излюбленной акции «один плюс один», снова говорит своим вкрадчиво спокойным голосом:       — А если копнуть глубже? — смотрит из-под полуопущенных ресниц, царапает верхний слой чонгуковой оболочки, пытается подлезть глубже, но не напирает. — Не могилу себе, нет. Если в себя копнуть.       — Зачем? — Чонгук спокойно поднимает на него свой взгляд, устало выдыхает и делает первый глоток, слегка морщится от сладкого вкуса, но терпит, сглатывает и облизывает губы. — Чем меньше ворошить внутреннее состояние, тем меньше оно будет тебя мешать в повседневной жизни. Каждый раз копаясь в себе, будешь находить новые косяки, тревожиться лишний раз, себя корить за что-то.       Чонгук говорит из личного опыта, поэтому спокойно так, словно выдержал долгую паузу перед ответом, словно прочитал вслух один из абзацев со своих форумов и поставил Тэхёна перед фактом. Сколько бы не приходилось копаться в себе каждый вечер, он из раза в раз будет находить что-то в своём поведении или в поступках, к чему можно придраться вновь, о чем пожалеть или за что возненавидеть.       Он должен быть идеальным — выше всех окружающих, лучше и без единого изъяна. С физической оболочкой Чонгук в процессе — десять лет уже лепит из себя идеальный силуэт, а вот с внутренней пока проблемы, там слишком много «но» и слишком мало «забей», там сплошь тернии из собственных неудач, лишних слов и бесконтрольных поступков, за которые стыдно невольно по сей день. Пока Чонгук не закопает все эмоции, не проработает принятие и не постарается исправить косяки, тянущиеся из прошлого, он даже обмолвиться о том, что лучший не посмеет. Да, особенный, да, выше остальных по своему собственному мнению, но лучший — нет, ещё пока нет. Есть доработки, кое как намеченный план и перманентное желание отличаться. В остальном ещё огромный список работы над собой, цель в жизни на необитаемом острове и окончательной точке в расписанных листах с коротким «Маскарад» на самом первом из них.       — Это помогает тебе быть живым, Гук. Чем больше эмоций разного спектра ты испытываешь, чем больше говоришь о них, делишься, тем проще тебе в следующий раз понимать, что сделать для того, чтобы испытать их или же никогда не повторять то или иное событие, если вдруг это травмировало тебя в прошлый. Чем больше ты давишь их в себе, тем сложнее тебе идентифицировать их по жизни в будущем — все эмоции притупляются, становятся одинаковыми, будь то радость или грусть, даже скорбь может переживаться также поверхностно, как, например, умиротворение.       — Злость, гнев и ненависть — то, что будешь испытывать всегда и очень ярко, — зачем-то добавляет Чонгук. Даже не сразу понимает, к чему вообще озвучил это, но хмыкнувший Тэхён напротив вернул его в реальность происходящего молниеносно. — Это же одни из самых мощных эмоций, так или иначе. Их тяжело с чем-то спутать.       — Горе от утраты тоже сильная эмоция, но ты её почему-то не добавил в этот список, — подловил. Тэхён улыбается слегка, достает из сумки пачку синих Мевиус и кидает на стол, кивает в приглашающем жесте и крутит между пальцев зажигалку. — Агрессия при постоянном подавлении всех эмоций также не проигрывается в полном масштабе, превращается в пассивную и сжирает изнутри в несоизмеримых масштабах.       Тяжко выдохнув и потряся пачку сигарет в руке, Чонгук поднимает на него взгляд и прикусывает шарик пирсинга в губе, обдумывая свои последующие слова. Тэхён дотошным был столько, сколько Чонгук его в принципе знал — шёл напролом, даже однажды залез на крышу какого-то одноэтажного здания рядом с домом, чтобы написать на ней «Гук-и, поправляйся!» баллончиком с краской, когда Чонгук валялся дома с воспалением легких в средней школе. У него хорошие понятия личных границ и такое же соблюдение чужих, но на Чонгука это распространяется разве что по праздникам, в остальное время Тэхён упорно что-то пытается у него узнать, навязать помощь и окружить заботой, на которую у Чонгука из-за поведения матери в прошлом аллергия. А ещё Тэхён умело разогревает, говорит всегда с расстановкой и спокойно, буквально льёт в уши свой медовый голос, чтобы выдвинуть в конце ультиматум и заставить Чонгука выдать что-то задушевное.       Сколько бы не боролся, сколько бы стен не строил в надежде окончательного отступления, чужой напор увеличивался, а взгляд пробирал до костей. У Чонгука и так кожа тонкая, кости почти все наружу, поэтому он пытается хоть как-то скрываться: носит объемные вещи, смотрит исподлобья частенько, эмоции не показывает, иначе был пал после первой же атаки чужих осмысленных нападений на своё душевное состояние. Справляться с Тэхёном с каждым днём всё сложнее, он очевидно поставил себе какую-то цель, Чонгук это понимает прекрасно по постоянно уходящим в одно и то же русло разговорам. Его стены хоть и трещат, но стоят же ещё. Латаются вечерами и в свободные минуты на учебе и работе, но то, сколько сил и энергии он тратит на то, чтобы после тяжёлого дня не завалиться на кровать обессиленным трупом, а на то, чтобы просто склеить себя по кускам и дрожащими пальцами ответить на сообщения Тэхёна о прошедшем дне — не сосчитать.       Сдаваться Чонгук тоже не планирует пока что, уходит в тактическое отступление, продумывает очередные отмазки, только вот взгляд Тэхёна теперь воспринимается иначе, из-за него думается хуже. Терпеть становится тяжко, злиться не хочется, потому что страх выдать что-то обидное растет в геометрической прогрессии — у Чонгука в принципе проблемы с этим, не всегда контролирует слова и частые приступы агрессии.       — Но при всём этом, человек может быть искренен. Он не показывает эмоции, но он ведь чувствует глубоко в душе всё точно также, как и остальные, просто показывать это не в состоянии, — это единственное, что Чонгук смог сосчитать сейчас за более менее подходящий ответ. Достаточно для того, чтобы Тэхён не начал копать глубже, но и достаточно правдиво с его точки зрения, потому что понимание того, что диалог идёт очевидно о нём, Чонгуке, заставляло думать на несколько шагов вперёд.       — Экспертное мнение? — Тэхён очевидно пытается придать голосу невозмутимости, закидывает ногу на ногу и упирается локтем в бедро. — Просто как человек достаточно эмоциональный, я интересовался не раз тем, как у других проходит весь этот процесс. Ты же, к примеру, когда грустишь, остаешься таким же непоколебимым, как и всегда, верно? Или у тебя это как-то проявляется? Может, нога там трясется или ладони потеют.       — Это нервное, Тэхён, грусть тут ни при чём. Когда я грущу, я просто молчу больше обычного, — Чонгук, сам того не понимая, ведётся на совсем незаметную чужую уловку, выдает первый, пусть и совсем крохотный секрет. — Ну и рожа у меня ещё кислее, чем обычно.       — Страшно представить, — смеётся Тэхён и стряхивает указательным пальцем пепел на асфальт, — иногда я вообще забываю, что в детстве ты ходил с улыбкой вообще двадцать четыре на семь.       Манипулирует, смотрит в глаза, ждёт реакции, но Чонгук наученный, уже понял, что выдал немного лишнего, взял себя в руки, сейчас осторожен в словах и думает наперед. Тэхён умело обходит преграды в виде выстроенных баррикад на пути у чужому состоянию, но Чонгук пока без боя не сдаётся, вооружается всем подручным и устраивает контрнаступление. Изначально думал просто отшутиться и рассказать какой-то очередной интересный научный факт, но сердце вдруг останавливается на миг, берёт контроль над ситуацией, над рассудком и всецело Чонгуком управляет. Приходится переждать бурю, заострить внимание на красной бандане, которая уже слабо держится на чужом лбу и норовит свалиться на нос. Чонгуку даже посодействовать ей захотелось, самолично стянуть и завязать Тэхёну глаза, чтобы не смотрел на него так изучающе, не пытался донести до него что-то одним лишь взглядом — знает ведь, что Чонгуку это тяжело даётся.       И как только контроль над разумом возвращается, Чонгук отпивает сладкую бурду из бутылки вновь, подмечает, что та уже порядком остыла, а последний кусок кимпаба исчезает у него наконец из-под носа.       — Хочешь, улыбнусь? — говорит он спокойно, делает последний глоток витаминного напитка и, потушив окурок о подошву кроссовка, забрасывает его куда-то в сторону помойных ящиков позади магазина. Следит за приземлением, замечает целую кучу бычков возле и возвращает всё своё внимание к Тэхёну.       — Разовая акция? Или потом я смогу воспользоваться ей ещё раз? — Тэхён подвигает стул чуть ближе, перемещает руки на стол и кладет подбородок на сцепленные ладони, изучающе пробегаясь по лицу напротив. Он удивлен, это видно даже невооруженным глазом, нога под столом пару раз нервно дергается, а подушечки пальцев с короткой периодичностью потираются друг о друга.       — Зависит от результата и Вашего экспертного мнения, господин Ким.       И Чонгук улыбается. Неосознанно даже, просто решая проиграть в своей голове события того рокового вечера у подъезда, и заставить эмоции хотя бы немного оживиться.       Улыбка у Чонгука сейчас совсем другая, не такая, какой помнит её Тэхён из далекого детства, не такая, какую Чонгук натягивает стабильно во время рабочей смены — она слабая, девственно чистая и очень трепетная, родившаяся буквально на короткий миг на чужом лице. Тэхён цепенеет, моргает пару раз и закидывает голову вверх, тянется пальцами к пустой бутылке и крутит крышку по часовой и обратно, заставляя чужое периферийное зрение сконцентрироваться на хаотичных движениях пальцев, чтобы Чонгук просто не обратил внимание на то, как улыбается сам Тэхён в эту секунду, как жмурит глаза и часто дышит носом.       Каждый раз решая добраться до недр души Чонгука, Тэхён упускает один единственный момент — чем глубже он копает, тем больше там неизвестности, там множество вещей, к которым он не готов и о которых даже не задумывался. Он только на самом первом этапе понимания чужого эмоционального спектра, и если даже простая, искренняя улыбка Чонгука заставляет его испытать этот неописуемый колорит, то дальше даже представлять страшно.       Чонгук крутит на повторе тот короткий момент, переживает его заново несколько раз, потом вспоминает своё уничтожающее одиночество в душе через пару часов, успевает закопаться с головой в осознание, вспомнить ещё пару подобных, но замечает, как чужая голова опускается, как он сам переводит взгляд с тех самых пальцев на крышке уже на лицо и замирает. Тэхён смотрит на него, смотрит так, что у Чонгука желудок выворачивает наизнанку по ощущениям — и то ли от голода, то ли от такой безумной надежды и веры в чужом взгляде. На него.       — У тебя такая красивая улыбка, Чонгук. Прости, что не говорил тебе об этом раньше.       «Возможно, тогда бы ты улыбался чаще» — не озвучивает Тэхён и крепко жмурится, когда Чонгук замирает напротив и моргает несколько раз. Чужое дыхание учащается, а часы на запястье оповещают об учащенном сердцебиении, фиксируя максимальный результат за сегодняшний день.