двадцать один

      Если бы только у Чонгука был хоть какой-то опыт в выстраивании отношений, а не многолетняя изоляция от общества, то вероятно, адаптироваться к изменениям в характере близких людей ему было бы проще. Ближе к двадцати годам и проблемам на первом курсе с окружающим его коллективом, он понял, что сложности будут преследовать его на протяжении всего дальнейшего обучения, будут подкрадываться и на тех же собеседованиях на работу и идти нога в ногу с каждым его продвижением по карьерной лестнице. Потому что заяви Чонгук в первые минуты интервью работодателю, что его уровень социальных навыков не просто ниже среднего, а фактически фундаментальный нуль, то с ним распрощаются тут же, будь это очередная работа в найме в сфере обслуживания или же айти компания, которая курирует программистов на рынке труда и помогает выйти клиентам на необходимых им профессионалов, оказывающим те или иные услуги. Чонгук бы с радостью пользовался искусственным интеллектом, который бы отвечал на поступающие ему предложения, сам бы он просто выбирал из представленных устраивающие его заказы, а робот потом отвечал клиентам, выдвигал условия и реквизиты для оплаты в конце диалога. Удобство не из дешевых, но и он не из простых — трудоголик, социопат и человек с тяжелым характером. Изучит все подводные камни, построит несколько путей решения проблемы, а после накопит достаточно средств для того, чтобы реализовать задуманное и насладиться очередной маленькой победой над общепринятыми стандартами.       С людьми сложнее. Робота для взаимодействия в реальной жизни не установишь, а использовать во время диалога искусственный интеллект достаточно проблематично. Пока дождешься ответа от него — тема сменится на другую, а недосказанность так и повиснет в воздухе вместе с неловкостью и очевидным сюром ситуации. Чонгук периодами обладал достаточно высоким о себе мнением, когда дело касалось непосредственно его места в обществе, отсюда выглядеть глупо он не хотел уж точно: терпел людские замашки, участвовал в вынужденных диалогах и всеми силами показывал не только привычную отрешенность от всего людского, но и осведомленность во многих вещах и аспектах. Иногда Чимин говорил ему, что вероятность удачного диалога с Чонгуком равна нулю, если ты не Ким Тэхён и не Пак Чимин по паспорту. Если ты каким-то образом оказываешься таковым, то на следующем уровне у тебя шансы на провал увеличиваются в стократ, ведь если ты не схож взглядами с Чонгуком, далек от его мирского восприятия и не разделяешь любовь к видео про загадочные исчезновения людей, то дальше находиться в радиусе десятка метров просто бесполезно.       И за неимением должного опыта во взаимоотношениях, Чонгук старался лишь принимать эмоции людей в свой адрес как нечто должное, будь то агрессия или интерес. Разве что с негативными эмоциями было проще — Чонгук сам их испытывает куда чаще, понять и чужие реакции от этого не так уж и затруднительно. А вот с позитивными уже сложнее — у Чонгука такие куда реже в собственном спектре, потому догадаться, что последует после, уже труднее. Либо это была скрытая за напускной доброжелательностью злоба, либо же это была неприкрытая радость, скрывающая за огромным количеством фальши ядерную смесь из пренебрежения и негодования. В искренность он не верил, каждое слово ставилось под вопрос, а собственное смятение с первых секунд диалога держалось до самого его конца, не давая и шанса расслабиться во время общения, даже если тема была максимально отвлеченной и базовой. У Чонгука с незнакомцами всегда так, иначе просто не в состоянии.       С Чимином чуть проще — меньше думать, больше говорить. Переживать о собственных сказанных словах смысла нет. Он держится за их дружбу как-то по инерции, находит в Чимине отличного собеседника, которому также параллельно на чужую жизнь за пределами их рамок общения, а любые глубокие темы затрагиваются лишь на короткий миг, не развиваясь и ограничиваясь короткими и типичными ответами. Это взаимно, что самое важное. Чимин тоже в запретные темы не углубляется, подноготную не вынюхивает, ответов не требует.       Тэхён же совсем иной. Его не интересуют видео про исчезновения, его желание забраться Чонгуку под кожу с временной регистрацией в его душе запредельное, а багаж знаний о чужом прошлом велик настолько, что Чонгуку иногда кажется, что Тэхён знает о нём даже больше, чем он сам. Тэхёну важно ментальное состояние, важна атмосфера во время диалога и зрительный контакт, на который у Чонгука не всегда есть силы, потому что выдерживать на себе цепкий взгляд в моменты эмоционального раздрая особенно тяжко. С Тэхёном сложно справиться, если он считает тебя близким человеком, потому что тот приложит все усилия, чтобы вытащить из цепких лап настигающей хандры и проведет мозговой штурм своими расспросами о самочувствии, поможет найти корень проблемы и дождется видимых улучшений, сидя напротив и не выпуская из своего поля зрения весь этот период.       И Тэхён от части прекрасно компенсирует всё то количество людей, которого Чонгук в своем окружении не досчитывается. Не сказать, что тот в этом нуждается хотя бы на долю процента, но факт остается фактом — с наличием Ким Тэхёна под боком можно спокойно ограничиться от взаимодействия с обществом и не записываться на приём к психотерапевту.       Так считает Чонгук, когда в очередной раз закрывает вкладку с сайтом небезызвестной клиники, на которой просидел ровным счётом около часа, пытаясь свыкнуться с тем, что совет Чимина о скроллинге предложенных в интернете психиатров, психотерапевтов и психологов в моменты повышенной тревожности оказался все-таки действенным и для него тоже.

***

      Хёндай разгоняется до восьмидесяти по одной из улиц, минует очередной мигающий зеленый, а скрежет тормозных дисков разрезает тишину острым звуком, никак не гармонируя с мелодией в салоне, и лишь настораживает как владельца автомобиля, так и подвисшего в который раз Чонгука. Мороженое растаяло почти целиком, сублимированная клубника утонула в молочной пучине, смешалась с топингом и приняла свою участь в очередном помешивании ложкой. Опустевший стаканчик Тэхёна валяется где-то на резиновой коврике сзади, то и дело стукаясь о дверь и сидение при резком торможении. Чонгуку хочется стереть из памяти всё, что произошло между ними пару минут назад: крепкую хватку Тэхёна на собственных боках, разделенное мороженое в поцелуе и вылетевший из кармана телефон экраном вверх. И если с первым смириться ещё можно, даже оставить в памяти надолго, чтобы перед сном проигрывать этот момент из раза в раз, то с двумя другими мириться не хочется. Телефон, ака истинный предатель, при падении так и остается лежать с горящим экраном, выставляя на показ миру очередную слабость Чонгука, притягивая к себе заинтересованный взгляд Тэхёна и такую же ловкую ладонь, тут же поднимающая смартфон с коврика.       — А что это за цифры? — любопытно интересуется Тэхён, проводя пальцем по экрану и стирая капли растаявшего снега с динамика.       — Сопутствующее сегодняшнего разговора, — отвечает Чонгук вяло, даже не предпринимая действий по возвращению телефона в бразды своего хозяйского правления.       Пароль Тэхён не знает, поэтому при нажатии на виджет он видит разве что клавиатуру и цифры, окольцованные идентичными кругами на градиентной заливке. Хочется разузнать побольше, но очевидно поникший Чонгук на пассажирском сидении заставляет поумерить свой пыл и прислушаться к очередной просьбе не лезть, куда не просят. Тэхён передает телефон обратно владельцу, мягко цепляет узловатые пальцы в моменте прикосновения и тянет к себе, оставляя короткий поцелуй чуть выше чёрточек на фаланге:       — Не вноси туда мороженое. Считай это, своего рода, наш маленький секрет, о котором никакие программы знать не должны точно. Утечка данных, все дела, — и улыбается так слащаво, что у Чонгука неожиданное желание сдать анализы на риск развития диабета зашкаливает. Тэхёна бы снова запретить на законодательном, да только вот разлуки Чонгук не вытерпит.       — Ты в порядочных граждан записался? — фыркает он в ответ, не отрывая взгляд от чужих губ на своих пальцах. Гипнотизируют, покоряют, отпечатываются навечно в памяти.       Необъяснимое желание провести по чужим губам подушечками, попросить приоткрыть, огладить язык и сравнить ощущения чужого рта с собственным. Ненормально — мягко сказано, как кажется Чонгуку, но мысли необузданны, крепко закрепляются в сознании и скребутся подло, желая узреть реализацию каждой из них. Чонгук старается отогнать их единоразово, абстрагироваться и решить переключить внимание на чужие глаза. Те смотрят с неприкрытым интересом, щурятся от долго зрительного контакта и выискивают на чужой радужке так и не полученные ответы на предшествующие вопросы.       — Нет, — тянет гласные Тэхён, поглядывает на отсчёт неимоверно долгого зелёного сигнала светофора.       Чонгук на миг теряет их маршрут, поглядывает на навигатор, затем на пейзаж за окном и выдыхает с мыслями вслух:       — Когда мы успели у Хангана оказаться?       Подморозившаяся водная гладь реки отражает подсветку мостов, слепит привыкшие к темноте глаза, поражает масштабами разнообразия бликов, очаровывает даже таких обладателей черствых сердец, как Чонгук, и заставляет обоих на пару секунд конкретно подвиснуть на открывающихся из окон видах. И сигналящие позади машины возвращают в этот же миг, Тэхён непроизвольно газует со всей силы, из-за чего Чонгук вжимается в сидение и хватается рукой за подлокотник, ощущая себя на запуске новейшей американской ракеты в открытый космос. Космос он любит, потому ощущения немного странные — ассоциации погружают в долгие мыслительные процессы.       — Ты был слишком увлечен пожиранием себя и своих внутренностей.       — Я не каннибал. И уж точно не в свой адрес, — усмехается чужой фразе Чонгук, поворачивая голову в сторону окна и увлеченно наблюдая за дорогой у реки. Они мчат вдоль обнаженных деревьев, огни мостов отражаются о тонкую ледяную корку, очаровывая своими замысловатыми узорами. Тэхён даже невольно отрывает взгляд от дороги, сбавляя скорость и давая им обоим возможность насладиться пейзажем.       — Скучаешь по морю? — вскользь спрашивает Тэхён, укладывая руку на верх руля, а вторую устраивая на подлокотнике между ними.       — Есть такое, — Чонгук даже не отрывается от разглядывания реки Хан, словно зачарованный турист, первый раз увидевший одно из главных мест для посещения из путеводителя. — Это демо-версия Пусанского моря, конечно.

      — Ну, это и не море, так или иначе.       — Но менее симпатичным это место от данного факта не становится.       У Тэхёна глаза искрятся от вида довольного Чонгука, у Чонгука же в них отражение мостовой подсветки и таящиеся глубоко воспоминания о беззаботном детстве в прибрежном городе. Он помнит досконально маршрут от дома до пляжа, от школы до пекарни недалеко от вокзала, и это всё вселяет ему хоть какую-то веру в человечество, потому что каждая частичка прошлого была разделена с компанией ребят, с которыми он вырос на одной улице и ходил в одну школу возле парковой зоны. Те были классными, добродушными и злости вкусить еще толком не успели, а Чонгук тогда был совсем иным — открытым, дружелюбным и не менее любознательным. Лез в передряги, участвовал во всех вылазках в соседние районы и был самым активным среди ровесников. Он не чаял души в своей компании, делил с ними каждую эмоцию и новые игрушки, подаренные бабушкой на очередной праздник.       — И всё же, — Тэхён притормаживает перед очередным пешеходным переходом, когда они сворачивают с эстакады на узкую улицу, а навигатор вновь меняет маршрут. — Что ты хочешь на Рождество? Подумай над этим.       Чонгук подмечает изменения в маршруте на мультимедиа в который раз, понимает очевидные попытки Тэхёна удержать его рядом на долгие часы, потому что постоянно озвученные голосовым ассистентом фразы въедаются в мозг от частоты их воспроизведения. Они бездумно катаются по Сеулу уже битые минут пятьдесят точно, а судя по синим табличкам на столбах, что от сильных порывов ветра раскачиваются на подобии маятника, гласят о далёком от их жилищного комплекса районе Мапо.       — Только не говори, что мы опять едем на ебучий Хондэ искать тебе обновленную карту метрополитена, — игнорирует предыдущий вопрос Чонгук, крутя между пальцев выдохшуюся одноразку с виноградом, о существовании которой оба и вовсе успели забыть со всеми обстоятельствами.       — Нет смысла, моя всё ещё актуальная, — жмёт плечами Тэхён и резко выворачивает руль, вписываясь в полосу разворота на дорожной разметке с идеальной точностью. — Не ответишь насчет подарка — подарю тебе такую же карту, усёк?       — Избавь, — усмехнувшись, Чонгук делает быструю затяжку и искоса продолжает наблюдать за Тэхёном. Тот сконцентрирован на дороге, изредка поглядывает на навигатор и легкими касаниями пальцев то увеличивает карту, то уменьшает и крутит по часовой стрелке, разглядывая улицы в не особо знакомом районе. Чонгук знатно залипает на этом моменте, изолируется от нарастающей тревоги всеми возможными силами, пытается игнорировать бурление в желудке, скопившуюся под языком слюну и окончательно растаявшее мороженое в стаканчике, зажатом между его ног и прикрытым ладонью сверху в целях безопасности чистоты салона автомобиля и собственной одежды. Поразмыслив еще с десяток секунд, Чонгук наконец добавляет: — Ты же всё равно хочешь, чтобы я взял выходные на дней пять точно?       — Именно, — давит ехидную улыбку Тэхён, разместив локоть на дверце машины и уперевшись им в стекло для должной опоры, а второй рукой придерживает руль снизу, играясь с регулировкой громкости звука и вынуждая Чонгука жмурить глаза от резких басов по ушам. Трек сейчас играет ему знакомый до ужаса, но с названием он теряется, зашазамить не успевает, а просить Тэхёна переключить обратно он как-то и не решается. — Ты просто ненавидишь сюрпризы, а моя идея обескуражит уж точно.       — Тогда зачем спрашиваешь, раз идея всё равно имеется? Но, так или иначе, я заинтригован, — Чонгук позволяет себе рассмеяться и прикрыть глаза, откинувшись в кресле. — Эй, водитель, рули уже в сторону дома, мне завтра на учебу и на смену так-то.       — А как же романтично посидеть в машине около реки и признаться в вечных чувствах любви?       — А мы разве не уже? — Чонгук приоткрывает один глаз, щурится и прыскает: — Я вообще-то всё ещё ношу твои браслетики.       Он ловко вздёргивает руку, слегка опуская рукав и демонстрируя вязаные красные нити вокруг запястья. Крохотная подвеска с серебряной планетой покачивается из стороны в сторону, а после цепенеет под чужим изучающим взглядом. Тэхён вглядывается в выпадающие ниточки, в крепкий узел на браслетике и тянется к подвеске пальцами, аккуратно покручивает меж своих грубых подушечек и улыбается, произнося тихое:       — Я сплету новые. В знак нового эпизода нашей с тобой вечности.       И закрепляет сказанное коротким смазанным поцелуем, заставляя все эмоции Чонгука застрять намертво в трахее, без единого шанса на огласку и прозаичное оправдание собственной слабости перед единственным в мире человеком, достойным таких зрелищ.       — Ты в перерывах между дипломом и матчами будешь этим заниматься?       — Для тебя, Чонгук, я всегда найду свободное время. Как и на всё, что с тобой связано, — отрезает. Смотрит обратно на дорогу, держит крепко чужую руку, переплетает пальцы и с помощью голосового набора озвучивает наконец адрес жилого комплекса в месте назначения маршрута.       На подземной парковке они целуются еще минут пятнадцать: трогают друг друга, прижимают и пытаются заполучить каждый миллиметр тела в свое полноправное пользование. Они не заходят дальше, стараются игнорировать растущее возбуждение у обоих и просто гладят, пробегаются зеркально по спине, бокам и замирают на поясницах. Чонгук разве что привстает, чтобы удобнее усесться, а Тэхён подло пробегается пальцами по чужой ягодице, чувствуя ответный щипок под ребрами и сказанное:       — Пора.       Тяжелый вздох на пару, быстрые поцелуи в щеки, нос, висок и еле слышное: «Ну и? Почему не собираемся?», растворившееся в очередном влажном поцелуе под сбитое дыхание.       Тэхён стоит возле капота своего автомобиля, опираясь на него бедром и поглядывая на Чонгука, который суетливо складывает мусор в первый попавшийся пакет, который они нашли в багажнике. Такие порывы к чистоплотности за ним не наблюдались ранее, а тот факт, что он суетливо вызвался прибраться, Тэхёна искренне удивил. Мешать он, естественно, не стал, потому стоит поодаль и наблюдает за тем, как Чонгук в очередной раз стукается затылком о верх кузова, когда пытается выпрямиться и не задеть при этом рядом стоящий автомобиль в соседнем слоте парковочного места. Тишину разряжает лишь шуршание пакета и картонных стаканчиков в нём, а обнаруженная на заднем сидении бутылка воды сиротливо стоит аккурат возле колеса, дожидаясь своей участи в сетке для переработки возле помойки. Чонгуку бы и в мыслях такой же клининг провести, только вот сил хватает исключительно на хёндай Тэхёна, а для собственного блага он решает подождать более подходящего момента и настроения, располагающего к генеральной уборке своего рассудка. Чем больше времени он проведет не в своей голове, тем проще будет заснуть, потому что биологические часы уже кричат о необходимости лечь спать, а растущая тревога, посредством физической нагрузки и зацикленности на порядке, наконец приглушается.       — Пошли, — выдает Чонгук, собрав в пакет всё, что обнаружил на задних ковриках и сидениях. Он без слов показывал какие-то обертки, упаковки и прочую ерунду Тэхёну, получая в ответ немое согласие, и следом также откидывал всё в мусор без зазрения совести.       Они поднимаются по лестнице медленным шагом, а возле помойки стоят в нависшем молчании, пока оба сортируют мусор по разноцветным урнам и о чём-то сосредоточенно думают. Им не нужно по второму разу проговаривать всё то, что уже было озвучено, они лишь прокручивают слова из раза в раз и вычленяют необходимое для каждого. Вера друг в друга сильна, в слова — тем более, отсюда короткое касание ладони к ладони и незаметный кивок на сведенные к переносице брови. Понимание на вербальном уровне.       Поравнявшись, Чонгук идёт в сторону аллеи к своему подъезду, разглядывает пустую спортивную площадку непроизвольно, а после слышит раздавшийся в ночной тишине голос Тэхёна:       — Не забывай, пожалуйста, беречь себя.       Неожиданно нахлынувшее чувство вины вдруг скребется где-то под кадыком, рвётся наружу множественными оправданиями и привычными заверениями о полном порядке ситуации, но выходит у Чонгука лишь слабо угукнуть и остановиться возле двери в подъезд.       — Я не настолько глуп, чтобы не контролировать это.       Глуп. И контроль отсутствует напрочь.       — Просто помни о том, что ты у меня единственный, — добавляет еще тише Тэхён, стоя напротив и засунув руки в карманы куртки. Он также кутается в шарф, прячет нос от морозного ветра и мысленно проклинает чертовски дискомфортный влажный климат в который раз.       Чонгуку хочется ответить, что тот у него, так-то, тоже единственный, но Тэхён понимает всё и без лишних слов, прикрывает глаза и кивает медленно, шурша в кармане связкой ключей и выдыхая теплый воздух в ткань шарфа.       — Постарайся просто лечь спать. Без лишних накручиваний и прочей заботы, — добавляет он прежде, чем оглянуться по сторонам и, завидев поблизости снующих людей, лишь протянуть вперед руку в привычном жесте.       — Постарайся не переживать обо мне больше, чем о самом себе, — с хлопком сухой ладони о чужую произносит Чонгук, встряхивая головой и сталкиваясь взглядом с Тэхёном. Каряя радужка искрит недосказанностью и привычными контраргументами, но Чонгук стоически терпит каждую неозвученную напасть и лишь коротко улыбается, добавив: — До завтра, Тэхён.       — До завтра, Чонгук.       И после высунутого носа из-под шарфа, мягкой улыбки в адрес друг друга, они наконец расходятся, только вот Тэхён остается стоять возле фонарного столба и дожидаться, пока в квартире на четвертом этаже загорится тусклый свет потолочной лампы. Чонгук же, решивший подняться по лестнице, останавливается на время в пролете между вторым и третьим, прижимается к бетонной стене и дышит через раз, не имея и шанса свыкнуться с мыслями, накатившими на него бешеной волной сразу после того, как тяжелая железная дверь подъезда с хлопком скрыла его от теплого и родного взгляда Тэхёна, оставшегося стоять на морозе. Всё впервые: взаимный и желанный поцелуй, Тэхён с его непозволительными касаниями в местах не особо дозволенных, чувство окрыленности и тугой узел в паху от чужих манипуляций. Чонгуку неистово хочется кричать, чтобы выплеснуть всё на волю, избавиться от хаоса в голове и хоть как-то привести себя в порядок, вернуть на первый план привычные мысли о нескладности своего тела и завтрашнем дне, загнаться по пустякам и забить голову привычными расчетами оставшейся части от зарплаты и сегодняшнего калоража. Распутать бы хоть один клубок, только вот сил не хватает даже на очередной лестничный проём.       Свет в коридоре зажигается сразу, как только у Чонгука хватает сил перешагнуть порог и выдать тихое: «Я дома» под щебет говорящей по телефону матери в гостиной. На кухне Чонгук старается игнорировать желание выглянуть в окно и подсобить свою интуицию — ему просто хочется верить, что Тэхён не отморозит себе задницу на улице. Найдя на полу нетронутую бутылку воды, Чонгук жадно прислоняется к горлышку и осушает почти поллитра за раз, громко сглатывая и стараясь избавиться от фантомного ощущения сладкого макфлурри у себя во рту. Смириться с произошедшим получается не сразу: пять минут в одном белье возле зеркала у себя в комнате, поставленная на фон пресловутая песня из плейлиста «Декабрь» и брошенный отчаянный взгляд на электронные весы возле ножки кровати. На них, как назло, скинуты вчерашние грязные вещи, отчего полноценный обзор на пустующий циферблат и разбитый верхний угол отсутствует — не дает Чонгуку и шанса идеально спроецировать картину предстоящего будущего, где он в слезах смотрит на убегающие из его глаз цифры и все пережитые за годы страдания. Для него смириться с непозволительным поступком равносильно уничтожению всех стараний, что он вложил в своё тело. Половина стаканчика мороженого с клубничным топингом приравниваются к недельной каторге, состоящей из голоданий и пешей прогулке до дома от метро. Мысленно, Чонгук уже прибавил к своему утреннему весу порядка пяти килограмм с лихвой, подумал ещё с пару секунд, и добавил ещё два для пущей запредельности ситуации, вспомнив, что в макфлурри добавляют ещё и сублимированную клубнику. Бороться с такими мыслями невозможно по причине отсутствия терапии в его жизни: он драматизирует, преувеличивает, гиперболизирует и уничтожает себя изнутри, загоняясь из раза в раз по одному и тому же поводу.       Один и тот же сценарий, один и тот же главный герой. Разве что пьеса эта далеко не мирового масштаба, а лишь личностного характера и собственного восприятия костлявого тела напротив зеркала у обвешанной плакатами стены.       После того, как очередная рождественская песня, по рекомендации Чимина оказавшаяся в плейлисте, включается третий раз за прошедший вечер, Чонгук вдруг яростно кидает первую попавшуюся вещь в стену, мысленно просит прощения у заношенной футболки, мертвенно упавшей на какую-то коробку у шкафа, а после подходит к ноутбуку на столе и злостно водит по тачпаду пальцами, желая избавиться от надоевших мотивов как можно быстрее. Ютуб находится в закрепленных вкладках, а спотифай прекращает работу почти одновременно с открытием первого видео из рекомендаций, только вот Чонгука это злить начинает, руки подрагивают на рефлексах и, уперевшись о стул коленом, он принимается искать то самое, что всплыло на миг в его подсознании крепким и устоявшимся воспоминанием.       Чонгук перескакивает с одного видео на другое, тонет в плейлистах и пытается за всё время вспомнить название того не особо популярного трека, постоянно звучащего из колонки Тэхёна чуть ли не на каждой тренировке во дворе. Даже пару раз невзначай тот включал её в наушниках, когда они делили беспроводные капельки на двоих в ночных поездках в пустых вагонах метро. Спросить у него самого не кажется интересным, потому что Чонгук тоже не ищет легких путей, тоже любит задачи со звездочкой и головоломки для людей с повышенным айкью, как пишут в заголовках по этой теме. Только вот память его все же подводит, хотя он помнит, что этот трек был и в медиатеке, и в истории просмотренных видео с переводом на корейский с самых первых времен. Даже включался иногда, не перематывался на следующий, звучал фоном. Но сейчас, по очередному закону хитрой вселенной, песня словно исчезает ото всюду, оставаясь лишь звуковой иллюзией, словно её и не существовало вовсе, что это их с Тэхёном выдуманное, необходимое и поглощающее. Слова из песни друг за другом звучат в голове, складываются в строки, и Чонгуку на миг мерещится, что трек он наконец находит, но на деле — очередной плейлист с незаурядной попсой нулевых, который не имела ничего общего с тем, что он искал.       Спустя долгие для его восприятия семь минут, Чонгук всё же возвращает вкладку со спотифаем, заходит в плейлист «Сентябрь», вглядывается в обложки альбомов каждого трека и наконец находит красноватое пятно среди других — серых, черных и безжизненных. Секундное осознание мрачности первого осеннего месяца вдруг отдается на языке неприятным послевкусием, ассоциируется с излюбленным занятием после приёма пищи и исчезает лишь с первыми нотами зазвучавшей из динамика колонки песни. Тэхён скрасил сентябрь своими извечными вылазками на Хондэ, бесплатными билетами в первые ряды на баскетбольные матчи, походом в гончарную мастерскую в виде подарка на его день рождения и просто своим существованием под боком вечно понурого, не только от осенней хандры Чонгука. И не важно, что Сеул в это время был по истине солнечным, теплым и чарующим. У Чонгука круглогодичная хандра, как ему самому иногда кажется. И даже сейчас, когда первые слова песни окунули его в воспоминания сентябрьской атмосферы, окутали его целиком мягким облаком скрытого подтекста песни, Чонгук наконец понимает, почему этот трек Тэхён так часто включал на фон всё это время.

alextbh- between

      Вернувшись обратно к зеркалу, Чонгук на пару секунд прикрывает глаза, отсчитывает размеренно до пяти и приоткрывает медленно веки, начиная рассматривать свое тело с острых и слишком выделяющихся щиколоток.       «You know what the fuck is up, boy» — косточки кажутся несуразными, слишком острыми и заметными, даже кривовато смотрятся, если придираться к параллельности строения. Сбоку и вовсе видно впадину между столкновением с сухожилием сзади и достаточно широкую стопу в целом. Чонгук прекрасно понимает, что происходит. Он начинает с меньшего — с низов своего тела, с низов своего восприятия этого мерзкого со всех ракурсов тела.       «There’s a universe in your eyes» — Тэхён постоянно говорит о его глазах. Даже раньше — долгие годы твердел между делом, сравнивал со вселенной, заявлял о каких-то там секретах на дне зрачков и недосказанности на радужке, а потом смеялся тихо, говоря, что однажды до Чонгука точно дойдёт. Дошло, кажется, раз Чонгук через силу поднимается своими вселенскими глазами выше, говорит сам с собой, ищет оправдание своему телу и старается сдержаться от неистового желания достать со дна рюкзака блистер таблеток. Разглядывает свои тонкие икры, подмечает еле видные очертания мышц ближе к низу, а в профиль и вовсе поражается осознанию собственной неустойчивости в привычном понимании. Тело ведь держится на этих худых ногах — непостижимо.       «Like you never had a lover, boy» — с такими бёдрами проще даже найти объяснение, почему собственное тело не кажется привлекательным. Угловатые, узкие и с засохшими пятнами от нервных расчёсов. Он не привык носить шорты, не ходит в общественные бани и бассейны, игнорирует отпуск на море и старается носить только широкие штаны, чтобы не слышать перешептывания за спиной о собственных ногах с тощими бедрами. Предстать однажды перед Тэхёном в таком вот виде кажется просто непозволительным, до ужаса неэтичным по отношению к этому человеку.       «Stardust had altered my mind» — Чонгуку не привычно менять собственное мнение даже под неимоверными напорами и ценностями общества. Даже собственные установки, заданные долгими годами ранее, всецело контролируют его сознание и борются с мелькающими изредка поползновениями в их адрес. Ткань черного нижнего белья впивается в кожу, скрывает под собой уязвимость и не дает шанса загнаться хотя бы по поводу собственного мужского достоинства. Чонгук старается не думать об эрекции, размере и эстетической составляющей своего члена, лишь мельком проводит сравнение с просмотренным недавно коротким порно роликом и выдыхает от осознания, что хотя бы здесь у него всё не так запущено. Либидо на фоне гормональных сбоев из-за питания низкое, но и это с медицинской стороны поправимо.       «You know when it hits right» — рано или поздно к этому бы он пришел. Сам или с чужой помощью — не столь важно. Достигнуть апогея ненависти он уже давно сумел, а вылезти со дна, к сожалению, попыток не предпринимал. Сейчас ему тоже кажется, что это не больше, чем очередной трюк собственного рассудка, что через час он уже будет чувствовать острую боль в кишечнике, а ночью подрываться с кровати и скрываться в уборной на долгие десятки минут с включенной в кране водой на фоновое сопровождение и сокрытие тайны. И собственный живот с маленькими белесыми растяжками ближе к лобку, почти плоский, лишь сбоку слегка вздутым кажется, но это лишь обман восприятия травмированного мозга — не более. Даже кожи лишней нет, если попытаться натянуть, только узкая талия, косые мышцы, еле проглядывающиеся под тусклым светом лампы и извечная сыпь ниже пупка от постоянного неудачного бритья.       «You know when it feels right» — собственное тело ощущается иным. Оно всё такое неказистое, уродливое и неидеальное, каким было и прежде, только вот Чонгук не видит тех придуманных объемов, не видит в своих руках ничего кроме очевидной худобы и слабых трицепсов. Шершавые локти, пара глупых татуировок на предплечье, тусклые волоски и выпирающая косточка около запястья.       «Elevate to the skies» — в обратном маршруте и желательно сразу в преисподнюю, чтобы свариться заживо в бесовских угодьях и принять всю мировую ненависть этим телом без промедления. О небесах речи не идет, о возможности вкусить райских яблок — подавно. Он яблоки последний раз ел только в сушеном виде и то года три назад. Начитался историй на форумах, посмотрел на свою шею, огладил выпирающий кадык и представил на себе процесс застревания острых кусочков в глотке. Сейчас же смотреть на свою шею хочется без лишних мыслей об удавке. Огладить кадык — порезаться и испить хоть разок крови, а не собственной желчи в периоды мерзкого кашля над унитазом.       «Speed it up or stay in slow motion» — Чонгук бы лучше зациклился в моменте прошедшего вечера. Вернулся бы обратно в пропахший цитрусами хёндай, оставил свой след в истории и на губах Тэхёна, а не разглядывал бы сейчас свои с неподдельным сочувствием к самому себе. Обветренные, сухие и кровавые местами, с корочкой в уголках и слегка припухшие до сих пор. Тэхён целовался жадно, глубоко, вгрызался и слизывал, рычал и стонал сладко, сминал губами и ловил каждый ответный звук с напором и властью.       «Oh, either way I’ll prove my devotion» — вселенная в глазах безгранична, как ему теперь самому кажется. В них всё: то самое зеркало, о котором твердят и верующие, и отрекшиеся от высокого люди, недосказанности колоссальные масштабы и секреты в переливах карего под светом настольной лампы. В них преданность, о которой поётся в строчках, в них преданность, о которой пытается кричать Чонгук каждый раз, когда сталкивается с Тэхёном взглядами и сходится мыслями.       «Oh, let me give it to ya» — отдал бы всё тело без остатка в чужое пользование. Не жалко. Такое не жалеют. Желают, как оказалось.       «Nothing ever comes between» — между ними сейчас расстояние в сотню метров и бетонные стены монолитных многоэтажок. Между ними лишь физическое, ментальное давно едино. Их нить натянута до предела, а другая — на запястье — висит расслабленно, окольцовывает. Чонгуку хочется сердце вырвать и в другое тело перенести, чтобы заявиться к Тэхёну в надлежащем виде и попросить прощения за то, что прежде приходилось лицезреть сие уродство, трогать сие безобразие и, как кажется, представлять сие непотребство за такого же рода делами.       Фраза зацикливается, Чонгук — тоже. Бегает взглядом от макушки до кончиков пальцев ног, пытается заострить внимание на очередной детали, но лишь продолжает шептать вместе с песней приедающиеся слова и представлять рядом Тэхёна, который бы трогал его каждый раз, когда Чонгук акцентировал бы внимание на какой-либо части тела. Тэхён бы говорил много, как любит, твердил бы что-то своим глубоким низким голосом, внушал бы иные мысли, уверял в правдивости и честности собственных слов, доказывал бы, что Чонгук красивый всецело. Глаза, улыбка, тело — всё. Чонгуку хочется верить в то, что Тэхён не сбежит, не скажет ничего отрезвляюще-мерзкого, не пристыдит, просто продолжит смотреть на него также, как смотрел в тот самый вечер у подъезда после тренировки. Так, словно Чонгук — олицетворение песни, причина постоянного повтора её воспроизведения и доселе незнакомое ощущение возвышенных чувств и эмоций.       Переложить ответственность приравнивается в его понимании к отказу от сущего бытия и запрету на будущие перспективы, побегу от реальных проблем и грядущих изменений. Отсюда однажды справиться с тем, что со своим телом сотворил за все эти годы, ему придется самостоятельно. Даже сейчас, окинув свой силуэт в зеркале быстрым взглядом, Чонгук лишь тяжко выдыхает и вновь смотрит то на собственный рюкзак, то на узловатые пальцы с многозначными татуировками на фалангах, а маршрут до ванной комнаты строится непроизвольно — все же привычное. Приравнивает по итогу к тому самому побегу от ответственности и бьющему по самолюбию осознанию. И требовать от Тэхёна ответственности за собственные действия в таких ситуациях просто не позволительно, раз сам Чонгук бежит от неё по излюбленному маршруту «комната-коридор-ванная», не желая признавать поражение и разгребать сопутствующие проблемы. Ещё один взгляд на собственное тело становится фатальной ошибкой, потому что Чонгук яростно скидывает с весов гору одежды, ставит их на ровный участок плитки в комнате и после легкого касания пальцем дожидается загоревшегося экрана с треклятыми черными нулями и одинокой точкой между ними.       Он упивается обсессивными мыслями в голове, отсчитывает до пяти вновь и старается придерживаться очередного плана, всплывшего в подсознании за секунду до: «Если цифра перевалит за пятьдесят пять, то пять таблеток на ночь — точно действенный способ». Иного варианта развития в его голове почему-то не возникает, отсюда, увидев привычные пятьдесят, Чонгук хмурится и осмысляет увиденное как-то слишком долго: встаёт на весы заново, двигает их чуть ближе к кровати, задерживает дыхание, но цифра стоит на месте, не взлетает к предначертанным в мыслях пятидесяти пяти и не показывает хозяину даже малейший факт съеденного часом ранее мороженого.       Песня звучит на репите, звонкий голос матери в соседней комнате периодами всплывает на фоне звучащей мелодии, и Чонгук теряется в обилии посторонних звуков, не может сконцентрироваться на собственных тяготящих мыслях и просто оседает возле кровати на пол, продолжая боковым зрением смотреть на своё тело в отражении напольного зеркала. Всеобъемлющее чувство ненависти к себе поглощает, терроризирует и уничтожает каждую клеточку тела. Сил на то, чтобы дойти до ванны, включить воду и просто разрыдаться в голос нет вовсе. Ненависть к человечеству прогрессирует равносильно — не даёт успокоиться даже посредством перекладывания её с себя на поступки и слова людей из прошлого. Постоянное «если бы» застревает в горле, генерирует всевозможные исходы настоящего, в которых Чонгук не сидит сейчас на холодном полу, позабыв включить обогрев, где он не страдает долгие годы от непринятия собственного тела, где не приходится придумывать очередные отговорки и не прятаться за оверсайз шмотками, лишь бы люди не тыкали в него пальцем по всё той же чёртовой причине — негоден для пребывания в рамках человеческого общества, не приспособлен для социума и не идеален по всем возможным стандартам.       Чтобы хоть на пару минут совладать с собой и успокоиться, Чонгук прикладывает титанические усилия для изменения курса собственных мыслей и, поднявшись на ватных ногах, он оседает уже в компьютерном кресле, переключается между вкладками и открывает излюбленный женский форум на главной странице, стараясь найти среди топиков различных тематик хотя бы одну, которая косвенно, но помогла бы разобраться в себе. На часах в углу экрана уже почти три ночи, а добрая треть декабря позади — канун Рождества уже через неделю, отсюда раздражающие тематические дизайны всех сайтов начинают бесить не меньше, чем праздничные мелодии из каждого динамика на улицах и в помещениях.       Чонгук опирается подбородком в согнутое колено, бегает глазами по обсуждаемым сегодня темам в разделе «Любовь и отношения», натыкается лишь на истории негативного содержания и душещипательные, по мнению комментаторов, моменты из чужих жизней. Он не эмпат, у него тяжело с сопереживанием, отсюда очередная история про измену остается без должного внимания и реакции от пользователя prayforchanel, а следующая и вовсе игнорируется, когда в самых первых Чонгук спотыкается взглядом о слова: «я подверглась буллингу». Читать такого рода вещи ему неинтересно из собственного опыта — сам подвергся, сам пережил, так смысл упиваться чужими страданиями такого же рода, если и своих по сей день предостаточно? Вон, посмотрел в зеркало и схватил истерику, хотя посыл в мыслях был абсолютно иной. Хотелось хоть раз принять, смириться и проигнорировать, последовать словам Тэхёна и просто напросто перестать измучивать себя, но всё вернулось на круги своя, как ни крути. Не закинулся таблетками — уже победа, но завтрашний рацион заведомо мысленно сокращен, а маршрут исключительно пеший. Что до университета, что от метро до дома после работы.       Через двадцать минут Чонгук устало утыкается лицом в подушку, ставит будильники и ещё раз размышляет о блистере слабительного на дне рюкзака, но поддаётся уловкам Тэхёна на крошечный миг, сжимает руки в кулаки и заглушает в себе неимоверное желание сорваться. Заснуть у него получается только после очередного мозгового штурма на волнах тревожности и переосмысления сегодняшнего дня. Слишком много эмоций, слишком много событий, но в сон он проваливается после повторного проигрыша момента их с Тэхёном поцелуя в белом наполированном хёндае на подземном паркинге.       На самом деле Тэхёну смело можно выдавать премию за эпичные появления в любых пригодных и не очень пространствах, потому что завалиться в кофейню к Чонгуку с возгласом:       — И даже не смей думать, что это как-то связано с футболом, — всё бы ничего, но флаг Нидерландов, который был небрежно накинут на плечи, никак не вписывается в его тотал-блэк аутфит, очевидно слизанный с очередной подборки из пинтереста.       Чонгук, стоящий в эту секунду посреди зала с грязной тарелкой около столика, лишь нервно дергает нижним веком, стараясь совладать с пробирающим его смехом, а пара посетителей, что уютно расположились за дальними столиками у панорамных окон, лишь смущенно отводят взгляд от развернувшейся в дверном проеме картины.       — Дверь закрой, дует, — собравшись, Чонгук лишь прекращает рассматривать Тэхёна в этом черном дутом пальто нараспашку и флагом позади и возвращается к уборке круглого маленького столика. Свободной рукой протирает деревянную поверхность от крошек, комкает грязные салфетки и скидывает их в стакан с кофейной гущей на дне, периферийным зрением подмечая, как Тэхён вытирает подошвы кроссовок о коврик при входе и движется в его сторону, крепко придерживая кончик флага около плеча.       — А как же приветственное рукопожатие, раз даже на слова я сегодня, видимо, не претендую, — он театрально выпячивает губу, и заламывает темные брови, поглядывая на Чонгука с легким ехидством.       — Я занят, — фыркает в ответ, — если ты не заметил.       Демонстративно кивает на ладонь с тарелкой и ярко-красной тряпкой, а после выпрямляется и мягко стукает его плечом, расплывшись в ответной мягкой улыбке. Взгляд невольно цепляется за слегка блестящие от питательного бальзама губы, а мозг воспроизводит вчерашние события отчетливой кинолентой, заставляя поежиться от дискомфорта окружающего пространства и невозможности коснуться их вновь в данную секунду.       — Так все же, к чему флаг? Неужто из Амстердама его притащил тогда? — спрашивает Чонгук, когда ставит аккуратно тарелку с чашкой в раковину и включает напор воды, тут же поворачиваясь к Тэхёну всем корпусом, пока кружка не заполняется до краев, а крошки не смываются вместе с остатками кофе.       — Так-то да, он со мной ещё с тех времен, — спокойно говорит Тэхён, наконец снимая со своих плечей флаг и укладывая его небрежным комком на зону выдачи. Захватывает пальцами пару салфеток и стирает образовывающиеся лужицы растаявшего снега. — Но со мной он сейчас по иному поводу.       Чонгук заинтересованно выгибает бровь, нажимает на рычажок крана и возвращает все внимание копошащемуся с появившимся потопом Тэхёну, не сдерживая улыбки и легкого смешка. Он изучает маленькие надписи черным маркером на ткани флага Нидерландов, которые целиком распознать не может из-за скомкавшихся участков и размытых букв. Да и похвастаться идеальным английским Чонгук точно не в состоянии, а здесь, как он понимает, и вовсе ему незнакомый — нидерландский. Тэхён отмалчивается, усердно вытирая набегающую воду, а после просто сдается, стряхивает весь скопившийся снег с ткани прямо на пол под грозный взгляд Чонгука и наконец говорит:       — Я человек предсказуемый, ты сам это говорил, но извернуться с подарком на Рождество я всё-таки решил, — и скидывает из-за спины рюкзак на пол, прямо на мокрый от снега флаг Нидерландов. Роется в большом отсеке с минуту точно, то и дело чертыхаясь и поглядывая на стоящего за кассой Чонгука, а после наконец выуживает небольшой бумажный конверт с золотым орнаментом и серебряной втиркой на узорах, протягивает его вперед и говорит: — Открывай.       Чонгук ещё какое-то время крутит его в руках, рассматривает, оттягивает момент, оборачивается на незаинтересованных в их диалоге посетителей, после еще пару раз поглядывает на камеру позади себя и спрашивает:       — Там миллион долларов? Карточка с безлимитным балансом?       — Лучше.       — Ого, абонемент на мануальную терапию до конца жизни?       — Это было вторым вариантом подарка, но я предпочел первый.       И Чонгук наконец открывает конверт, достает от туда небольшого размера бумажку и крутит её с замершим сердцем, вглядываясь в каждое написанное слово, в короткую стрелку с правой стороны, в пропечатанный логотип компании сверху и расплывается в неподдельной счастливой улыбке, тут же обращая всё своё внимание на Тэхёна и произнося еле слышно:       — Ну что, в Пусан?       — Получается, что так.       Тэхён заражается его улыбкой, тянется вперед за конвертом лишь для того, чтобы незаметно провести по пальцам чужой руки и коснуться лишь раз в не совсем подходящей для такого обстановке.       — Не Амстердам, конечно, но я обещаю реализовать всё в лучшем виде для нас двоих, Чонгук. Поэтому смело бери выходные на пять дней и готовь самый лучший образ для такого события.       — Но сейчас ведь декабрь.       — С тобой рядом у меня всегда на душе июнь, Чонгук.