двадцать один

      Чонгук тишину любит. Она не тревожит, не отдает пульсацией в висках уставшей после рабочего дня головы, не надоедает из-за отсутствия в ней каких-либо ритмов, голосов или мотивов. Тишина разная — бывает давящая, бывает успокаивающая, но Чонгук любит одну определенную — заполняющую. Ту, которой в переизбытке, ту, которая в мысли прямиком и в сердце надолго. С такой тишиной комфортно, она не удручает, не заставляет мыслить о худшем, она лишь кутает, словно пуховое одеяло, укрывает с головой и погружает в забвение, не смея рушить гармонию в душе. Такие моменты редкие, от того и оберегаемые, хрупкие — Чонгук пытается растягивать, смаковать на кончике языка и задворках сознания, лелеет её в тусклом свете своих вечно мрачных глаз, хочет поделиться ей с Тэхёном. Погрузиться с ним вдвоем и надолго: в тишину, в комфорт, в стазис. Чтобы навечно, чтобы не разделяться и не теряться в суете столичного темпа.       Запутаться в терниях собственных мыслей слишком легко — один шаг в сторону с намеченного пути обрекает на последующие страдания от навязчивых и тревожных картин, которые следом окутают подсознание за доли секунды. Чонгук готов поделиться экспертным мнением, вещать со сцены о горьком опыте, а после присоединиться к фуршету с другими профессионалами в делах повышенной тревожности.       Через час сбежит, задержав под языком фаршированную анчоусом оливку, сплюнет её в унитаз, вымоет быстро средний и указательный в раковине, а потом скроется в туалетной кабинке, расстегнет верхние пуговицы выглаженной и накрахмаленной рубашки, опустится на колени перед керамическим изваянием, поглощающим его страдания уже на протяжении десяти с лишним лет, и с громким звуком падения ошметков в воду избавиться от напускной вежливости, искусственных улыбок и всей съеденной за вечер пищи.       Порядок и алгоритм действий привычен: утереть в перерыве на очередной спасательный вдох слезы с ресниц, подтереть влагу под носом, надавить на корень языка пару раз напоследок, чтобы точно до талого; сплюнуть на мутную гущу с не переваренной пищей на дне унитаза, подняться с колен и громко втянуть носом воздухом, чтобы перестало течь. Главное — не бояться крови, не удивляться цвету неоднородной массы, не смотреть туда дольше положенного, потому что тошнить тогда начинает уже непроизвольно, не нарочно. Запах всегда омерзителен, всегда забирается под кожу, разлагается под ногтями вместе с остатками пищи, которую Чонгук вычистит только дома и с помощью зубочистки в свете настольной лампы. И в конце заученного алгоритма действий не забыть прополоскать рот лазурной жидкостью из флакончика, что всегда при себе, умыться несколько раз и, оперевшись руками о раковину, взглянуть на своё умирающее в зеркале отражение. И можно возвращаться, дальше вникать в один из миллионов актов маскарадной пьесы, выступать в роли массовки, а вечером смывать с себя все косые взгляды, оттирать с лица осколки фарфорового подобия маски, которые Чонгук всей душой ненавидит.       У него не было роли в прописанном сценарии, он ставит себя выше этого каждый день на протяжении долгих лет. Считает себя наблюдающим, потому позволяет вольности: сливается с толпой, выжидает, говорит не по тексту, делает выводы и разочаровывается в людях. Пока Тэхён по близости меняет очередную маску, жонглируя ими где-то за кадром человеческого зрительного восприятия, Чонгук безучастно кивает, изучает и поражается твердой уверенности и убежденности в собственной правоте у каждого человека, с которым ему удается повзаимодействовать.       Правым он считает только себя, остальные — сгустки негативных мыслей, желающие плеваться ядом вместо слов поддержки. Чонгуку не знакома она от людей извне, её дарит только Тэхён, но в детстве этого было нещадно мало, а до их первой встречи у Чонгука не было её вовсе, потому и люди для него стали озлобленными по умолчанию, опасными по отношению к нему, одинаковыми.       Все молчали, но в той — ещё не родной и любимой — тишине твердили, что Чонгук жирный, отвратительный и для жизни в обществе не годится. Дорога в успешное будущее только у красивых — уже уяснил, удостоверился на практике. Подгон под стандарты — ежедневная рутина каждого, но он хотел отличаться, потому погружался в другую, уже контролируемую тишину, где на каждое оскорбление в свой адрес бил, унижал в ответ, возносил себя выше.       Тишины было много, друзей — нет. В его тишине был лишь он сам, пустота и глубокий голос Тэхёна; Чонгук наслаждался и задерживался там на подольше. Тишина поглощала, твердила свои правила игры и внушала:       — Чонгук, ты обыграешь их всех. Докажешь. Уничтожишь. Добьешься своего.       А потом голос Тэхёна:       — Гук-и, без тебя я не справлюсь. Отдам всё, отплачу тебе бóльшим.       Только вот голос Тэхёна выбивается из уютной тишины, звучит слишком реалистично, Чонгук даже промаргивается пару раз по привычке, понимая, что слышит это уже далеко не в первый раз. И сидит в этот момент аккурат напротив изучающего взгляда своего самого дорогого человека.

***

      Чонгуку необходимо успокоиться — закрыть бы кофейню на добрые полчаса, повесить табличку с кричащей надписью: «Технический перерыв. Сотрудник в истерике!», только вот начальник не поймет, из зарплаты вычтет целый рабочий час времени по обговоренной ставке, а необслуженные посетители, намеревающиеся выпить кофе в этот поздний час, напишут очередной отзыв на Навере, упомянув об отсутствии клиентоориентированности данного заведения. Поэтому не вариант — приходится терпеть. Стоит спиной к кассе, держится руками за тяжелые ручки холдеров, зафиксированных в группах кофемашины, испепеляет уже несколько минут лежащий рядом телефон с открытым диалогом и, словно загипнотизированный, продолжает концентрироваться на зацикленной анимации стикера в последнем сообщении.       От Тэхёна не спрятаться, от привязанности не убежать, интерес лишь прогрессирует, манит и будоражит мысли кадрами из предстоящего диалога. Перестать думать о лице Тэхёна в момент признания Чонгук не может, лишь позволяет себе пару раз отвлечься на рабочий процесс из-за необходимости, а после снова вернуться к портрету в воображении и представить самый позитивный исход из всех возможных. В нём Тэхён всё раскладывает по полочкам, объясняет предпосылки своих опасений, подкрепляет фактами и твердит, что Чонгук всё ещё его близкий и родной человек. Не фальшивит, как делает это с остальными, а режет правдой, которая в этой ситуации будет болезненной, но до боли в сердце необходимой. А потом, когда Тэхён успокоится, выговорится, сознается, Чонгук огласит приговор:       «Ты теперь под стражей моего личного интереса».       Без срока, с подпиской о невыезде за пределы чонгукова внимания и без возможности условно-досрочного освобождения.       В другом исходе Тэхён плачет, извиняется и просит замять ситуацию, не желая ворошить болезненную для нервной системы тему, совершает каминг-аут по итогу, но продолжать не планирует: не раскрывает все карты, не делится опытом, не распространяется и просит того же в ответ. Такой исход Чонгуку не нравится, поэтому он лишь прогоняет его в голове один раз и убирает в долгий ящик, понимая, что Тэхён на такое не способен как в силу своего честного разума, так и по отношению к Чонгуку в принципе. Но мысль всё же допускается — переживал слишком много днём ранее, напридумывал, теперь отдувается.       Ещё в одном исходе Тэхён долго щупает почву и настраивает атмосферу на нужный лад: открывает кольцом на большом пальце бутылку прохладного пива с привычной синей этикеткой, поджигает сигарету, услужливо протянутую минутой ранее, а после начинает издалека, вещает о традиционных ценностях словами своих родителей и просит Чонгука не быть таким же олухом, как его хён. Не совершать ошибок и не брать в пример чужой ветреный ум. Тоже не стиле Тэхёна, но мозг продолжает подкидывать возможные кадры.       Когда в мыслях начинает появляться очередной исход, Чонгук жмурится и мотает головой, тут же морщится от растрепавшихся по лицу прядей длинной челки и поворачивается на звук открывающейся двери, концентрируясь на рабочем процессе и блокируя наконец телефон со всё тем же анимированным стикером в левом нижнем углу экрана. Руки уже механически жмут по сенсору планшета со встроенной рабочей программой, звук удачной денежной операции по безналичной оплате глушится припевом рождественской песни из колонки, а Чонгук уже поворачивается излюбленно спиной ко всему миру, водит кисточкой по краям холдера, смахивая остатки молотого кофе, и закрепляет его в кофемашине после гула кофемолки и еще пары отточенных действий. Кнопки нажимаются не глядя, эспрессо течет ровными струями, собирая густую кремовую пленку на стенках стального джиггера, а ладонь придерживает питчер снизу, пока пар из форсунки кропотливо добивается идеальной и гладкой молочной пенки. Ещё пара ловких движений: корица на дно стакана, влитый шот эспрессо и молоко поступательными движениями, чтобы вывести незамысловатую веточку на напитке и удостоить себя абсолютно ненужной улыбкой и благодарностью за проделанную работу. Чонгук за благодарность бы счёл перевод круглой суммы на банковский счёт по реквизитам, но те покупателю не известны, а говорить с человеком не по теме в планы не входит вовсе.       Телефон оказывается в руках сразу же, как входная дверь под натиском сквозняка хлопает, разряжая спокойную мелодию из обновленного рабочего плейлиста вибрацией панорамных окон. Сполоснув ладонь под проточной водой в раковине, Чонгук переключается на фронтальную камеру и проводит по волосам назад, приглаживает, фиксирует и пару раз крутит головой, оглядывая свое отражение на экране. Сносно, чтобы не развернулись на входе от одного его вида, но не достаточно прилично, чтобы пересекаться с Тэхёном вечером во дворе по воле случая. Его учили, что готовым нужно быть всегда, поэтому носит с собой перцовый баллончик, внешний аккумулятор на десять тысяч миллиампер, блистер жаропонижающих и расческу, которая в этой ситуации выглядит более приемлемой, нежели та же перцовка, поэтому он еще добрую минуту тратит на то, чтобы навести в своих черных прядях порядок.       На почве всех переживаний и осознаний, Чонгук невольно пришёл к выводу, что, кажется, погряз в зыбучих песках своей заинтересованности, иначе объяснить пустой флакончик с сывороткой и валяющийся в мусоре израсходованный гель от акне — не в состоянии. Собственное лицо у Чонгука никогда не вызывало никаких эмоций: обычное, немного круглое за счет строения черепа, неправильный прикус и блёклая нездоровая кожа. Чимин даже шутил, что его бы физиономию, да на картинки на пачках сигарет, чтобы люди знали, что с ними станет при злоупотреблении табачной продукцией. Сравнение Чонгука рассмешило, слова оскорблением не ощущались, потому что он перерос это «близко к сердцу» еще в раздевалке в школе, свыкся, а после перестал обращать внимание. Потому частенько улыбался после брошенных Чимином плоских шуток, ответно придумывая на менее колкий выпад в его сторону. Но в последнюю неделю в истории просмотров на ютубе начали затесываться разнообразные бьюти советы от дипломированных специалистов. Все они без пометки о рекламе товара, лишь со спонсором в лице какой-то клиники, в которой те снимают свои видео для канала, по видимому уже не первый год.       Двенадцати ступенчатый уход у Чонгука вызывает стресс — ему бы осилить сыворотку нанести после умывания, о тканевых масках даже страшно задумываться. Но Тэхён постит селфи без редакции и фильтров, красуется неровной, но чистой кожей и блистает на солнце под слоями spf крема. Чонгуку не хочется на его фоне быть таким иссохшим и болезненным просто из принципа — он же заинтересован, это нормально мотивироваться чужими результатами, делать также и мимикрировать по итогу. Хочется соответствовать, хочется заинтересовать в ответ.       Если подумать, Чонгук и по сей день не понимает, что именно Тэхёна в нем так будоражит, раз держится он за их с Чонгуком связь как сумасшедший.       Чонгук — понятно. Он обижен на всё человечество, травмирован матерью, отцом чуть меньше, потому что в воспитании не участвовал должным образом, и след оставил в жизни почти неощутимый. В Тэхёне его спасение, остаточная вера в адекватность общества и весь мир в целом. Просто появился в жизни вовремя, растормошил и привнес красок, заставил Чонгука ухватиться за шанс не загнуться и не совершить ошибку в раннем возрасте. Да, местами Тэхён переходил все возможные границы, лез без спроса и ковырялся в мыслях Чонгука, а после умудрялся переиграть ситуацию исключительно в свою пользу и выставить себя в лучшем свете. На это Чонгук уже ответить был не в силах, потому что остаточные уходили на попытки скрыть самое важное, замуровать и не дать тому хотя бы задуматься о том, что у его друга расстройство пищевого поведения.       Чонгук не называл себя хорошим собеседником, он даже как таковым собеседником и не являлся. Для Тэхёна — да, для остальных — инновационный андроид, в чьем системной коде не заложено умение поддерживать диалог, но зато прописаны в деталях негативные эмоции, отстраненность и трудоголизм. Поэтому каждое теплое слово, сказанное Тэхёном касательно чужой помощи в вопросах сугубо глубоких и личных, воспринимается по сей день с еле видным вопросительным знаком на полях. Нельзя просто взять и так легко поверить в то, что для одного человека ты — лучший во всем, персональный психолог и самый искренний слушатель, в то время как для других — закрытый, озлобленный на весь мир и безучастный. Такое Чонгук слышит по сей день в тихих перешептываниях одногруппников, читает в отзывах клиентов на Навере, понимает во взглядах знакомых Тэхёна, когда они случайно пересекаются в стенах университета. А ещё Чонгук частенько слышит, что он не достоин общества Тэхёна, когда посещает его матчи по пригласительному билету на первые ряды и сидит рядом с девушками из группы поддержки просто по стечению чёртовых обстоятельств.       Чонгук думает, что в первую очередь не достоин по причине «ты жирный, Чонгук» писклявыми голосами в мальчишеской раздевалке, потом находит причину ещё и в своем пассивном образе жизни. Но он выше людей, выше их ничтожных мнений и прекращать общение с Тэхёном больше не намеревается. Проходил уже — получил нагоняй от Тэхёна и три панические атаки за неделю. Да и не мыслил в людях в то время настолько глубоко.       Электронные часы возле кассы издают противный механический писк, обращая к себе внимание Чонгука и парочки засидевшихся посетителей за самым крайним столиком в кофейне. Кивнув тем, он тихо произносит:       — Прошу прощения, мы закрываемся, — и снимает с себя рабочий фартук, вешая его на угол двери, ведущую в подсобное помещение.       Те суетятся, собираются, снимают верхнюю одежду с вешалки у стены и, бросив пару благодарностей, покидают помещение, после чего Чонгук счастливо выдыхает и поворачивает наконец ключ в двери, рассчитывая в голове план сегодняшнего закрытия. Он слишком много времени провел в мыслях, из-за чего подготовиться толком не успел: не замыл инвентарь, не подмёл в зале и даже не достал коробку с шоколадным чизкейком на дефростацию. Можно беззлобно обвинить во всём этом Тэхёна, но впервые в жизни Чонгук осознает, что этот вариант лучше вообще не рассматривать — Тэхёну и так не лучше, может, даже хуже немного, если судить по реакции, которую он лицезрел во время видео звонка, а зная любовь Тэхёна к прояснению каждой возможной ситуации, то выводы напрашивались сами собой. Поэтому Чонгук винит во всём ретроградный Меркурий, вычитав о нём сегодня с утра в новостной ленте и зацепившись случайно взглядом за строчку:       «Особенно сложным период ретроградного Меркурия окажется для дев — много потрясений, возвращение бывших партнеров и новые порядки, к которым представители данного знака зодиакального круга окажутся не готовы».       Чонгук в астрологию не верит, но глаза любят цепляться за знакомые слова, любят отвлекать и разряжать тревожные мысли очередными бесполезными фактами, поэтому он спокойно перекладывает ответственность с себя на одну из планет солнечной системы, прикрываясь фактом, что астрологи упомянули о сложности этих дней именно для него. И как бы он не кичился тем, что наука — единственное, чему можно верить хотя бы на восемьдесят процентов, совместимость дев и козерогов он изучил несколькими неделями ранее. Так, для общего развития и сугубо из спортивного интереса. Залез даже на свой любимый форум, нашёл пару историй от пользовательницы, чьи посты читает с завидной периодичностью: та писала о своих рецидивах в открытую, рассказывала в красках о собственном опыте многолетней булимии и делилась названиями лекарств, у которых в побочных эффектах есть потеря аппетита; она была любительницей астрологии, подрабатывала тарологом и стабильно выкладывала общие расклады на месяц для представителя каждого знака зодиака. И на её страничке Чонгук как раз и наткнулся на разбор совместимости, пробежался глазами по паре абзацев, выцепил нужную информацию и лёг спать с легкой полуулыбкой на лице после заключительного предложения со словами: «хороший союз».       Под очередной рождественский трек с колонки Чонгук протирает витрину бумажным полотенцем и морщится от вида нового ассортимента десертов непроизвольно. Те сплошь в красной и зеленой глазури, в форме звёздочек и с белой посыпкой — слишком рождественские, слишком сладкие, слишком калорийные, просто слишком для его восприятия. Поэтому он старается покончить с уборкой как можно быстрее, покинуть пропахшее выпечкой и кофейными зернами место, освежиться на декабрьском морозе и вернуться как можно скорее домой, чтобы без зазрения совести отрубиться на восемь долгожданных часов, а следующий день провести в мыслях о предстоящем вечернем диалоге с вернувшимся наконец в Сеул Тэхёном.       У Чонгука со здоровым сном разговор короткий, больше походящий на взаимную неприязнь или игру в незнакомцев для бывших партнеров. Ему бы хотелось, чтобы именно он стал тем самым, о котором писали в посте про ретроградный Меркурий, потому что потенциальных на эту роль в его жизни-то больше и нет: та девушка, с которой он гулял вдоль речки Хан, не в счёт — уехала с родителями в Америку пару лет назад. Чонгук краем уха услышал об этом от ребят, кто вместе с ним после школы выбрали этот же университет и это же направление. Еще были несколько, но с ними даже до стадии «свидание» не дошло, там всё ограничилось быстрыми поцелуями на одной из тусовок на первом курсе, куда Чонгука против воли затащил Чимин, слезно умоляющий составить компанию и проконтролировать его грядущие пьяные непотребства. Чонгук себя-то контролировать не всегда в состоянии, а ручаться за нетрезвого и тогда еще не близко знакомого было опасно по всем возможным факторам. По итогу Чонгук поцеловался с тремя девушками, был зажат в туалете каким-то высоким юношей, а после уже помнил только то, как вытирал Чимину рот влажной салфеткой, когда они сидели на автобусной остановке под утро и ждали таксиста. Лужа рвоты и пустая бутылка из-под воды сиротливо украшали темный переулок позади них, а спешащие на работу офисные планктоны лишь одаривали студентов осуждающим взглядом и получали в ответ не менее зеркальный — от Чонгука.       К слову, после этого Чимин как-то быстро притесался к Чонгуку, оповестив того, что он теперь у него в долгу. В долгу за вытертый от рвоты рот, за купленную воду за тысячу вон, за спасенную с вечеринки задницу и за простое человеческое понимание. Чонгук на секунду подумал, а вытер бы ему кто-нибудь рот, провел бы кто салфеткой под носом, стер бы с уголков желтые пятна, если бы его физическое или моральное состояние не было в силах для самостоятельного устранения неполадок? От всей картины после её визуализации стало как-то паршиво, отсюда Чимин воспринял чужую реакцию как «обреченное согласие» и просто сел ближе, касаясь границ личного пространства и заводя очередной диалог про свои жизненные ценности.       После этого случая у Чонгука кончились как новые знакомые, так и потенциальные партнеры, поэтому хотелось просто поверить в то, что из всех возможных к нему вернётся именно здоровый сон, а их отношения начнут развиваться стремительно, красочно и запомнятся обоим своей верностью и безотказной отдачей.       Считать Тэхёна своим первым партнером Чонгук не стал, хотя у него, как и с этими безимянными девушками, поцелуй всё же был. Во-первых, Тэхён не уходил, чтобы, как писали в статье, произошло как таковое возвращение. Во-вторых, тот поцелуй — не импульс, не бурлящая кровь в венах, просто тренировка по инициативе Чонгука, не обязывающая к каким-либо последствиям и не несущая в себе более глубоко смысла. Поэтому он спокойно пересчитывает наличные деньги в кассе по второму разу, концентрируясь на разноцветных купюрах, отправляет отчет по выручке начальнику и с чистой совестью в полдесятого вечера закрывает кофейню с внешней стороны и идет в сторону метро.       На следующий день Чонгук понимает, что не готов. Сколько бы он не настраивал себя с момента случившегося разговора, устаканить мысли в голове не получалось вовсе, те суетливо подкидывали новые возможные исходы предстоящего диалога, гиперболизировали проблему и взращивали очередную причину для безудержной паники. Тэхён не пишет ему до самого конца рабочего дня, не желая маячить перед глазами одним своим присутствием и напоминанием о неизбежном — дружить с эмпатом и правда неплохо, тот знает в какие моменты говорить, в какие отмалчиваться; чувствует тонкую грань чужого душевного равновесия и не нагнетает лишний раз.       Чонгуку бы тоже это умудриться почувствовать хотя бы раз в жизни, только вот у него эмоциональный диапазон, как у табуретки. Ни больше ни меньше.       Лишь ближе к десяти вечера, когда Чонгук с трудом покидает набитый людьми автобус, почти валится на еле держащих его ногах в припорошенную снегом клумбу, чувствует вибрацию телефона в заднем кармане джинс и видит ёмкое:

Kim Taehyung [9:57 PM]:

Я на месте

      Шаг замедляется на подходе к воротам жилищного комплекса, Чонгук останавливается за пару метров до калитки с кодовой панелью, пытается успокоить колотящееся сердце и непроизвольно тянется к фронтальной камере вновь, желая посмотреть на свой побитый внешний вид и по десятибалльной шкале оценить чужое возможное сострадание к его физиономии. Сквозь прутья забора он невольно замечает высокую фигуру, прислонившуюся к столбу с баскетбольным кольцом: статная, расслабленная, величественная. Чёртово произведение искусства, как бы выразился Чонгук, если бы разбирался в этой теме хоть немного, а не ограничивался лишь умением отличить статую Аполлона от статуи короля Седжона на площади возле Кёнбоккуна. Виснет ещё с минуту, оставляет сообщение пылиться на экране блокировке среди ещё пары уведомлений и привычного трекера с трехзначным числом перед дробью.       — Холодно, — вместо приветствия говорит Чонгук, протягивая в приветственном жесте руку. Старается побороть в себе желание притянуть Тэхёна, насильно сжать его в своих объятиях и уткнуться носом куда-нибудь за ухо. Соскучился. Заинтересовался.       — Зима, — усмехается Тэхён, звонко соприкасаясь ладонью с чужой и слегка придвигаясь вперед. Невольно тянется свободной рукой к черному шарфу, скрывающему почти половину чужого лица, натягивает сильнее и прячет нос Чонгука за слоем флисовой ткани. — Удивлен, что ты не валяешься с температурой, как обычно.       Они смотрят друг на друга под аккомпанемент ветряного скулежа, не разрывают зрительный контакт под звуки автомобильного трафика за пределами двора, позволяют себе впитать каждую частицу момента и подготовиться морально к предстоящему диалогу. У каждого из них свои страхи, свои мысли насчет чужих реакций чуть ли не на каждую фразу, из общего у них лишь перманентное желание остаться друг для друга близкими людьми и завязать очередной морской узел на их красной ленте от сердца до сердца.       — Как верховный судья, — Чонгук натягивает капюшон дутой куртки сильнее, ёжась от холода, — предлагаю перенести заседание в более цивилизованное место.       Тэхён усмехается на короткий миг, поправляет свою черную шапку на голове и оглядывается по сторонам, подмечая снующих по двору соседей:       — Пошли.       И тянет Чонгука за рукав куртки в сторону небольшого возвышения с автоматическими воротами возле четвертого корпуса. Они спускаются по лестнице вниз, прыгая через две ступени каждый, сразу после того, как Тэхён ввел на кодовой панели четырехзначный код и придержал Чонгуку дверь. Бетонная колонна при входе огибается с обеих сторон, а застоявшийся запах резины с непривычки бьет Чонгуку в нос, заставляя поморщиться. Автоматический свет озаряет помещение, как только парни проходят под датчиком на потолке, а после Тэхён устремляется вперед к одной из дальних стен, прося Чонгука следовать за ним. Белый наполированный Хёндай стоит на зарядке в самом дальнем углу подземного паркинга, Тэхён первостепенно даже не снимает её с охраны, а достает зарядное устройство из авто со стороны расположения привычного бензобака, вешает её на электрический блок на стене, а после, уже порыскав в карманах, наконец нажимает кнопку на крохотном ключе и наблюдает за тем, как боковые зеркала раскрываются, а мерцание оранжевых лампочек перестает мельтешить в глазах.       — Ого, его Величество соизволило воспользоваться транспортом по назначению? — глумится Чонгук, но на брошенный язвительный в ответ взгляд лишь закатывает глаза, обходя машину и открывая аккуратно дверь, стараясь не проехаться ей по стене.       Тэхён так-то купил себе машину два года назад — белый Хёндай Айоник 6. Пригнал из Инчхона, перекупив её у ребят из средней Азии по приятной цене, а по итогу выбирается на ней в люди только по особо важным случаям: съездить в Икею за каким-то предметом интерьера по ошеломительной скидке или в дождь покататься по трассе до аэропорта и обратно, чтобы развеяться от тяготящих голову мыслей и убить пару-тройку часов в дороге, не думая ни о чём тошном. На вечные расспросы друзей, да и самого Чонгука, почему тот не катается на ней ежедневно, ответил:       — Содержание — дорого. Парковки — просто пиздец как дорого. А ещё узкие улицы и страх поцарапать кузов. Потом денег не соберу на компенсацию за ущерб, если въеду в какой-нибудь ограничитель на частной территории.       Чонгук даже и сказать в противовес ничего не смог, потому что безапелляционно в принципе, не придраться даже. У Чонгука вот тоже таблетки подорожали, ставка на работе не меняется уже больше года, в то время как цены вокруг растут, ну а о премиях заикаться страшно — начальник не самый щедрый человек по натуре, а коллега отмалчиваться будет, Чонгука не поддержит в просьбе повысить заработную плату. Пройденный этап, а лишаться работы невыгодно при нынешних обстоятельствах. Да и с автомобилем Тэхёна он знаком поверхностно — сидел в нем пару раз, единожды повезло побыть пассажиром, когда они вдвоем ездили загород на продовольственный рынок, но в остальном лишь довольствовался мыслью, что его прокатят по ночному Сеулу, возможно, даже дадут сесть за руль на безлюдной трассе, но пока что Тэхён только и делал, что прятал её на подземной парковке их жилого комплекса, а сам предпочитал пользоваться общественным транспортом. На дорогах его машина была абсолютно привычной для чужого глаза: отечественный автопром, электрокар, белый цвет — всё, как любит корейские общество в целом. Тэхён в машинах не смыслит ровным счётом, поэтому и выбор при покупке был не столь трудным и долгим, разве что Чонгук возмутился, когда впервые увидел перед собой пригнанный из Инчхона Хёндай, выразился насчёт слишком типичного выбора и возмутился скучному цвету кузова. Тэхён на это лишь развёл руками и сказал, что будет ждать от Чонгука более интересную покупку в будущем — зеленый немецкий спорткар, к примеру.       Сейчас же Тэхён просто садится на водительское кресло, отодвигает его на максимум и даже не заводит машину, просто дожидается, пока Чонгук займёт место рядом, устроится поудобнее и будет готов слушать чистосердечное признание в обитом кожей салоне. В нём пахло каким-то незаурядным ароматизатором с цитрусовыми нотками, до сих пор прослеживался скрип нетронутых мест, а парочка заводских прозрачных плёнок стойко боролась с возможными царапинами на сенсорной мультимедиа посередине. После того, как Тэхён расположился в кресле, прикрыл дверь и теперь без зазрения совести рассматривает стушевавшегося Чонгука, атмосфера начинает заполняться преддверием откровенности, легкой тревоги и желанием наконец расставить всё по своим местам. И пока Чонгук многозначительно изгибает бровь, смотрит в ответ на него, Тэхён говорит:       — У стен есть уши, Гук, — спокойно объясняет, указывает на дверь позади себя и ждёт ответного от Чонгука. Тот суетится, почему-то тянется сначала к ремню безопасности по инерции, но вовремя понимает, что ждут от него лишь протянутой ладони к ручке двери с пассажирской стороны и легкого хлопка об кузов автомобиля.       Тэхён снимает с себя шапку и куртку, предварительно выудив из карманов пачку сигарет, телефон и связку ключей, забрасывает ту на задние сидения, а телефон переворачивает экраном вниз и ставит на бесшумный, сопровождая это давящей тишиной и ощутимо сбитым дыханием Чонгука рядом. Всё было бы спокойнее для обоих, открой они сейчас по бутылке пива, включи на фоновое сопровождение спокойную мелодию и будь они на открытом воздухе, а не в запертом пространстве под землей и абсолютно с трезвым умом у каждого из них. Последовав примеру, Чонгук также снимает с себя верхнюю одежду, поправляет черную худи в области ворота, а после тянет руку к пачке сигарет, отброшенной минутой ранее на торпеду, но слышит брошенное «нет» с левой стороны и выдыхает как-то даже расстроено.       Поразмыслив с секунду и наконец вспомнив, Тэхён открывает крышку подлокотника, разделяющего их с Чонгуком, достает от туда электронный испаритель, делает быструю затяжку и вперивается взглядом в цифры на крохотном экране внизу:       — Думаю должно хватить, но учти — может сесть. Свою не предлагаю, — поворачивает её лицевой стороной к Чонгуку, чтобы тот разглядел черные английские буквы под цифрой в шестнадцать тысяч. — Личи.       Чонгук морщится тут же, хватает из рук другую одноразовую электронную сигарету, всматривается в короткое «grape» под той же цифрой и прислоняет к сухим обветренным губам, смакуя на языке тягучую виноградную насыщенность.       — Ты бываешь стабильным хоть в чём-то? — непроизвольно слетает с его губ вопрос, пока он откашливается после первой затяжки с непривычки и расслабляется в кожаном сидении, вытягивая ноги чуть вперед и регулируя спинку под себя.       — Как ты выразился однажды, я очень предсказуем, — жмёт он плечами, выпуская фруктовый дым изо рта и наблюдая за тем, как пары оседают на лобовом стекле, оставляя лёгкие пятна с внутренней стороны. — Карта Сеульского метрополитена мне не помогла.       — Не стоит перекладывать ответственность за свои поступки и характер на неодушевленный предмет уж точно.       Констатирует, звучит донельзя убедительно и заставляет Тэхёна фыркнуть тут же. Он на секунду смотрит на своё отражение в зеркале заднего вида, потом обращает всё внимание на Чонгука и делает глубокий тяжелый вдох, решая наконец быстрее перейти к теме, из-за которой оба последние несколько дней не находят себе места.       — Начну с того, — постукивает пальцами по пластмассовому корпусу электронного испарителя, бегает глазами по чужому сосредоточенному лицу напротив и продолжает: — Что сразу скажу в свое оправдание несколько вещей. Прими, пойми и не делай поспешных выводов, дослушай до конца и только потом нападай. Договорились?       Чонгук кивает нехотя, зажевывает губу и по привычке проводит языком по металлу пирсинга, стараясь побороть в себе сиюминутное желание высказаться. Ему не привычно отмалчиваться, когда дело напрямую касается его задетых чувств, непривычно осознавать, что Тэхён будет говорить о том, что ему до этого дня не было известного вовсе, непривычно просто видеть столь напряженного человека рядом, который, как казалось раньше, боится разве что смерти и невозможности реализоваться.       — Меня зовут Ким Тэхён, мне двадцать пять полных лет, я бисексуален, — спокойно отчеканивает он, не прекращая смотреть в чужие глаза. В них сейчас настороженность бьет через край, рассыпается извечное самообладание и вспыхивают один за одним вопросы, они задерживаются где-то на языке, не озвучиваются, остаются там до взмаха белым флагом и предстоящей капитуляции после признания. — Я вырос в гомофобной семье, продолжаю жить с ней же и не имею возможности быть на сто процентов самим собой, пока живу в этой стране и с этими людьми на одной территории.       Тэхён берет недолгую паузу, затягивается глубоко своей фруктовой одноразкой, облизывает губы от выплеснувшейся на обветренную кожу жидкости и откидывает голову назад, выдыхая прямо в потолок машины. Его пальцы перебирают завязки спортивных штанов, крутят и завязывают легкие узлы, старясь абстрагироваться от дрожи в теле и перестать ловить на себе тяжелый взгляд затихшего рядом Чонгука.       — Я осознал, что меня привлекают оба пола лет так в четырнадцать, когда понял, что меня начал привлекать один парень из старших классов. Сначала списал просто на то, что хочу быть похожим на него, хочу равняться и прочее по списку, но когда в мою неокрепшую и так психику пробрались мысли о более близком контакте, я сдался. Почитал какие-то статьи, посмотрел порно по абсолютно понятному запросу, а после словил истерику. Родители всегда отзывались о представителях лгбт сообщества с невероятных масштабов ненавистью, желали им смерти и пытались в мой мозг вбить то же. Но, как видишь, — Тэхён развёл руками и очертил в воздухе свой силуэт, — я вырос именно тем, чьей смерти они подсознательно хотели бы не меньше.       Шумный выдох со стороны Чонгука и копошения, когда тот пытается поменять положение в кресле и сжать сильнее руки в кулаки от переизбытка эмоций: он привык, что весь этот напускной негатив обращен чаще к нему, человеку открыто недолюбливающему окружающих, но Тэхён в его понимании — единственный, кто никогда бы не заслужил подобного, отсюда на инстинктах просыпается злость, хлещется ядом и просится наружу. Но Чонгук держится, обещал молчать, пока Тэхён не договорит до конца. Тот чувствует, понимает, прикрывает глаза и машинально тянется рукой к чужому сжатому кулаку, ведет пальцем по костяшкам, огибает татуировки и просит разжать, мягко почесывая ногтем возле косточки. Кладет свою ладонь поверх, прижимает к чужому бедру и продолжает:       — В восемнадцать я принял ориентацию, перестал метаться в выборе категории видео, наконец понял, что чувства, которые вызывают у меня как девушки, так и мужчины — абсолютно одинаковые. Мне было тяжело, я жил с мыслью, что однажды проболтаюсь, родители как-то узнают, убьют, как и говорили. Но всё шло гладко. Потом я познакомился с Соён… Помнишь её? У неё рыжие волосы были тогда, мы ходили вместе на выставки.       Чонгук мотает головой, не переставая рассматривать ладонь Тэхёна, которая всё также лежит на его собственной, крепко прижимает, буквально вдавливает, помогает оставаться в реальности и не дать поглотить себя неистовому цунами, что плещется где-то глубоко внутри.       — Ладно, не важно. Так вот, — Тэхён прослеживает чужое акцентированное внимание на собственной руке, поэтому мягко проводит по фалангам пальцев вновь, слыша, как сбивается дыхание Чонгука. — Она лесбиянка. Рассказала мне об этом чуть ли не на третьей встречи, а на мою неоднозначную реакцию она выдала: «Я просто подумала, ты из наших». В тот момент я закрылся в себе на месяц, побоялся, что действительно кажусь для людей слишком очевидным. Ты сам прекрасно знаешь, как у нас люди относятся к этому, а я уже тогда намеревался в университете добиться хорошей репутации. Не важно, что я принял в себе бисексуальность — показать её я так и не смог. Потом я ушёл в армию. Там было тяжело: слишком много давления со всех сторон, требований и всё те же традиционные ценности. Но там у меня случился первый секс с мужчиной, как бы странно это не звучало. Полгода мне потребовалось, чтобы решиться на это и ответить на очевидные ухаживания со стороны одного из парней из моей роты.       Остановившись на секунду, Тэхён тут же обращает внимание на Чонгука, который напрягся, вытянулся и замер на мгновение, переводя свой взгляд на Тэхёна. Он подмечает чужие поджатые губы, слегка дергающееся нижнее веко и бешеные искры в глазах. Он тянется вперед, кладет вторую ладонь на шею Чонгука и насильно притягивает к себе, утыкаясь лбом в чужой и шепчет:       — Ему я тоже не говорил о своей ориентации, просто так сложилось. Он предложил — я согласился.       Чонгук бы не назвал в себе это всепоглощающим чувством ревности, вызванной упоминанием произошедшего события, но кольнуло в сердце слишком ощутимо. Для него множества эмоций — незнакомые понятия из интернета, ревность в их числе, только вот сейчас он почему-то хочет закричать, спросить у Тэхёна: «Какого чёрта?», но балансирует на грани из последних сил, держит данное ему слово и привычно давит в себе очевидные для Тэхёна реакции. Чонгук предпочитает думать, что это не ревность, что это — чувство ненадобности собственной персоны в жизни другого человека, потому что узнай он об этом раньше, до того, как стал заинтересованным в Тэхёне столь сильно, было бы проще. Сейчас Чонгук жаден, вреден и все остальные смертные грехи взращивают в нём всеобъемлющий апокалипсис, губят его шаткое состояние, разъедают до костей и так хрупкое тело.       — Потом я уволился со службы, вернулся в Сеул, мы с ним встретились в неформальной обстановке, обсудили случившееся и пришли к выводу, что отношений никто из нас не хочет. Я возобновил обучение в университете, там уже и ты подтягиваться начал, а потом мой круг общения из-за спортивного комитета расширился как-то слишком быстро. Через какое-то время я решил сделать каминг-аут перед двумя своими близкими на тот момент друзьями. Мы сидели в баре, уже конкретно выпили, и разговор как раз начал улетать в русло интимных тем, там я и признался. Минута молчания была столь отвратительна, что я думал, меня вывернет прямо на стол, за которым мы сидели, а они, блять, смотрели, смотрели и продолжали молчать. Гувон сказал, что я мерзкий, раз меня привлекают мужчины, а Ходжун лишь поддакивал ему, также добавив, что он не хочет иметь ничего общего с тем, кто предпочитает сосать член. И они встали из-за стола, ушли, а я, как сейчас помню, треснулся головой о деревянную поверхность и разрыдался, пока прокручивал в голове остальные сказанные ими слова. Они до сих пор меня преследуют каждый раз, когда я хочу поделиться с кем-то этим. Даже сейчас, Чонгук. Я только и думаю о том, что ты скажешь мне абсолютно тоже самое.       Тэхён придвигается к нему ближе вновь, кладёт руку на чужую макушку и тут же прислоняет палец к его губам, не давая и слову вырваться из приоткрытых уст: — Мы были с этими ребятами близки, я от них тоже не ждал такой реакции, они ни разу не отзывались об лгбт сообществе в негативном ключе, но вся ситуация вышла именно такой: мерзкой, абсурдной и навсегда отпечатавшейся в моей голове. С того момента я зарекся не совершать поспешных и необдуманных решений.       В горле застревает ком, когда Чонгук обращает внимание на легкую прозрачную гладь в чужих глазах, ему хочется наконец высказаться, доказать Тэхёну, что насчёт него он может не переживать, что Чонгук примет его любым, не станет ограничивать в действиях, поддержит и ни единого упрёка в свой адрес он больше не услышит. Но Чонгук — не весь мир, он далёк от всего общественного и не заменит Тэхёну его необходимую репутацию, не изменит в корне и по щелчку пальца установки, на которых взрощено большинство из их окружения. Не получится безболезненно, не получится сразу.       — А потом я пошёл в гей-клуб на Иттэвоне, познакомился там с парой ребят, с которыми до сих пор периодически поддерживаю общение, мы узнали друг друга поближе, обсудили все насущные темы, а летом собрались в Амстердам. Блять, Гук-и, ты даже не представляешь, насколько это событие меня поразило…       Чонгуку хотелось бы понять, только вот у него проблем таких же, как у Тэхёна, не было — у него другие, физиологические; в честь прав таких, как он, парады не устраивают, лишь пишут очередную медицинскую статью и утверждают новые курсы терапии на государственном уровне. У него с собственной ориентацией проблем нет, он спокойно может хоть сегодня матери заявить о ней, поделиться с Чимином тем же самым, да даже в университете с табличкой встать — абсолютное отсутствие страха и неловкости. Тэхён же другой, он от общества зависим, от мнения в ещё большем масштабе, для него такой поступок, как оказывается, сродни публичному эшафоту в средневековье. А возможностей Чонгука помочь ему с последствиями не хватит точно. Тэхён это тоже понимает, понимал и до этого дня, поэтому боялся Чонгука посвящать в насущные проблемы своей ориентации, понимал подсознательно одну из возможных чужих реакций, где он не отворачивается от него также, как Гувон и Ходжун, а, наоборот, лезет со своей привычной агрессией доказывать несостоявшемуся окружению его место.       — И на эмоциях я запостил то самое фото, — Тэхён не убирает руку, зарывается в волосы Чонгука, задерживается на макушке, а после снова перемещает на шею, поглаживая короткие волоски. — Через какое-то время скрыл, когда знакомые зачастили с вопросами, а моя отговорка в виде «проспорил» перестала быть такой убедительной. Прошло несколько лет, я как-то свыкся с тем, что держу всё в тайне, но достать из архива решился буквально с месяц назад, когда разговорился со своей коллегой на работе. Она тоже варится во всём этом, история похожая, а на тему эту мы вышли совершенно случайно — заметили у обоих радужную рамку на аватарке в твиттере в июне, как-то нашли общие стыки и стали обсуждать это чаще. Ну и надоумила она меня вернуть фотографию в профиль, перестать прятаться хотя бы посредством этого. И с того момента ты первый, кто нашёл эту затерянную фотографию в моем инстаграме.       И Тэхён замолкает, выдыхает шумно и тянется за бутылкой воды, что валяется на резиновом коврике у задних сидений, смачивает горло и переводит взгляд на Чонгука, еле заметно кивая и возвращая вес тела полностью на водительское сидение. Сердце колотится с неистовой скоростью, во рту продолжает пересыхать уже просто на нервной почве, а нога то и дело подергивается, норовит задеть педаль газа. Чонгук же переваривает всю услышанную информацию, бегает глазами по салону автомобиля, пытается систематизировать в голове каждое слово, прозвучавшее с уст Тэхёна, найти в них ответы на все свои насущные вопросы и не сбежать тот час из машины от страха, что сейчас и сам выдаст себя и свой интерес.       — Ты боялся, что я такой же, как и они? — наконец позволяет себе заговорить Чонгук, уняв дрожь в пальцах и сконцентрировав внимание на бликах на приборной панели. Поднять взгляд на Тэхёна он не решается ровно до момента, пока тот не начинает говорить.       — Да, подсознательно и правда боялся. Ты не такой, как все вокруг, Чонгук, сам ведь знаешь, но я вырос в семье, где таким, как я, желают смерти и готовы даже помочь с этим. А потом от меня отворачиваются знакомые, называют мерзким ублюдком, желают подавиться членом. В купе я бы не пережил, если бы и от тебя услышал такое.       — Ты не доверял мне?       — Я этого не говорил, — тут же отрезает Тэхён. — Лишь сказал, что боялся твоей негативной реакции и возможности того, что и ты откажешься от меня.       — Если бы я сам не нашёл эту фотографию, ты бы так и не поделился со мной, верно? — у Чонгука голос совсем не грубый, скорее нервозный, отсюда и вопрос звучит не с нужным давлением, каким хотелось бы его сделать. Тэхёну от этого даже как-то полегче.       — Однажды бы признался, но сроки не понятны. Может быть, через неделю, а может быть, только через пару лет.       Чонгук поворачивается к нему, тянет свою руку вперед, чем на секунду заставляет Тэхёна замешкаться, а после копирует одно из предшествующих действий Тэхёна и также притягивает его к себе, стукаясь лбами и также еле слышно произнося:       — Я рад, что ты это произошло быстрее, чем ты бы умотал в более свободную страну за своим счастьем.       У Тэхёна сердце пропускает удар, он чувствует, как чужой мизинец мягко касается косточки седьмого позвонка, как пальцы крепко удерживают его шею в одном положении, а глаза изучают его собственные. Наблюдает, как расширяется зрачок напротив, как сбивается в унисон дыхание, как начинает подрагивать тело. Они оба безоружны в этом гомофобном мире, не могут всецело заявить о себе и признаться публике без грядущих последствий. Тэхён не уверен в ориентации Чонгука на сто процентов, но крохотный огонь, теплящийся глубоко в душе, призывно разгорается и движет им в данную секунду. Позволяет себе немного наклонить голову, коснуться кончиком носа верхней губы Чонгука и затаить дыхание. Они замирают на миг оба, боятся сделать первый шаг, натягивают связывающую их красную нить до предела, завязывают на ней очередной крепкий узел и загораются с новой силой.       Чонгук решает оставить ожог первым, не задумываясь даже о степени тяжести, как будто не ставит под угрозу их с Тэхёном дружбу, отчего-то просто чувствует, что разбиться на осколки ей не позволят они оба даже после болезненного осознания, последующего уже после произошедшего. Просто ему кажется, что их сердца — в унисон, души — аккомпанемент симфонии их сердцебиения, их взгляды — друг в друга уже давно и, как кажется, навсегда.       Цитрусовые нотки пытаются обыграть, перебить чужой естественный запах, но Чонгук улавливает его первостепенно, даёт себе ещё одну секунду на размышление, а после мягко прикасается своими губами к верхней Тэхёна и прижимается ближе, не прекращая цепляться пальцами за крепкую шею. Слышит шумной выдох, ощущает его на своей коже и медлит, когда чужие губы приоткрываются слегка, позволяя подцепить верхнюю губу спокойно и мягко обхватить её собственными. У Чонгука рушится очередная стена, над возведением которой он корпел несколько лет, ему кажется, что сейчас он самозабвенно подписывает контракт с чужой темной личностью, позволяет ей подобраться ближе, к самому эпицентру, коснуться сокровенного и завладеть её частью навечно.       Очередной выдох — Тэхён старается взять себя в руки, подумать о последствиях позже, сконцентрироваться на чужих сухих губах, которые подрагивают не меньше, чем его собственные ладони в этот момент; мысли путаются, не дают и шанса пробивающемуся сомнению. Он мягко поддевает нижнюю губу Чонгука в ответ, коротко лижет языком по ранке в уголке, проходится по обветренной кожице, смакует спустя столько лет вновь, удивляется чужим трогательным касаниям и решает сделать второй шаг уже сам. Укладывает ладонь на чернявый затылок, путается в волосах пятерней и тянет ближе, захватывает губы Чонгука в плен и делает сразу пару резких движений: лижет поочередно, задерживается зубами на верхней губе, втягивает её слегка, а после отстраняется, чтобы через долю секунды, не дав ни кому из них шанса подумать, снова вгрызается в чужие губы.       Дышать приходится через раз, Чонгук с непривычки даже отшатывается, поддаваясь чужому давлению, но руку с шеи не убирает, тянет ближе на себя, отвечает нервно, пытаясь подстроиться и лизнуть язык Тэхёна в ответ. Слюна скопила в себе концентрат личи, Чонгук на миг даже фыркает прямо в поцелуй, но распределяет её по чужим губам, чтобы после слизать своим собственным. Оглаживает верхнее небо, стараясь углубиться в Тэхёна до невозможности, касается зубов, пока в ответ ощущает сжавшуюся в волосах ладонь и пару коротких выдохов через нос прямо на своей коже. Они целуются мокро, слюна скапливается в уголках ртов, стекает к подбородку, а после Чонгук жмурится, ощущая неистовое возбуждения, расползающееся по телу в этот же момент. Тэхён кусается, лижет язык по всей длине, захватывает его губами, а после обводит по контору чужие острые клыки, не позволяя отодвинуться от себя, крепче вжимается, дышит загнанно и смотрит на прикрытые трепещущие веки Чонгука, стараясь запечатлеть этот момент в своем подсознании навечно.       Локоть случайно задевает руль, проходится по центровой части, и машина издает противный звук, из-за чего оба дергаются неожиданно, но хватку на шее и на затылке не ослабляют, лишь отрываются и смотрят друг другу в глаза, дыша через рот и хватая спертый воздух в салоне на перегонки. Страшно что-то говорить каждому из них, поэтому они просто соприкасаются лбами вновь, трутся кончиками носов и задерживаются на расстоянии в крошечный сантиметр между губами, боясь переступить черту вновь. Тэхён бегает взглядом по чужим глазам, подмечает потемневшую радужку, чувствует на коже разгоряченное дыхание Чонгука, проводит ладонью ниже — также к шее — и улыбается, оставляя на губах короткий поцелуй. Чонгук приоткрывает рот вновь, моргает пару раз, а после сам уже тянется вперед, лениво двигая губами и слизывая собственную слюну с теплой кожи.       Они целуются ещё с пару минут, оставляют на коже шеи лунки от ногтей, когда зубы каждого из них цепко хватают нежные губы. Растворяются вместе, тонут и захлебываются эмоциями, пытаясь совладать с неописуемым. Чонгуку кажется, что он разорвется на куски прямо на пассажирском сидении этого чёртового Хёндая, пока Тэхён уверен в том, что сам умрёт от остановки сердца, не пережившего весь этот апогей безрассудства. Смерть не пугает впервые — ставит его перед фактом, подкидывая в мысли лишь картины разгоряченного Чонгука перед собой. Его глаза всё такие же красивые, всё такие же уникальные и единственные на всем белом свете. Умереть не кажется чем-то жутким в эту секунду, потому что Чонгук смотрит на него так, как ни один человек этом мире не смотрел до.       И лишь после того, как рёв одного из моторов автомобилей поблизости разрезает тишину, Чонгук позволяет себе открыть глаза и встретиться взглядом с раскрасневшимся Тэхёном напротив. В своем лице он сейчас не уверен вовсе — однозначно такой же, если не хуже. Запыхавшийся, возбужденный, неверящий. Минуты не хватает, чтобы прийти в себя; он тратит ещё несколько на то, чтобы запечатлеть чужой вид в своей памяти, свыкнуться со случившемся и облизнуть губы вновь. Тэхён его гипнотизирует в ответ — изучает, подмечает, улыбается незаметно, а после зачесывает растрепавшиеся волосы и поправляет воротник своего бежевого свитера. Он дает себе волю помолчать ещё немного, пробежаться пальцами по горячей коже Чонгука, оглянуться на выезжающую из своего парковочного слота машину, а после вернуть всё свое внимание одному единственному человеку и произнести:       — Глаза, Чонгук. У тебя такие красивые глаза.       Чонгук в эту секунду готов взреветь, разрыдаться и взмолить о пощаде, потому что сердце слабое, нервная система расшатана, психика — ещё хуже. Для него пережитое в новинку, для него все эти эмоции — теперь не просто термины из интернета, а ощутимые, пережитые, осознанные. Ему бы понять, о чем думает Тэхён в этот момент, идентифицировать хотя бы одну эмоцию на родном лице, но всё, что Чонгук может себе позволить — сиротливо всхлипнуть и сжать руку на чужой шее вновь.       Ему просто хочется ещё раз прикоснуться к Тэхёну губами и попросить его больше не отмалчиваться, хлестать пусть даже самой горькой правдой, но вновь и вновь доказывать ему, эгоисту, что он — самый важный, самый близкий, дорогой. И чтобы Тэхён подарил ему ещё один такой же взгляд, как тогда, у подъезда. Или как сейчас, сидя непозволительно близко и держа его за пальцы крепкой хваткой. Аккурат возле черточки на фаланге среднего и указательного.