двадцать один

      Чонгук к заботе не привык, для него это действие ничем не обусловлено и абсолютно не понятно. Матери в детстве было всё равно, отцу — подавно, а то, что эта женщина после развода решила в тройном масштабе наверстать упущенное, не вязалось ни с каким понятием заботы вовсе. Скорее с непозволительными попытками вторгнуться в жизнь собственного сына с отчетливым решением всё там исправить и взрастить себе мальчика на побегушках. Отсюда для Чонгука это всё чуждо, а Тэхён со своими очевидными желаниями сделать его жизнь чуть комфортнее лишь пугал и настораживал. Пережитые с матерью ситуации сразу проецировались на него, приукрашивались на почве пошатанной психики и становились настоящим триггером, если Тэхён просто напросто писал ему: «а ты сейчас где?». Чонгук не обязан отчитываться, он — взрослый и самостоятельный человек, да, с очевидными психическими проблемами, но он не немощный, у него не альцгеймер, не шизофрения даже — он абсолютно в состоянии дойти до дома без чьей-либо помощи, купить себе воды в магазине и ему точно не нужна собака поводырь или нянька, которая подтирала бы ему слюни в любой уместной и не очень ситуации.       Все поползновения Тэхёна обрубались на корню, а когда тот заявлял, что всё делает только из благих побуждений, то Чонгук лишь хмыкал и просил прекратить. Это задевало его гордость, заставляло думать о том, что он — абсолютно неприспособленный к выполнению базовых задач человек, а в купе с этим ещё и вызывающий сострадание, раз Тэхён собирается купить ему сэндвич в старбаксе после пар.       Он работает, зарабатывает деньги, разве что не вносит вклад в развитие общества, но для этого есть другие люди, которые готовы заниматься спонсированием и благотворительностью. Чонгук лучше предпочтет спустить пару тысяч вон на очередную бесполезную вещь из Дайсо, доехать до работы на такси, но никогда намеренно не отдаст деньги в государственную казну и любую другую организацию, провозгласившую себя фондом поддержки чего бы то ни было. Даже с налогами он мирился какой-то период времени, не понимая, почему его жизнь не улучшается после того, как из его зарплаты буквально вычли часть для каких-то там развитий внутри государства. Согласия лично Чонгук не давал, но у него и не спрашивали — просто забрали процент, а на какие нужны он пойдет — не предупредили. А кардинальных изменений на улицах города и в экономике страны не наблюдалось.       И в купе со всем этим, Чонгук считал себя взрослым человеком, который способен как обеспечить себя, так и справиться со всеми проблемами самостоятельно. То, что он ел меньше остальных, и вытекающим из этого был лишь его нездоровый внешний вид — исключительно его проблемы. Тэхён со своими подначками лишь досаждал, а расспросами и вовсе бесил, потому что Чонгук сам решит, что ему делать, а что нет. Но Тэхён был непробиваемым, а отступать для него казалось поступком слабых людей, отсюда и годы попыток навязать Чонгуку свою помощь не прошли даром. С заботой всё ещё тяжеловато, но раз с помощью справился, то и с ней однажды получится.       Первое, что Чонгук через силу, но принял, была помощь с поступлением в университет. Пара советов, наглядные примеры и неделя бессонных ночей, проведенных бок о бок в двух квартирах в разных корпусах, и Тэхён уже мысленно аплодировал себе и своему терпению, когда Чонгук сказал:       — Ты всё же прав, айти и правда неплохое направление. И, как я понял, в твоём универе будет дешевле? А с приемной комиссией там как дела обстоят?       После этого Тэхён помогал с подработками, сидя на сайтах вместе с ним и подыскивая более менее адекватные варианты, а в университете старался быть рядом, прекрасно зная, что новое окружение скажется на Чонгуке исключительно негативно. Отсюда и проводил с ним свободное время на перерывах и всегда дожидался того у ворот вуза.       Чонгук первое время тушевался, фыркал, заявлял ему, чтобы на следующей день подобного не повторилось, но стоял у ворот дольше положенного времени, выглядывая высокую фигуру в потоке студентов. Вечером на площадке он, конечно, пару ласковых высказывал Тэхёну со всей своей возможной экспрессией и говорил, что если хотя бы раз его действия станут отдаленно похожими на гиперопеку, как у матери, то Чонгук без зазрения совести врежет ему в челюсть и заблокирует во всех социальных сетях, даже почтовый адрес поменяет и из пинтереста удалится, чтобы Тэхён и там не надумал ему писать.       С годами свыкся, Чонгук как-то даже упустил момент обещанного им самим мордобоя, когда Тэхён позволил себе пересечь ту тонкую грань. Только в последнее время, на фоне рецидива булимии и всех сопутствующих проблем, он вдруг осознал, как далеко успел зайти за это время Тэхён и почему сейчас настолько желает залезть ему в душу. Не хватает. Тэхёну мало: ему нужен Чонгук полностью, чтобы все сокровенные тайны раскрыл, чтобы душу нараспашку и все мысли напоказ. Чонгуку от этого боязно, потому что время ушло, Тэхён подобрался слишком близко, и отступать отсюда тяжелее, ведь когда человек в шаге от финишной линии, тем сложнее остановить чужое предвкушение грандиозной победы.       

***

      — Ты же понимаешь, что я напомню тебе о том, что ты задал мне этот вопрос, когда мы уже лично все обсудим? — лицо Тэхёна в свете желтых фонарных ламп на удивление умиротворенное. Он стоит недалеко от входа в общественную баню, оборачивается изредка на вход, чтобы ненароком не обмолвиться о сугубо личной информации при нежелательных лишних ушах.       — Я никогда не был в Амстердаме и уж тем более на парадах — логично, что я хотел бы туда попасть, — отзывается спокойно Чонгук, поправляя одеяло на плече и подкладывая вторую подушку под голову, чтобы можно было спокойно опереть телефон о кулак и не исчезнуть из кадра.       — Ты имел в виду абсолютно иной контекст в этом вопросе, — нахмурившись, Тэхен пытается выцепить на чужом лице хоть какую-то промелькнувшую эмоцию, но натыкается лишь на умиротворенную улыбку и очевидную физическую усталость. — И это будет честным, если после моей истории, ты поделишься своей.       — Спешу огорчить, истории не будет.       Вызов сбросить хочется безумно, потому что ситуация в противовес всем попыткам Тэхёна перевести тему, лишь застопорилось на одном единственном и сейчас неприятно жалит уже Чонгука, который к откровениям не был готов вовсе. Он поддался моменту, думал, что сможет вывести Тэхёна на откровения получится посредством затрагивания собственных взглядов на ситуацию, но всё лишь оборачивается против самого Чонгука, когда его вгоняют в тупик и ставят ультиматум.       — Тогда не будет и моей, — также начинает уже посмеиваться Тэхён, когда чужое лицо приобретает лёгкий оттенок нервозности: брови хмурятся, губы поджимаются, а глаза бегают повсюду в поисках фокусировки. — Ты прекрасно отдавал себе отчёт, когда говорил это, Чонгук.       Пальцы уже самозабвенно тянутся к круглой красной кнопке по центру экрана, но замирают на месте, стоит осознать, насколько глупо сейчас будет выглядеть ситуация, да и сам Чонгук в целом: попытался заставить Тэхёна сделать каминг-аут, сказал, что хотел бы посетить Парад Гордости вместе с ним, акцентировав внимание именно на совместном участии в нём, а после вынужденной в данной ситуации чужой обороны в виде ответных вопросов, просто отключил бы вызов и не отвечал бы на сообщения ближайшие пару дней. Чонгук по жизни совершает опрометчивые поступки, ведётся на яркие вывески об ошеломительных скидках, сидит на нездоровых диетах, гробит свой организм без должного осознания, так теперь ещё и отвечать за эти самые поступки не намеревается.       И если импульсивную покупку он спишет на отсутствие финансовой грамотности, диеты на травму прошлого, проблемы со здоровьем на отсутствие средств на лечение, то сказанные Тэхёну слова он не обусловит ничем, кроме как собственными чувствами, о которых говорить сейчас, да и в ближайшее время он не собирался точно. Причина лишь одна — и та в корне отличается от того, что он по итогу произносит:       — Хотел подбодрить тебя, показать, что в курсе этого и против ничего не имею.       Да, от части Чонгук не лжет, от этого слова даются немного легче, и он не начинает даже кусать губу от переживаний, но Тэхён продолжает смотреть на него с серьезным лицом, изучает через экран чужие сменяющиеся эмоции, а после шумно выдыхает и цокает:       — Не ври хотя бы себе, Чонгук.       И голоса его сокомандников на фоне, которые вывались большой оравой из дверей чимчильбана, оглушают их моментально. Чонгук даже жмурится на секунду, а Тэхён молниеносно оборачивается, после чего, бросив короткое: «Прости, должен идти», отключается.       Чонгук еще минут десять тупо смотрит в потолок и пытается отдышаться, ощущая, что последние секунды, кажется, просто лежал и не чувствовал даже биение собственного сердца, концентрируясь лишь на чужих глазах, которые умудрялись царапать потаенные уголки его души, ворошить мысли и наводить там свои порядки. Это не нравилось ровно настолько, насколько Чонгук в этом на самом деле нуждался, сам того не осознавая. У него проблемы по всем отраслям жизни намечаются, ему бы хоть одну удержать, воспользоваться помощью, которую предлагают без зазрения совести уже долгое время и окунуться наконец в спокойствие, чтобы тревожность хоть на какой-то период времени отступила, а другой человек позаботился бы о том, чтобы голова наконец встала на место.       Жаль только, что Чонгук своевольничает из раза в раз и закрывает перед носом Тэхёна двери своей еле живой души.       Он тратит еще секунд двадцать на то, чтобы просто вставить зарядный кабель в разъем своими трясущимися пальцами, поставить четыре будильника на семь утра с копейками, потому что наличие нулей и пятерок в минутных цифрах его раздражало неимоверно, а после Чонгуку требуется еще три минуты, чтобы осознать: он завуалированно признался Тэхёну в своей ориентации.       И если с принятием её у Чонгука проблем не было как таковых, разве что касательно вытекающей симпатии к одному определенному человеку, то вот с чистосердечным признанием — были. Он Тэхёну о своих проблемах с питанием рассказать не в силах, а тут что-то более сокровенное. И если даже Чонгук всю жизнь считал, что люди по своей натуре бисексуальны, то открыто заявлять о собственной он не собирался в нынешних гомофобных реалиях, как и не ждал этого от самого близкого человека уж точно.       Одно дело быть верным своим убеждениям, другое — сталкиваться лицом к лицу и осознавать, что теперь все слова Тэхёна, прозвучавшие в его адрес, можно рассматривать сразу с нескольких сторон, а какие-то прошлые истории об отношениях с девушками и вовсе ставить под вопрос. Когда ты не взаимодействуешь с социумом должным образом, не слушаешь постоянно рассказы знакомых о личной жизни, а живешь под куполом пассивной агрессии к каждому человеку на свете, то лицезреть подтверждение своих убеждений и мыслей — победа. Она по итогу и вовсе перерастает в подпитку собственной уверенности ещё в паре домыслов.       Чонгук бы с радостью отрубился прямо сейчас, потому что эмоционально он оказался выжат до предела, а завтрашние пары и рабочий день после них внушали разве что желание не проснуться с утра и переселение собственной души в какой-нибудь камень на берегу Ниагарского водопада после смерти. Тревожные мысли заполоняют сознание, не дают покоя даже уставшему организму, только вынуждают прокручивать диалог с Тэхёном в голове по новой, находить пробелы и недосказанность, заставляют ненавидеть себя за сказанное и за то, как же жалко он выглядел в последние минуты звонка на чужом экране в полноформатном режиме.       Сил хватает только на то, чтобы найти кейс с наушниками на табуретке около кровати, включить первую попавшуюся на ютубе медитацию для успокоения нервной системы и сконцентрировать всё внимание на женском голосе, вещающем о правильной технике дыхания.       В Дэгу на удивление на пару градусов теплее, чем в Сеуле, поэтому Тэхён стоит сейчас на улице в своих спортивных шортах и резиновых сланцах с брендовым логотипом, кутается в излюбленную дутую куртку и курит уже третью сигарету за раз, заверив своих ребят, что с ним всё в порядке, что просто устал от шума и вышел поговорить с матерью по телефону после того, как неожиданно влетел в здание с резким желанием переодеться и принять душ. Те сказали, что семья — святое, отвлекать не смеют, поэтому удалились обратно под шумное обсуждение питейного места, куда собираются пойти сразу после очередной парилки в бане. Тэхён энтузиазма не разделил, напомнил, что завтра у него интервью в первой половине дня и встреча со старыми знакомыми, которые по воле случая, тоже оказались в городе проездом. На деле же грядущие события не волновали вовсе, он о них вспомнил только когда искал повод, чтобы не составлять компанию в баре, пока мысленно лавировал между желанием объясниться перед Чонгуком и заблокировать его же на неопределенный срок.       Тэхён бы не сказал, что боится Чонгука, просто эта тема — последняя, которую он хотел бы поднимать в принципе. У него травм на этой почве предостаточно, а реакция самого близкого человека была настолько неоднозначной, что хотелось ещё после первой озвученной фразы сорваться, выключить видео-звонок и попросить Чонгука не писать ему ближайшие пару дней, пока он не придёт в себя. Всю свою осознанную жизнь Тэхён пресекал в себе желание обсудить с Чонгуком тему ориентации: как чужой, так и своей собственной после её осознания. Для Тэхёна страшнее всего было просто потерять Чонгука, а зная чужое отношение к обществу в целом — реакция могла быть куда более негативной, чем у тех же знакомых с первого курса, кто втоптали его личное мнение в грязь и осудили прилюдно. Отсюда и молчал долгие годы, а фотография, выложенная в порыве эмоций, была скрыта спустя пару дней после публикации и пылилась в архиве до прошлого месяца, когда после очередного разговора со своей знакомой лесбиянкой с работы, он не переосмыслил пару вещей и решил больше не утаивать это от чужих глаз. Тем более фотография старая, уже затерянная в огромном количестве других снимков. До неё дойти — половину жизни Тэхёна посмотреть сначала придется, потому что активно вести инстаграм он начал уже после поездки в Амстердам.       Осознавать, что этот диалог продолжится уже при личной встрече, нервировал неимоверно, потому что с Чонгуком, как на минном поле — одно неверное действие и можно прощаться. Как с чужим доверием, так и с собственной выдержкой, потому что даже такому общительному и открытому человеку, как Тэхён, приходилось частенько подбирать слова, чтобы лишний раз не словить на себе укоризненный взгляд и ненароком не сделать несколько шагов назад на пути борьбы за безграничное доверие. Тэхён вложил в это слишком много энергии и сил, привязался настолько, что сейчас совершить ошибку будет катастрофой мирового масштаба как для него, так и для Чонгука. Он почти подобрался к его душе, почти смог коснуться её своими пальцами, но эта чёртова фотография, это вынужденное предстоящие признание свалились слишком невовремя.       Даже будучи сейчас в сотнях с лишним километров от Чонгука, Тэхён ощущал, насколько накалена атмосфера в их взаимоотношениях, насколько сильно натянулась нить, что связывает их уже долгие годы. И расскажи он обо всем сейчас по телефону, выдай всю информацию огромным нечленораздельным потоком, Чонгук бы просто сказал ему, что оскорблен до глубины души тем, что с ним не поделились раньше, что он был не в курсе, хотя Тэхён далеко не единожды говорил ему, что он, Чонгук, его самый близкий человек.       От очевидной недосказанности и отсутствия конкретных ответов с обеих сторон, ситуация казалась до безумия нелепой: брошенное вскользь упоминание о совместном участии в параде, завуалированные ответы Чонгука и так и не озвученная Тэхёном его ориентация. В купе с травмами из прошлого всё выливалось в неимоверный стресс, от которого хотелось сбежать на край света, чтобы никто больше не задавал столь откровенных вопросов, не смотрел выжидающе и не заставлял с головой окунаться в пережитый негативный опыт. Предполагаемая ориентация Чонгука в Тэхёне вызывала разве что вопросы, у него не было шока как такового от одного факта, что Чонгук, зная его характер, сказал эти слова неспроста, это просто выбило из колеи сильнее, чем ожидалось. Он никогда не задумывался о том, какой пол привлекает Чонгука, не лез с расспросами о личной жизни и точно не советовал ему пересмотреть взгляды на жизнь. Чонгук казался просто асексуальным по всем возможным аспектам, а отсюда и не было предпосылок для выявления даже латентной гомосексуальности.       Сейчас же, туша сигарету об краешек урны, Тэхён смотрел на ночное небо над головой, изучал клубы пара, что с остаточным сигаретным дымом покидали его легкие, и изучал звезды, которые собирались в различимые созвездия и очаровывали своими масштабами. Бескрайние просторы космоса казались прекрасным местом для уединения, для мнимого спасения от тягот предстоящих разговоров и пережитых давно слов, Тэхён думал обо всём и сразу: о Чонгуке, о собственном неудачном каминг-ауте, о гомофобной семье, о завтрашнем интервью, о всевозможных далеких галактиках, пригодных для жизни, и каждая эта мысль заставляла лишь терять связь с реальностью и забываться в пространстве от изобилия в подсознании.       Вызвав такси до гостиницы, Тэхён не прекращал перебирать все возможные исходы диалога с Чонгуком, даже пришёл каким-то окольным путём к варианту, где Чонгук признаётся ему, что тоже скрывал от него всю жизнь страшную тайну, касаемо непосредственно его личной жизни. Как Тэхён это представил — сам не понимает, потому что знает Чонгука с юных лет и почти всё свободное время у того занято если не самокопанием, то часовыми видео про расследования и исчезновения, а если не работает, то сидит дома безвылазно. Потом ещё был вариант, где Чонгук ему даёт по лицу за молчание, где Тэхён на коленях просит прощение, где оба смеются с того, что они — дураки, плывущие в одной триколорной лодке фиолетовых оттенков.       И только в номере, лежа на своей кровати и испепеляя разбросанные по полу вещи одного из парней, с кем он делил эти квадратные метры в Дэгу всю неделю, Тэхён решил пустить ситуацию на самотёк ровно до момента, пока не скажет Чонгуку заветные слова: «Да, я бисексуален». Ну и уже после этого будет предпринимать какие-либо попытки либо провалиться сквозь землю от чужой реакции, либо подставить лицо под настигающий его удар. О позитивном исходе как-то даже забылось вовсе. Перед глазами мельтешили кадры с Чонгуком, который перед тем, как вызов завершился, дергался на подушке, не находил себе места и то и дело норовил отвести глаза из кадра. Тэхёну это показалось забавным на долю секунды, но промелькнувшая мысль о чужом беспокойстве под конец, которое по ощущениям было не меньше, чем у него самого в самой середине диалога, лишь усугубляла ситуацию. Себя он знает — справится, переживет, а вот Чонгук — под вопросом. Чужое восприятие мира отличается в корне, эмоции ощущаются по другому, отсюда и страх за душевное равновесие этого человека рос в неимоверных масштабах.       Справится с нахлынувшими мыслями Тэхёну помогает исписанная тетрадь, которую он по каким-то необъяснимым причинам захватил с собой в Дэгу. Впервые за долгие месяцы захотелось расписать мысли в складные строки, попытаться найти рифмы на каждую собственную эмоцию, запрятать в словах чужие реакции и раствориться в струнах гитары, которая пылилась в квартире в Сеуле из-за невозможности уделить хобби чуть больше свободного времени в последние месяцы. Тэхён пишет, даже не задумываясь над смыслом в целом, просто выводит буквы одна за другой, грызет колпачок ручки, опирая тетрадку о колено, и видит перед глазами чернильные дебри собственных мыслей. Пальцы самозабвенно крутят ручку, трут переносицу, а после возвращаются к терзанию клетчатых листов бумаги, чиркают какие-то неуместные слова и пытаются реализовать очередную попытку выразить эмоции должным образом.       Тэхён бы не назвал это песней по нескольким причинам: нет музыки, нет ритма, слишком заумный текст, который даже в рэп не переделать, чтобы речитатив хоть как-то разогнал слова и сложил в целостную картину. Это просто поток мыслей, кое-где с рифмой, кое-где с повторяющимися фразами — жалкое подобие стихотворения неординарного автора без таланта. Не больше, чем крик души.       Но Тэхён на сотню процентов уверен, что такой сложный человек, как Чонгук, оценил бы это творение по достоинству. Сказал бы что-то заумное, процитировал бы какого-то философа, а после попросил бы скинуть это текстовым файлом, чтобы он потом ещё пару раз прогнал это в собственных мыслях, глядя на текст уже из заметок где-то в дали от людей.       Два листа с обеих сторон исписываются полностью, но Тэхёну словно не хватает, он продолжает тратить чернила, закусывает от усердия нижнюю губу и часто дышит, пытаясь не потерять эту тонкую нить вдохновения, которая совершенно случайно обмоталась вокруг его души, пережившей за последний час неимоверное количество эмоций. Ни одна из этих фраз не кажется Тэхёну пустой, каждая настолько красочна, настолько наполненная и правильная, что даже смысл, который изначально заложен не был, прослеживается в последнем куплете в замудренных сравнениях, метафорах и английских вставках.       Тэхён ставит себе напоминание в приложении, чтобы не забыть показать Чонгуку этот текст в будущем и спросить его мнение, касательно припева с повторяющейся фразой: «Порой безмолвие — наш общий друг. Порой слова — наш злейший враг». Но это после, когда все недосказанности прорвут плотины, когда все сомнения сгрызут даже самые крепкие кости, а остатки подгнившей души будут отданы на растерзание всевышнему суду, который определит дальнейшую судьбу каждого из них.       Весь следующий день Чонгук не пишет, не звонит и вообще изолируется от любого контакта с Тэхёном, даже сторис в инстаграме остаются не просмотрены, хотя Тэхён почему-то был полностью уверен, что от распирающего любопытства и гордости за друга, Чонгук всё же решит заглянуть к нему в профиль и ответить что-то на вырезку из интервью, которое брали у Тэхёна с утра. Но вплоть до глубокой ночи и очередной пустой бутылки из-под пива Тэхён не дожидается даже какого-нибудь скриншота с рандомного сайта с не менее рандомным и интересным фактом о чём угодно. Чонгук в сети последний раз был в пять часов вечера, а на дворе уже одиннадцать, Тэхён спать собирался после второй бутылки и душещипательной истории соседа по комнате про неудачное падение с дерева в далёком детстве. Но не сложилось — тревожность взяла верх. Все мысли после насыщенного дня вновь возвращаются к Чонгуку и их незаконченному диалогу. Переметнуться на события уходящих суток не получается, потому что встреча со знакомыми прошла настолько поверхностно и скучно, что всё, что из неё запомнил Тэхён — расположение классной кондитерской, которую они посетили под конец прогулки, а интервью уже и вовсе вылетело из головы, даже вопросы и лицо журналиста не вспомнятся, если сильно напрячь не совсем трезвый ум. Хотелось поговорить с Чонгуком, излить в очередной раз душу и попросить того поделиться спокойствием и невовлеченностью в общественные процессы. Но писать ему Тэхён побаивался, страх распрощаться с заполученным за годы непрекращающейся борьбы доверием был велик, а сил на то, чтобы собрать всё заново уже бы и не нашлось. Поэтому он, перевернувшись на бок и закинув одеяло на ухо, старался просто изолироваться от тревожных мыслей и сконцентрироваться на храпении своего соседа на стоящей рядом односпальной гостиничной койке.       Путь до Сеула занимает около пяти часов, Тэхён это рассматривает как прекрасную возможность вздремнуть лишний раз, а потом вернуться к скроллингу ленты в твиттере и попытке отгородиться от донимающих его ребят из команды. Те постоянно лезут с какими-то историями, пытаются вытянуть Тэхёна из сна на пару раундов в уно, пока их микроавтобус останавливается на заправке на полчаса с небольшим, а после ещё несколько раз вынимают из его ушей наушники, не прекращая смеяться и вынуждая слушать пересказы пропущенных серий нового реалити шоу, завирусившегося в социальных сетях. Поспать по итогу получается у него не больше часа, да и то поверхностно — голоса всё равно без устали раздавались даже поверх шумоподавления наушников, а водитель, резко тормозивший при каждом удобном и неудобном случае, и вовсе заставляет Тэхёна пару раз ухватиться рукой за сидение перед ним и сдержать рвотный позыв от укачивания.       Сеул встречает Тэхёна сумрачной прохладой и компанией собачников, которые около ворот дворовой территории чему-то очень яростно возмущаются. В разговоры вслушиваться не хочется, Тэхёну хватило и его ребят из команды, которые уничтожили всё возможное настроение, появившееся с утра после получасовой пробежки в парке у гостиницы. Он проходит мимо спортивной площадки и останавливается наделко от подъезда соседнего корпуса, поднимает глаза вверх и высматривает квартиру на четвертом этаже, цепляется взглядом за синие шторы на кухне и улыбается слабо, подмечая открытую форточку и мельтешащую в желтом свете лампы макушки мамы Чонгука. Та, кажется, суетится и готовит ужин, пока в соседней комнате даже не горит свет, а плотно занавешенные окна не пропускают ни единого мутного лучика от фонарных столбов. Тэхён сверяется с часами на запястье, понимает, что Чонгук вряд ли вернулся с работы, поэтому решает направиться к себе как можно быстрее и побороть непреодолимое желание наведаться в гости и отведать стряпни на семейном ужине в этой крохотной двухкомнатной квартире в соседнем доме.       Мать Чонгука была странноватой женщиной, лезла даже в дела Тэхёна в своё время, норовила вечно поговорить с его родителями, если вдруг они вдвоем с Чонгуком приходили домой за полночь и ставили ей ультиматум с кодовым названием «Тэ. Гук. Ночевка». Разве что родителям Тэхёна было всегда не до сына, что даже приведенный однажды за руку их ребенок к двери квартиры, был запущен внутрь без каких-либо слов и хоть какого-то взгляда в сторону взрослой женщины за порогом. Ту это возмущало, она вечно твердила Чонгуку, что водиться с Тэхёном — набраться дурости и ветра в голове, только вот она упускала один удивительный факт о своем неразговорчивом сыне: Чонгук был готов костьми лечь, но сделать так, чтобы Тэхён был всегда счастлив. Там не было той самой дурости, того самого ветра в голове, у них всегда были глубокие и долгие разговоры, удушающие объятия и неимоверная вера друг в друга. Мать Чонгука этого не понимала, как и не смогла смириться по итогу с тем, что не она стала для сына самым близким человеком, а какой-то суетливый высокий парень из соседнего корпуса с непозволительно глубоким и низким голосом. Пока она упускала шанс сблизиться с Чонгуком, Тэхён нагло пользовался моментом, сам того не понимая в то время, и заменил по итогу своей персоной целое человечество для тогда еще тринадцатилетнего Чонгука. Могут идти годы, может сменяться окружение и обычные физиологические потребности обретать большие масштабы, но для обоих их воспоминания о юных годах будут сильнее любых других изменений.       Чонгук скрывал от Тэхёна свои форумы с нездоровыми диетами, а Тэхён скрывал от Чонгука свои сайты с историями людей, сделавших каминг-аут в гомофобной семье. У них были тайны друг от друга — не так много, как у остальных, но наличие всё равно имелось, заставляло усомниться в безграничной искренности на долю секунды в порыве очередных эмоциональных срывов у каждого из них. Они прилагали усилия, укрепляли связь между друг другом и пытались выстроить гармонию, пока их сверстники грезили о безграничных тусовках, взрослой жизни и первом сексуальном опыте. Тэхён, будучи старше Чонгука на пару лет, часто вызывался взять на себя большую часть ответственности и уверял того в своем благоразумии, хватаясь объяснить Чонгуку очередную тему социальных неравенств и погрузить его в обратную сторону человеческого мира.       Возлагать на себя ответственность за исход ситуации Тэхён уже не собирался. Он поведал Чонгуку всё, что знал о социуме: поделился собственными мыслями насчет пищевой цепочки и социальной лестницы, но никогда не настаивал на том, что все его слова — истина. Лишь говорил, делился, смаковал чужой интерес и продолжал рассказывать очередную историю о горечи последствий предательства и отсутствия должной поддержки в необходимых на ту обстоятельствах.       Ему тогда было около двадцати, он только вернулся из армии, стоял на пороге квартиры с раскрытой настежь входной дверью и наблюдал, как отец в гостиной пытается перекричать телевизор, по которому крутили репортаж про парады, которые устраивают в некоторых странах в июне люди нетрадиционной сексуальной ориентации. Тэхёну тогда хотелось поднять с пола свою спортивную сумку, пробежаться пятерней по ёжику на голове и не лицезреть больше столько агрессии на лице родного человека. В тот день он, так и оставшись в военной форме, просидел на лавочке у подъезда до самого вечера, угрюмо обновляя ленту в социальных сетях и в который раз поражаясь своему желанию сделать сюрприз и вернуться на день раньше назначенной даты дембеля. Он успел вникнуть в сюжет дорамы краем глаза, которую смотрела девушка за соседним столиком в круглосуточном, съесть рамен и утопить горе в трех бутылочках тонизирующего напитка. От алкоголя воротило уже неделю после лютой попойки с ребятами из казармы, Тэхён зарекся месяц не пить после этого, достаточно было просто вспомнить, как его выворачивало с утра в кусты на улице и как болела голова весь последующий день.       Живот урчал от переизбытка острого, а допитая очередная газировка неприятно вызывала изжогу, приходилось терпеть и поправлять форменную беретку на голове, прятать в ней лицо и периодическую отрыжку, которая то и дело нарушала тишину во дворе в поздний час. Под вечер Тэхён пришел к выводу, что ночевать дома сегодня не хочется, а все знакомые не в курсе его дембеля вовсе — готовятся только к завтрашней встрече с ним. Непроизвольно он то и дело оборачивался к калитке, когда слышал шум позади себя, разглядывал людей, которые с такими же угрюмыми лицами заходили на территорию жилого комплекса. Тэхён сам того не понимая, высматривал среди снующих в потоке одного единственного. Он представлял невольно, как Чонгук вытянулся за эти полтора года, что они не виделись должным образом, как поравнялся с Тэхёном в росте и даже верил как-то, что тот поднабрал в массе и стал шире в плечах. Последний раз они пересекались на одних из его выходных, когда у матери было рождения, и Тэхёну согласовали внеплановый отпуск на пару дней, но и то это была очень короткая встреча в пределах двора, когда Чонгук проспал учебу и опаздывал на подходящий автобус до метро. Они даже поговорить толком не успели, просто пожали руки, улыбнулись и сказали, что скучают. Чонгук еще что-то прокричал в след, когда бежал в сторону ворот, но Тэхён так и не расслышал, лишь видел искрящиеся глаза своего самого близкого человека и понимал — ему есть, ради кого возвращаться обратно в этот район на окраине столицы, терпеть своё гнилое семейство и просто ждать, когда у обоих появится возможность съехать подальше.       В день дембеля Тэхёна они не увиделись, Чонгук утром следующего дня прислал тому какую-то забавную картинку из пинтереста с красочной надписью «добро пожаловать домой, предатель», сказал, что работает и смогут они встретиться только под вечер, если у Тэхёна будет желание и силы на это. Несомненно, силы оказались — копились с самого начала дня, да и проснулся он ближе к полудню в квартире у парня, с которым подружился на службе и обменялся контактами. Тот приютил его на ночь без каких-либо возмущений, попросил обращаться за помощью без проблем, да и рад видеть Тэхёна в полном здравии и бодрствовании.       Ночевать дома после увиденной собственными глазами картины не было никакого желания, отец и так всю жизнь был достаточно деспотичным, а выслушивать после долгожданного увольнения со службы очередную чепуху про уродов, не достойных жизни на белом свете, у Тэхёна не было сил. Он уже был унижен: его некогда хорошие знакомые окунули в грязь в неполные восемнадцать, когда он только-только прошел все стадии принятия собственной ориентации, осознал влечение к обоим полам, переосмыслил взгляды и попытался избавиться от установок, которые навязала ему семья ещё в детстве.       Путь самого принятия у Тэхёна длился добрые два года: он топил в себе неимоверное влечение, удалял из строки поиска запросы, касающиеся однополых отношений, которые набирались дрожащими пальцами, а потом чистил историю браузера, отключал впн и покидал черно-оранжевый сайт, с которым проводил каждую чёртову ночь с шестнадцати лет. Его новые взгляды не вязались с традиционными ценностями, о которых с самого детства вещали ему мать с отцом, о которых на каждом шагу кричало старшее поколение и какими велась пропаганда в массмедиа. Казалось, что он неправильный, бракованный и больной — в его окружении не было представителей лгбт сообщества, которые бы открыто хоть раз сказали об этом, а расспрашивать касательно этой темы было просто неуместно. Подумают ведь на него в первую очередь, что это он, Ким Тэхён, здесь готов в десна долбиться с мужчинами, заразятся ещё от него этим непотребством, уничтожат и так плачевную демографию в стране. Тэхён и молчал, справлялся со всем самостоятельно, читал истории реальных людей на разных сайтах, искал информацию на всех возможных интернет ресурсах, чтобы просто держаться и не падать морально духом от одного осознания своей отличительной особенности от общепринятого.       С Чонгуком он не делился этим тоже: боялся за их дружбу, переживал о реакции. Он не простил бы себя, если бы потерял Чонгука просто из-за своего каминг-аута, который совершить хотелось каждый раз, как только их разговор затрагивал более глубокие темы. Хотелось раскрыться, оголить кусочек скрытого от мира, услышать, что он, Тэхён, абсолютно нормальный, если его привлекают и женщины, и мужчины, что нет в этом ничего зазорного, что он всё ещё остаётся для Чонгука важным и дорогим человеком.       И два года Тэхён жил с этим в тайне, каждый день переосмыслял что-то, сжирал себя с потрохами, но терпел и кусал губы, когда слова норовили вырваться из уст и огласить миру свою тайну. Он не позволял их разговорам уходить в русло темы ориентации, контролировал свои порывы искренности и подмечал моментами недвусмысленные взгляды Чонгука, когда тот излюбленно садился на диван и расставлял широко ноги, закидывал руки на спинку и толкал язык за щеку, без конца изучая лицо Тэхёна напротив и вгоняя в легкое смущение. Тэхён его не боялся, лишь изредка случались заминки, когда мозг полностью уходил в контроль ситуации и собственных слов, отсюда за мимикой не поспевал — та прорывалась быстрее, обнажая истинные эмоции на точёном лице.       Еще в двадцать один год Тэхён неимоверно сильно хотел поделиться с Чонгуком историей своего первого выхода из шкафа, хотел выплакаться, высказаться и попросить его поделиться умением игнорировать чужие нелестные высказывания. Жизненно необходимо было просто научиться пропускать всё мимо ушей и не считаться с общественным мнением, не подстраиваться.       — Отъебись от себя, — сказал тогда Чонгук, подтянув левую ногу на диван и согнув её в колене, опираясь подбородком на выступающую кость. — И тогда другие отъебутся и от тебя тоже. Закон жизни.       — Равносильно закону: полюби себя, тогда и другие полюбят тебя в ответ.       — Не знаю. Эту ерунду я не проверял.       И Чонгук лишь развёл руками после этих слов, потянулся за стоящей на столе бутылкой воды и сделал пару глотков, не отрывая взгляд от задумавшегося Тэхёна напротив.       — Поэтому ты до сих пор одинок, — как-то тихо отозвался Тэхён, горько усмехнувшись и добавив: — Но ты, на удивление, выглядишь счастливым.       — Потому что я отъебался от себя. И счастлив в своем одиночестве.       Он врал. Но пытался казаться убедительным, пытался хоть раз поставить себя на один уровень с Тэхёном, доказывал невидимому жюри, что достоин быть рядом с таким человеком. Чонгук не отъебался от себя, он не счастлив в одиночестве — его перманентное желание хотя бы раз в жизни ощутить себя таким же сильным, как Тэхён, брало верх. Отсюда вранье, отсюда показная убедительность и тяжелый взгляд, который из раза в раз заставляет чужое сердце пропустить удар.       — Хотел бы я уметь также, — Тэхёну не хватило сил сказать это громче, он лишь выдохнул и прикрыл глаза, устало откидывая голову на подлокотник кресла и покачивая ногой в воздухе. — Мне не хватает сил на то, чтобы быть тем, каким меня хотят видеть. Я ведь во всём отличаюсь: характер, мимика, жесты.       И ориентация. Не озвучено.       Чонгук выгнул удивленно бровь, поставил тот час бутылку обратно на стеклянный журнальный столик и глянул украдкой на настенные часы позади кожаной спинки кресла. Темная макушка Тэхёна почти ударилась о край чугунного кашпо с комнатной пальмой, а подлокотник издал мерзкий скрип, когда тело немного поменяло положение: сползло ниже, упёрлось ягодицами в обивку напротив, а ноги так и продолжили болтаться в воздухе.       — Ты ведь идеальный типаж для общественного признания, разве нет? — наклонив голову, Чонгук пробежался взглядом по икроножным мышцам и крохотному участку накаченных бёдер из-под домашних шорт. Темные редкие волоски на коже отдавали легкую тень, из-за чего на миг Чонгук замер, представляя, как те бы встали дыбом и кольнули чувствительные ладони, стоило бы ему сейчас украдкой провести над коленкой и чуточку выше. В тот момент эта мысль была из сугубо личного интереса, не несла в себе потаенных желаний и не повторялась в сознании до сей поры.       — Я всегда буду недостаточно хорош в чём-то. Будь то учеба, спорт, карьера, внешность или же черты характера.       И Тэхён знал, о чем говорил. Прокручивал в тот миг в памяти ситуацию, после которой он закрыл одну из дверей в своей душе на долгие годы, скрыл этот факт из биографии и удалил все аккаунты на сайтах знакомств для лгбт персон. Ему сказали четко: «Ты отвратительный», он запомнил, выжег на подкорке сознания и постарался исправиться. Не помогло — всё возвращалось в троекратных масштабах, давало под дых, нокаутировало. Тэхён возвращался к мыслям, чувствовал влечение и ничего с этим поделать так и не мог.       Но даже смотря Чонгуку в глаза, зная его отношение к нему, чувствуя подсознательно их крепкую связь, Тэхён не смог признаться, оставил это в тайне в очередной раз, стоило словам матери вновь всплыть в голове:       — Кончай дурью маяться, не неси чепухи и не увиливай от обязанности стать достойным человеком. А не «этим».       Страх услышать это во второй раз пересилил, в голове голос у Чонгука с этими фразами звучал отвратительно, доводил до судороги в ноге и заставлял жмуриться от реалистичности. На Тэхёна смотрели изучающе, но подметить чего-то кардинального не смогли, Чонгуку просто не удалось. Как обычно. Списал на стресс из-за учебы и работы, поэтому доканывать не стал.       — В моих глазах ты более, чем хорош. И более, чем достоин зваться самым. Не важно в чём. Просто — самый.       Самый понимающий. Самый терпеливый. Самый удивительный. Самый.       Чонгук не посчитал это звоночком, не провел параллели, лишь укрепил в очередной раз их связь и удостоил себя самой трепетной улыбкой из всех возможных. Ему и так улыбки дарил только Тэхён, но хватало с лихвой и их — теплых и драгоценных.       Тэхён же пережил очередной атомный взрыв где-то в груди, распался на куски живой плоти и возродился заново, просто поверив в эти слова и запомнив на всю жизнь бесконечную искренность в черной непроглядной глади чужих глаз напротив.       Воспоминания прошедших лет отдают пульсацией в висках, Тэхён жмурится, когда вводит пинкод на кодовой панели двери и после противного писка, та наконец открывается. Запах влажности бьет в нос с порога, а мать, намывающая плитку в коридоре, лишь устало поднимает на сына взгляд и смотрит на грязные кроссовки, которые Тэхён скидывает сразу при входе, на пятках пытаясь пройти вглубь квартиры, бросив сухое:       — Привет, мам.       Та лишь тихо угукает, возвращаясь к влажной уборке, а звуки включенного в гостиной телевизора почти заглушают этот секундный момент. Тэхёну уже хочется уйти, не маячить перед глазами, прекрасно осознавая, что крутится у матери на языке, какие вещи хочет высказать и в какой форме донести каждую мысль. И так знает: дата съезда из отчего дома, сумма аванса и заработной платы, дальнейшие планы на жизнь. Хочется ответить:       — План: не присоединиться к небезызвестному клубу «двадцать семь».       Только вот года Тэхёну не хватит, чтобы закрыть все гештальты и долги; не хватит, чтобы однозначно выиграть в лотерею пару миллионов вон; не хватит, чтобы набраться сил и сказать наконец родителям, что дурью он не мается, а полностью отдаёт отчёт как своим действиям, так и чувствам. Каминг-аут хотя бы перед Чонгуком успеет сделать — уже небольшой прорыв.       Комната встречает его запахом постиранного постельного и прибежавшим с балкона Ёнтаном, который прятался от швабры, вездесущей до этого по квартире. Он лезет на руки, лижет своим шершавым языком кожу на руках Тэхёна и подставляет мордашку под короткие и звонкие поцелуи, которые ему дарят без устали.       — Скучал, мой хороший? — Тэхён чешет его под холкой, проводит ногтями по бритому пузу и радостно улыбается, заваливаясь на кровать и отпуская Ёнтана из рук. — Неделя без моего присмотра прошла ужасно, согласись?       Пёс тихо поскуливает, тычется мокрым носом с щёку и виляет хвостом, вперившись в хозяина взглядом своих крохотных черных глаз. Тэхён невольно улавливает ассоциацию и задумывается на миг, а как на Чонгука повлияла неделя его отсутствия. Кто всё это время контролировал его?       Тэхён бы не сказал, что под словом «контроль» он подразумевает здесь чужие перемещения по городу, время отхода ко сну или чистку зубов по вечерам, он бы сказал, что «контроль» в случае Чонгука — сглаживание углов, успокаивающие разговоры и разъясняющие слова на его негативные эмоции. Контроль ситуации, остановка в нужный момент и полное погружение в себя. Ощущать себя ответственным он привык, возлагать на себя помощь в решении чужих проблем тоже, отсюда чувство легкой растерянности ненадолго поселяется на подкорке, скребется и просится наружу в виде очередного приступа тревоги перед сном.       Хочется поставить себя на зарядку, восполнить внутреннюю социальную батарейку и поменять пару деталек, чтобы выйти в свет новым человеком, но у Тэхёна нет даже сил подняться с кровати, что уж говорить о том, чтобы пытаться сейчас систематизировать в своей голове очередные проблемы и найти к каждой из них решение.       На звонки Ёнхо он не отвечает, сообщения от Мину игнорирует, лишь проверяет активность Чонгука в социальных сетях пару раз, а после накрывает лежащего под боком Ёнтана ладонью и выдыхает тому в шерстку за ухом:       — Ты бы ведь от меня тоже не отказался, если бы узнал, какой я?       Тихо проскулив, Ёнтан порывается вскочить на все четыре лапы и облизнуть галантно подставленную щетинистую щёку, доказать хозяину преданность и полное понимание чужого состояния. Тэхён выдрессировал его преданным, воспитанным и понимающим, дал псу всё, что хотел и всё, на что хватило знаний. Ситуация имела схожесть с другой — с той, на которую Тэхён тратит уже одиннадцатый год, полностью погружаясь и отдаваясь по максимуму, ожидая в ответ лишь искренность, не прикрытую ничем чужеродным.       Только Чонгук не его собака, не питомец и даже не собственность. Чонгук — личность, человек. Да, немного своеобразный и со своими тараканами в голове, но всё ещё часть социума, в который тот так и не смог влиться, хотя поползновения в далекой юности ещё были. Тэхён не сравнивает его с Ёнтаном, просто усмехается схожим моментам, радуясь одной особо важной детали: Чонгук говорил, рассуждал и действовал. Прилагал усилия, переступал через себя и вытворял с душой Тэхёна удивительные вещи.       И Тэхён невольно задумывается, а есть ли у привязанности лимит, после которой вы с человеком остаетесь навеки друг другу необходимы?

Kim Taehyung [8:23 PM]:

Я в Сеуле

Kim Taehyung [8:23 PM]:

А хотелось бы в Амстердам

Jungkook01 [8:50 PM]: я на работе Jungkook01 [8:51 PM]: а хотелось бы уволиться       Тэхён давит глупую улыбку, показывает Ёнтану пришедшие сообщения и блокирует телефон, потягиваясь на кровати и бросая взгляд на аккуратную белую полочку возле окна. Суккулент, подаренный Ёнхо на какой-то странный день в календаре праздников, всё ещё служит разграничением между сэтом альбомов его любимой женской группы и самоучителями по четырем иностранным языкам. Кажется, это растение было подарено на международный день клоунов, — Тэхёну просто вспомнилось это неожиданно, когда он вопреки страхам написал Чонгуку сообщение и поборол желание набрать тому по видеосвязи сразу после уведомления о пришедшем ответе.       Поставить цель не так сложно, если у тебя есть чёткие представления о собственном будущем и вытекающих последствиях после её завершения. Куда более сложным сделать её декомпозицию и прописать каждый маленький шаг на пути к большему. Но самым неприятным шагом всегда оказывается первый. Линия старта кричит вызовом, обрекает на грядущие препятствия и просит хорошенько подумать перед тем, как начать.       Но Тэхён ставит себе цель — открыться перед Чонгуком полностью, ощутить ответное и наконец завязать мертвый узел на красной нити, что связывает их души с самой первой взаимной улыбки.

Kim Taehyung [9:11 PM]:

Завтра в десять вечера приду с чистосердечным

Kim Taehyung [9:11 PM]:

Осужденный: Ким Тэхён.

Зал заседания: спортивная площадка между третьим и четвертым корпусом.

Судья: Чон Чонгук

Kim Taehyung [9:12 PM]:

Ваша честь, просьба не опаздывать

Kim Taehyung [9:12 PM]:

*анимированный стикер*