двадцать один

      Если с заботой Чонгук периодически был в состоянии мириться, то с гиперопекой у него был жесточайший конфликт. Внутренний, внешний, показательный — абсолютно любого формата. Грубость граничила с криками, подпитывалась агрессией и возгоралась под каплями ненависти. С матерью по этой причине отношения безобразные, хотя предпосылки для искоренения ситуации были с обеих сторон. Чонгук смягчался, отвечал сухо, но по делу на каждый её расспрос о местонахождении и деятельности за пределами её зоны видимости, в то время как сама мать уменьшала количество отправляемых ему в день сообщений и сводила к нулю донимающие звонки на протяжении суток. Только вот наладившаяся гармония разрушалась обеими сторонами единовременно: мать звонила — Чонгук грубил и ровно наоборот. Виноватым никто из них себя не считал, отсюда гиперопека закрепилась в их взаимоотношениях на долгие годы, а полное совершеннолетие Чонгука не освободило его от допросов с извечными попытками разузнать что и где делает её собственный сын. И пока звонки продолжают игнорироваться, а в какао контакт и вовсе заблокирован, Чонгук терпит вечерами чужие надрывные плачи и иные манипуляции эмоциональной матери, которая всецело уверена в том, что однажды сыну точно станет совестно за свои проступки по отношению к ней.       Тэхён об этой ситуации наслышан ровно настолько, насколько и Чимин — тема поднималась во время общих посиделок в университетской столовой под звон металлических палочек и очередную отговорку Чонгука попробовать сегодняшний обед. Для него это всё в купе безумно болезненно. За едой темы идут хуже, а вне её и вовсе замалчиваются — переводятся на другие. В обществе не принято не уважать старших, в частности матерей. В Корее, в принципе, тяжко с конфликтами в семье — не совсем этично выносить за пределы порога дома, но иногда глотку рвать хочется от ненависти к определенной черте характера, перекрывающей всё остальное. Отца Чонгук просто ненавидит, но и не лицезреет его каждый вечер на паре десятков квадратных метров. А вот мать — создание вездесущее: и над душой во время ужина из чашки с водой постоит, и в окно помашет по возвращении с работы, а потом и вовсе зайдет с утра в душ узнать о прошедших сновидениях. Чонгуку сны не снятся, кошмары разве что с завидной редкостью, да и те всецело отражают все насущные проблемы, одна из которых в такие моменты стоит ровно напротив. Потому диалога не случается, а настроение Чонгука с первых минут пробуждения катится во владение хтони.       Предпринимаемые попытки Тэхёна как-то влезть в семейные разборки двух упёртых людей заканчиваются на начальных этапах, а после Чонгук выкатывает долгую подготовленную речь о том, что всё это — бесполезное занятие, и своего отношения он не изменит ни коим образом. Тэхён на это дуется вечно, объясняя, что только из благих намерений для лучшего будущего своего близкого человека. Но Чонгуку даже объяснения о банальном наследстве слышать уже поперек горла — не претендует, не рассматривает со стороны быстрого заработка, да и вообще общего с этой дамой иметь не хочется отродясь. Но он уже родился, живет под её крылом, не имея обыкновенной финансовой возможности съехать на съемную квартиру в связи с баснословными залогами в столице. А на кошивон у него нет моральных сил — жить буквально в коробке, размером в пару квадратов, кажется самоубийством для человека, который ценит личное пространство и упивается просторами его объемов. Чем больше свободного места рядом, тем больше у него шансов заполонить это своими мыслями и упиваться ими долгие часы. В кошивоне он разве что мог рассчитывать на угасание последних надежд о перспективном будущем в кратчайшие сроки, да и полежать на полу с раскинутыми руками в моменты вселенского отчаяния не выйдет — просто не хватит места.       Мать часто манипулирует в силу своего характера, потому разбрасывается угрозами запереть сына дома и отнять, как у малолетки, все гаджеты на неопределенный срок. И если бы Чонгук каждый день вёлся на них, то вырос бы сейчас не человеком с навыком адаптации под любые негативные ситуации, а комнатным растением без шанса на социальную жизнь. Он и без матери удачно справляется с этим, только разбирается в тонкостях налогооблажения, документооборотов и перспектив на рынке труда без какой-либо помощи. Здесь нужно быть просто самостоятельной личностью в нынешних реалиях, которая самозабвенно окунулась во все «взрослые» дела без возможности отсрочить такие вещи до ситуаций, требующих данных навыков.

***

      Чонгук забирает конверт с собственным билетом обратно, прячет его под кассу и ставит быстрое напоминание в телефоне забрать его после смены, а после поворачивается к кофемашине, бросая через плечо:       — Кофе?       — Ягодный пунш, если можно, — и улыбается мягко, опирает щеку о свою ладонь и устраивается удобнее, пиная рюкзак с флагом ногой в сторону стойки, чтобы не мешать лишними элементами на проходе для грядущих посетителей.       Потянувшись рукой к полке с пластмассовыми баночками, Чонгук подцепляет одну из них, высыпает сушеные ягоды на дно картонного стаканчика и добавляет пару долек свежего лимона, которые Тэхён в любом случае попросил бы после. Доливает кипяток из бойлера и принимается медленно помешивать деревянной ложечкой, обернувшись вновь к пристально смотрящему за ним человеку по ту сторону стойки. Черное пальто настежь распахнуто, именная толстовка волейбольной команды прячется под теплым флисовым шарфом, а сам Тэхён улыбается так мягко, что сердце у Чонгука щемит. Хочется совладать с молниеносным желанием притянуть его за шею к себе и завладеть полноправно этими влажными от бальзама губами. Кажется, Тэхён вечно пользуется каким-то определенным и с экстрактом манго, отсюда распробовать хочется их неимоверно, вспомнить вкус экзотического фрукта, о котором Чонгук уже давно позабыл. В бальзаме калорий нет, переживать не придется — это хотя бы не предательское клубничное макфлурри.       Сегодня в нём разве что два американо и протеиновый батончик без белого сахара, который он отхватил по акции «один плюс один» в круглосуточном, сразу покончив с предстоящими размышлениями о завтрашнем приеме пищи. Эдакий вклад в будущее, как никак.       Тэхён крутит телефоном по часовой стрелке, придерживая пальцем по центру экрана, а после вдруг останавливает его, что-то неожиданно вспоминая. Озирается по сторонам, поднимает взгляд на Чонгука, смотря на него пристально и с легким прищуром. Тэхён протягивает телефон вперед, проводит по экрану подушечкой пальца и тычет ногтем в крохотное сердечко с еле заметной «2» возле него прямо под громадными цифрами текущего времени. Чонгук сначала цепляется взглядом именно за них — 6:50 после полудня. Первые секунды он просто не понимает, что именно пытается донести до него Тэхён, а после уже подмечает маленькую двойку с сердечком чуть ниже.       — Хочу хотя бы раз побыть слащавым идиотом и поотмечать хоть какие-то годовщины, — тут же выдает Тэхён, постукивая пальцами свободной руки по столешнице и нервно тряся коленом в невидимой для Чонгука зоне. Секундное замешательство на его лице, подкрадывающаяся волна самозабвенного ощущения тупости и стыда за собственные поступки, но Тэхён держится — выжидает чужую реакцию.       — Серьезно? Счётчик дней? — у Чонгука брови невольно ползут вверх, натягивают тонкую кожу лба в видимые морщины, а уголки губ подрагивают от еле сдерживаемой улыбки. Ситуация до ужаса трогательная, если так посудить.       В Тэхёне частенько проскакивали такого рода мысли. Это было просто очевидным из-за его бесконечной любви к сериалам от нетфликса и доскам на пинтересте по всем возможным тематикам. Рано или поздно он бы выдал что-то такого рода, будь то стеклянная баночка с этикеткой «сто причин, почему ты мне симпатичен» или же предложение сделать слепок сцепленных рук в той гончарной мастерской в двух экземплярах, чтобы поставить на полочку и любоваться в дни разлуки. У Чонгука с романтикой общего ровным счетом — ничего, для него идея для свидания всё ещё единственная — пресловутая прогулка вдоль реки Хан, да полюбоваться шоу фонтанов в теплый период. Для него подарки — только необходимое в ежедневном обиходе или полезное по меркам физического состояния. В незаурядное он не лез, необычное считал безделушками по сравнению с общей массой, а смешные предпочитал дарить без повода, так, ради совместного веселья. В целом подарки Чонгук выбирал нужные, да и то по простой причине своего излюбленного сообщения:       «Жду вишлист со ссылками на каждую нужную вещь и её примерный ценник».       Зато не прогадывал — дарил только нужное, пусть и без должной атмосферы сюрприза.       Только вот с Тэхёном у него периодами бывали несостыковки характеров и мнений, в то время как Чимин лишь радовался упрощению ситуации и ждал в подарок действительно что-то нужное, выкатывая из раза в раз один и тот же список, который Чонгук, словно ивент-календарь, уже почти весь заполнил. Тэхён же сюрпризы просто обожал, просил Чонгука выбирать на свой вкус, идей не подкидывал и отмалчивался о необходимом. Собирать из раза в раз по крупицам чужое состояние вещей, гаджетов или иных предметов было затруднительно, а с подарками в виде подарочных сертификатов или абонементов у Чонгука просто не ладилось. Не знал, что в тренде, не знал, нужно ли Тэхёну, к примеру, годовое посещение пилатеса или сто тысяч вон в Олив Янге. Даже сейчас, получив раньше срока свой подарок на Рождество, Чонгук всё ещё пребывает в раздумьях о том, что же преподнести Тэхёну. Желательно эквивалентно стоимости, а с расценками на билеты на поезд, он особо и не знаком.       И сейчас, смотря на открытую демонстрацию их начала на чужом экране в крохотном виджете, Чонгук разве что может глупо улыбнуться, так и застыв с картонным стаканчиком в руке, продолжая помешивать пунш деревянной палочкой. Тэхён слишком счастливый, смотрит так заискивающе, молчит и периодически нажимает на экран вновь, возвращая привычную яркость и обои с валяющемся в снегу Ёнтаном. Гости, сидевшие за дальним столиком, принимаются вдруг суетливо собираться, вырывают Чонгука из своих мыслей в этот же миг, стирают с его лица дурацкую улыбку и возвращают привычное — размеренное, словно не заинтересованное в происходящем. Он вдруг вновь бросает взгляд на цифру под сердечком, затем на Тэхёна и хмурится буквально на секунду, понимая всю ситуацию целиком.       Всё же воспринять этот символичный виджет у Чонгука получается не сразу — несомненно мило, но они, чёрт возьми, взрослые мужчины. Тэхён и вовсе служивший, так еще капитан баскетбольной команды и помощник руководителя отдела в своей компании, где подрабатывает оффлайн на выходных, а в остальное время на удалёнке. Чонгук искренне пытается не смеяться с забавного лица Тэхёна напротив, но не сдерживается — прыскает в ладонь и отворачивается, чтобы пару раз мотнуть головой и произнести:       — Слащаво. Пиздец насколько.       — Эй! Я так-то единственный, кто вообще отвечает за романтику в наших взаимоотношениях.       — Я и не претендовал на эту роль. Даже не рассчитывал, что что-то изменится настолько, что ты решишь создать счётчик дней.       — Изначально я хотел предложить купить хотя бы одну парную шмотку.       — Я не собираюсь носить хоть что-то из твоих подборок с пинтереста, сразу предупреждаю.       — Нижнее белье так-то — всегда импровизация. Изюминка автора.       — А носки?       — Когда как, — Тэхён уже смеется открыто, почему-то по инерции прощается с гостями одновременно с Чонгуком, прослеживает взглядом закрывающуюся дверь и добавляет: — Ты против парных вещей?       — Вообще-то, я ношу красные браслеты столько, сколько себя помню.       Демонстрирует спрятанные под свитшотом ниточки Чонгук, отодвигает слегка рукав, а после цепкого взгляда прячет всю ладонь в нем вновь, отходя к бойлеру и добавляя еще немного горячей воды. Ставит стаканчик перед Тэхёном, заведомо кинув туда кубик льда, а после говорит:       — Давай пока остановимся на них.       Чонгуку эта задумка сначала кажется глупой до ужаса, но уже вечером он скачивает точно такое же приложение и оказывается в тупике. Поставить виджет с отсчетом дней на экран блокировки он может только в случае удаления другого — такого родного и давно уже прижившегося. Убрать крохотный виджет с погодой он не может просто из принципа — лень заходить в приложение, отсюда встает в ступор и испепеляет взглядом инструкцию по установке виджета с отсчетом дней. Будь проклят Тэхён, который очевидно не спроста затеял это всё. Чонгук решает отложить установку виджета на неопределенный срок, помечает в стоящем на столе маленьком календаре вчерашний день красным маркером, дорисовывает такое же аккуратное крохотное сердечко возле четырнадцатого декабря, а после откидывается на стуле назад, подбирая под себя ноги. Смотрит испепеляюще то на предстоящую неделю, то на экран ноутбука, где по пятому кругу циклится всё тот же трек, которому Чонгук незамысловато дал название «наш с ним».       Про романтизацию каких-либо моментов жизни Чонгук толком не знал, лишь читал на форумах и в тредах в твиттере, слышал в разговорах окружающих, но в подробности не вдавался. Это казалось чем-то странным, особенно при достоверном факте достаточно скучной рутины, в которой найти момент, подходящий для такого фокуса подсознания, тяжеловато. Чонгук еще какое-то время смотрит в потолок, неистово желая запечатлеть свои чувства в себе на долгий срок, проникнуться открытой симпатией Тэхёна и его заинтересованностью в начавшемся этапе, но сводит к тому, что, кажется, слишком романтизирует весь этот момент. Вспоминает описания, сравнивает с запомнившимися ситуациями, о которых писали пользователи мировой паутины, отсюда и приходит к выводу, что действительно неправдоподобно заставляет чувствовать себя слишком счастливым и воодушевленным, лишь бы не разложиться на полу по графику своих ночных терзаний.       От этого в целом на душе комфортно, потому что Тэхён со своими вчерашними поцелуями и сегодняшними поступками заставляет Чонгука чувствовать себя желанным, нужным в чужом будущем, необходимым в текущем настоящем и безмерно ценным в их общем прошлом. Тэхён — несомненный романтик, его язык любви — действия и слова, в то время как Чонгук — человек по натуре тяжелый и сложный — лишь только на пути к осознанию собственных чувств и последующих событий.       Разбираться со всем он решает только по ходу дел, пока только позволяет себе еще немного посмаковать вкус взаимного интереса, насладиться фактом осознания и поверить в то, что Тэхён делает всё только из искренних побуждений собственных желаний — без какой-либо цели и предпосылок к искоренению чужих привычек. Просто факт того, что Чонгуку точно такой же виджет установить придется только с удалением своего собственного — с дневным калоражем — всё ещё осадочно остается болтаться на подкорке его подсознания. Он не привык изменять привычкам, не привык к кардинальному, а здесь — очередной выдвинутый ультиматум и явный намек на взаимность в установке приложения.       На дворе двадцать первое декабря, частота звучания рождественских песен увеличилась до шкалы несварения в желудке, отчего Чонгук ходит с включенным шумоподавлением в наушниках с утра до ночи. В университете уже подошел к концу период зимней сессии, предстоящие каникулы уже дышат в спину, а на работе стабильное приготовление сезонного меню почти в каждом заказе. И если раньше Чонгуку поперек горла стояли горячий шоколад и глинтвейн, то после пары раз, когда Тэхён просил приготовить что-то из новинок для себя, смирение подкралось незаметно — встал на кассу, пробил в заказ какао с маршмеллоу для приветливых девушек и даже не повертел носом во время взбивания молока с какао порошком. Как-то непривычно было и закинуть крошечную зефиринку себе в рот после того, как дверь из-за сквозняка захлопнулась, а в дневной калораж не было записано такое очевидное и жестокое преступление.       Чонгуку приходится мириться с ежедневными появлениями Тэхёна на пороге кофейни, иногда тот даже притаскивал Чимина, чтобы разрядить обстановку и поболтать меж дел о предстоящих каникулах. Они не вдавались в подробности, не освящали тему своего нового этапа, просто смотрели друг на друга чуть дольше обычного, в курилке стояли чуть ближе, а пачка синих мевиус как-то самозабвенно обнаруживалась и в кармане куртки Чонгука. Чимин-то наблюдательный, но с лишними расспросами лезть не стал, тем более о долгой дружбе этих двоих наслышан, списывал на укрепление связи или тяжелый период, который они пытаются пережить бок о бок, не разрываясь.       Сегодня — тот же сценарий. В связи с началом каникул, Чонгук берет смены в целый рабочий день, обуславливая тем, что уедет почти на неделю, а деньги в такую пору нужны позарез. С утра сонно готовит себе американо и разбавляет его парой кубиков льда, смакуя сигарету на улице с кружкой в руке за пару минут до открытия. Плейлист «Декабрь» пополнился песней из «Сентябрь» как-то самозабвенно, просто Чонгук человек привычки, чем чаще он начинает слушать одну песню, тем проще ему жить следующую неделю, ежедневно включая её из раза в раз, пока не осточертеет. И вот пока он ещё не испытывает от повторяющейся фразы в припеве даже легкого отвращения, включает её первой на фон и плетется за кассу, подмечая в ряде первых посетителей своих излюбленных постоянных клиентов — молчаливых офисных работников, которые пользуются терминалом вместо кассы и заказывают всё без лишнего личного контакта, на который Чонгук в утреннюю пору не способен вовсе. Ему бы самому проснуться и оклематься, а не болтать с посетителями о предстоящих праздниках и тяготах выбора подарков. Что подарить Тэхёну, к слову, он так и не придумал.       Ближе к двум часам дня Чонгук уже хочет прилечь на стойку выдачи и заснуть на добрые полчаса, чтобы прийти в себя хоть как-то. Ему бы спать начать ложиться пораньше, но ночные посиделки с Тэхёном в хёндае на подземном паркинге изо дня в день закрепляются привычкой, а извечные ночные терзания продолжаются до трех часов после, не упуская и шанса закопать Чонгука ещё глубже в его попытках выкарабкаться со дна и погрузиться в ту пресловутую романтизацию, которую он всеми силами пытался ввести в свою рутину. Не получается так просто: привыкнуть к касаниям Тэхёна, поверить на слово чужим высказываниям о собственной красоте, пересмотреть взгляды на питание и ощутить себя полноценным человеком. Недипломированные психологи пишут, что для формирования привычки требуется двадцать один день, а для её избавления — порядка шестидесяти, отсюда Чонгук старается не ставить на себе крест, дает себе и течению времени очередной шанс.       Они вместе уже неделю, если судить по виджету на телефоне Тэхёна; они вместе уже долгие десять лет, если исходить из общих воспоминаний.       — Работничек, — разрывает тишину помещения звонкий голос Чимина, вошедшего вместе с Тэхёном.       Снегопад на улице знатный — заметает на коврик при входе, сопровождает размеренный шаг обоих ещё какое-то время, пока дверь с хлопком не закрывается, а колокольчик над ней не перестает противно мешать Чонгуку наслаждаться очередной мелодией с колонки. Он поднимает сонно голову с предплечья, в которое упирался лбом, сидя за кассой на небольшой табуретке, оглядывает зашедших парней с неприкрытым неудовлетворением, но поднимается и приветственно жмет руку обоим. Тэхён аккуратно проводит ногтем по внутренней стороне ладони в момент прикосновения и коротко, еле заметно кивает, пока Чимин вперивается взглядом во всё то же зимнее сезонное меню над головой Чонгука.       — Вы прервали мой дневной дзен, — буркает он после приветствия, потирая переносицу пальцами и возвращая своей растрепавшейся чёлке адекватное состояние после неудачной попытки заснуть на рабочем месте. В дневной промежуток поток мал, отсюда возможность урвать полчаса на сон были вполне реалистичны, если бы эти двое не решили наведаться к нему и запрячь на приготовление напитков со скидкой для сотрудников по старой дружбе.       — Тебе за это деньги платят, — пожимает плечами Чимин после того, как останавливает свой выбор на имбирном латте, а Тэхён, не долго думая, вновь просит полюбившийся ему ягодный пунш. — Так что не увиливай от работы.       — У меня сегодня последний рабочий день перед отпуском, я намеревался ничего не делать и просто отсчитывать минуты до конца смены, — пробив заказ, Чонгук отворачивается к кофемашине и неторопливо начинает готовить, спиной ощущая один цепкий взгляд на своей спине. Конкретно — на завязанном позади фартуке, опоясывающем тонкую талию.       — Ты прекрасно справляешься с этой задачей и в обычные дни.       Сказал, как отрезал. Чонгук даже прыскает со смеху, дернув плечом и почти потеряв хватку питчера с нагретым молоком, ошпарив и так вечно ноющую подушечку указательного пальца. Тэхён невольно уже делает шаг вперед, но вовремя осекается, когда Чимин поворачивается к нему и что-то показывает в телефоне, продолжая обсуждение темы, о которой они говорили до момента открытия двери в кофейню. Не сказать, что они близки настолько, насколько тот же Чонгук с Чимином по средством обучения в одной группе, но Тэхёна его общество вполне устраивает. Чимин действительно не лезет с расспросами, поддерживает любую тему и ограничивается разве что короткими рукопожатиями, не тянет одеяло на себя во время диалога, всегда выслушивает и шутит метко, уверенно маневрируя между черным юмором и отменными панчами. Они обсуждали какой-то новый сериал, которым заполнены все социальные сети всю последнюю неделю, а Чимин, как истинный любитель разносортного контента, готов мусолить такие темы вечно, пока гиперфиксация не перескочит на очередной, в его понимании, шедевр кинематографа и не заставит потерять интерес к предыдущему на неопределенный срок.       — Чонгук, — вдруг окликает его Чимин, заставляя оторваться от нарезки лимона для Тэхёна и его незамысловатого пунша, — ты в ресурсе сейчас? Ну, на просмотр какого-нибудь сериальчика?       — Я в ресурсе только на то, чтобы отработать этот ебучий день и уехать завтра в Пусан, — говорит он спокойно, заканчивая разминать в сушеных ягодах дольки цитруса. — Пока не готов к поглощению нового контента.       — Такого рода сериалы не в его вкусе даже, — пожимает плечами Тэхён, принимая из рук Чонгука горячий стакан с напитком и мягко благодаря его. — Не рассчитывай на то, что перемыть кости главного героя у тебя с ним получится.       — Так ведь этот чёртов Нэйтон и правда последний говнюк… — начинает было Чимин со всей присущей ему театральностью, но протянутый и ему уже стакан с крышкой и два картонных манжета для спасения чувствительных рук прерывают так и не озвученную тираду мыслей.       Чонгук снимает с себя фартук, забирает из-под кассы телефон и кивает в сторону выхода, жестом прикладывая два пальца к губам и накидывая на себя свою неизменную синюю дутую куртку. Уже было снявший с себя шарф, Тэхён останавливается положенной на плечо ладонью, а Чонгук, вжикнувший молнией до самого воротника, улыбается легко и говорит:       — Не замерзну.       Иногда Тэхёну кажется, что улыбайся Чонгук вот так всегда, то ему бы жилось в миллион раз приятнее и проще. Его бы не тяготили мысли о чужом состоянии, о нехватке собственного свободного времени для реализации всего задуманного и сил в целом, чтобы помочь самому близкому и важному человеку избавиться от тонны комплексов. У Чонгука за плечами нелегкая судьба, отсюда и характер проблемный, взгляды на мир своеобразные — слишком требовательные к обществу вокруг. Тэхёну бы разузнать всю подноготную, выявить корень проблемы, а пока он лишь может мягко провести по пальцам Чонгука, когда прикрывает от ветра вспыхнувший огонь зажигалки и прошептать в порывах вьюги:       — Красивый.       Чонгук искренне хочет верить, кутаться в эти слова и упиваться до бездыханного состояния, но почти одиннадцать лет борьбы с чужой фразой и подпитывающие нездоровую психику стандарты красоты, о которых вещают со всех возможных рекламных баннеров и масс-медиа, не дают полноценной возможности утонуть в чужой искренности. И если бы не периодически всплывающая мысль о том, что это — очередная маска Тэхёна из его арсенала, то было бы ещё проще. Но Чонгук — человек тревожный и с расшатанной нервной системой; у него критическое мышление только в ситуациях экстренных, а это — не больше, чем то, что он может пустить на самотек и забыть на какой-то промежуток времени. Адаптируется, быть может. Свыкнется, да и поверит на слово. Сейчас он принимает, переваривает вместе с утренним американо и убирает свободную руку в карман, наблюдая за тем, как фильтр сигареты исчезает меж пухлых, увлажненным бальзамом чужих губ.       — Иногда я думаю о том, что кризис среднего возраста нас настигнет намного раньше, — вдруг начинает Тэхён, когда Чимин наконец прекращает проводить параллели в характерах главного героя просмотренного сериала и Чонгука. Тот приравнял их в нескольких критериях, назвал Чонгука слишком загруженном для своих лет и упомянул, что из трудоголизма на фоне переработок выливается очевидная затяжная депрессия. И учитывая то, что из развлечений у Чонгука в жизни разве что редкие вылазки с ними двумя на разные мастер-классы, то перспектива увязнуть в негативных эмоциях все ближе и ближе.       — Так-то оно так, — поведя плечом, Чимин делает очередную затяжку своей приторной одноразки с тропическими фруктами и продолжает: — Но у Чонгука он, очевидно, наступит раньше, чем у нас с тобой.       — Я слишком терпелив, чтобы сдаться. И слишком привык к такой жизни, чтобы от неё отказываться, — отзывается он, но мысленно проигрывает возможный исход событий в будущем.       — Если честно, мне иногда кажется, что у меня уже кризис среднего возраста, — Тэхён хрипло посмеивается, бросает на Чонгука быстрый взгляд и делает почти незаметный шаг в его сторону, касаясь плеча своим. — У меня просто тильт. От мыслей о будущем, от учебы, от работы. Если обобщенно, то заебался. Очевидно, что пора на терапию.       У Чонгука так-то тоже кризис, разве что среднего веса в отличие от остальных. Ему бы тоже не помешала психотерапия и хорошее лечение. В диалог он не вслушивается всего несколько секунд, а после, сконцентрировав свое внимание на яркой нашивке на куртке Чимина, Чонгук вдруг слышит следующее:       — В современном обществе, в погоне за успехом, любой шаг будет осуждаться со стороны из-за его неидеальности и недостатка вложенных сил. Поэтому абсолютно логично, что мы все из раза в раз будем испытывать угрызения совести, пока смотрим на людей, которые добились чего-то большего в нашем возрасте.       — Иммануил Кант как-то сказал: «Мочеиспускание — единственное из удовольствий, после которого не мучают угрызения совести», — говорит куда-то в пустоту Чонгук, стряхивая пепел в сторону урны возле входа.       Тэхён с Чимином вдруг застывают на миг, смотрят на Чонгука с неподдельным шоком на лицах, а после, глянув уже друг на друга, разрываются в ярком смехе, почти сгибаясь пополам и оглушая узкую улочку заливистым унисоном. В философии из них толком особо никто не разбирался, отсюда услышать вдруг выданное Чонгуком стало поистине забавным. Атмосфера диалога была напряженная, но после сказанного как-то полегчало на душе, все расслабляются наконец и спокойно докуривают за обсуждением уже привычных и излюбленных туалетных тем и шуток.       Пока Чонгук готовит три больших американо навынос для новоприбывших гостей, Тэхён зовет Чимина за стол, приглашающе отодвигая стул и скидывая с себя куртку:       — Слушай, насколько глупым будет требовать от Чонгука не дарить мне на Рождество ничего в ответ?       — Ты лучше знаешь его, я тебе не помощник в таком вопросе, — пожимает он плечами, ставя на столик свой недопитый латте и вешая куртку на спинку стула. — Но он упертый, сам понимаешь. Считай, что бесполезно даже просто пытаться.       — Вдруг тебе однажды повезло, — задумчиво проговаривает Тэхён, оглядывая Чонгука, стоящего за кофемашиной. Пробегается взглядом по складкам на черном свитере, разглядывает заметную выпирающую косточку седьмого позвонка под тканью натянувшегося воротника и шумно сглатывает, когда спускается взглядом к вновь опоясанной завязками фартука талии. Тонкая, выделяющаяся на фоне широкой грудной клетки и почти идентичного таза, идеальная, как не посмотри — обхватывать, сжимать и упиваться изгибом тела.       Неимоверное желание подойти и прижаться со спины к Чонгуку давится всеми возможными внутренними установками, которые с некой периодичностью, но давали очевидный сбой в его сознании, выпуская суетную и нуждающуюся в адреналине натуру на волю. Но сидящий рядом Чимин, ожидающие свой заказ гости, очевидно понурый и уставший Чонгук всё же держат бразды правления в ситуации.       — Чонгук, — чуть громче говорит Тэхён, заставляя парня сонно оторваться от разглядывания непривычных для него чаевых, оставленных на стойке возле сахарного сиропа и трубочек, — ты собрал вещи, к слову?       — Сегодня вечером соберу. Мы с Чимином собирались погулять после смены, а то до января не увидимся. Вы, кстати, чего так рано пришли, да ещё и вместе?       — Мы в компьютерный клуб собирались сходить, решили к тебе заскочить по дороге, — отзывается Чимин, после информируя зачем-то Тэхёна о том, что уезжает к родителям на каникулы, из-за чего и занял его драгоценного Чонгука на целые пару часов в декабрьский холодный вечер.       — Чимин, обыграй этого мистера «я-лучший-во-всем», умоляю.       — В Лиге Легенд-то? Мы в одной команде с ним.       — Меня не волнует, как ты это будешь делать, но просьбу мою ты услышал, — твердо отзывается Чонгук, припоминая, что и сам уже давно не играл вовсе. Ограничивается по сей день просмотром киберспортивных матчей из-за неимения свободного времени и сил для того, чтобы просто терпеть тупых тиммейтов в ранговых играх.       — Так и хоронят карьеру киберспортсменов, — театрально прижимает тыльную сторону ладони ко лбу Тэхён, откидываясь на стуле и прикрывая глаза. Отыгрывание роли жертвы у Тэхёна выходит прекрасное.       — Хо. Лю, — Чонгук мягко улыбается, смотря на Тэхёна из-под растрепавшейся от вьюги челки.       — Лю. Хо, — с улыбкой отвечает Тэхён, тут же отводя взгляд. Аккурат в момент, когда на него оборачивается Чимин с неприкрытым интересом.       — Что за шифр? — хмурится с издевкой он, ловко ловя губами трубочку и смакуя уже подостывший латте.       — Придумали ещё в детстве, когда хотели казаться крутыми в обществе компании, с которой тусили во дворе.       — Хуёвые из вас двоих конспирологи, если честно.       Вопросами, как и обычно, Чимин больше не донимает, лишь кивает спокойно и допивает наконец свой кофе, блаженно прикрывая глаза.       — Я зайду за тобой к десяти вечера, — говорит уже на выходе Чимин, поправляя на голове темно-зеленую шапку и смотря за кружащими хлопьями снега за панорамными окнами.       — Можешь и к половине, я рано закончу сегодня — людей почти нет и не будет особо. Закроюсь быстро, — Чонгук говорит спокойно, то и дело бросая взгляды на Тэхёна, стоящего позади друга. Тот запутался в шарфе, почти заехал одним из концов Чимину по лицу, а после, громко проматерившись, принимается заматывать его заново.       Терпение у Чонгука пропадает после очередной неудачной попытки, и он, даже не сняв фартук, направляется к Тэхёну с выставленными вперед руками и сердитым лицом, принимаясь стягивать с того флисовый кусок ткани. Завязывает быстро, скрывая чужой нос за шарфом, а после, стряхнув с рук прилипшие волосинки, говорит:       — А ещё мне говоришь, что я — бытовой инвалид.       Тэхён на это смеется, толкает Чимина в сторону выхода и прощается, губами проговаривая «лю, хо» в который раз за день и закрывая за ними двумя дверь. Оставляет Чонгука стоять на пороге кофейни с опущенными вдоль тела руками и тупой улыбкой на вечно угрюмом лице.       К обговоренной половине десятого Чимин, почти поскользнувшись на тонком льду у проезжей части, подходит к порогу кофейни, наблюдая за тем, как Чонгук прикрывает от ветра зажигалку и направляет её в замочную скважину, чертыхаясь после каждого погасшего огонька.       — Не закрывается?       — Очевидно, — бурчит он, боясь почему-то нагреть с таким же успехом ключ. По мнению Чонгука, с его извечной невезучестью по всем фронтам, тот расплавиться именно в его случае.       Чимин выхватывает спустя долгие пару минут из его рук зажигалку, просит связку ключей и уточняет конкретный из них. Подогревает кончик, проходится по резьбе, а после, навалившись на дверь плечом, подставляет зажигалку к замочной скважине, резко вгоняя ключ до конца и делая удачный поворот с первой же попытки. Ну, как думает Чонгук, Чимин все-таки поудачливее будет, потому и вышло быстро, ёмко и без лишних усилий. Выиграл однажды в розыгрыше вьетнамской закусочной — сразу видно, сорвал куш у фортуны на всю жизнь.       — От тебя первого шага не дождешься. Так бы и замерз тут насмерть, да труп бы ещё снегом припорошило за ночь, — вернув всё законному владельцу, Чимин надевает перчатки, трет пальцем нос, громко шмыгая, и добавляет: — Пошли в сторону метро, я не вывезу шататься на таком морозе.       Чонгук угукает, прячет руки в карманы куртки и нагоняет Чимина, загребая мысами кроссовок приличный слой снега. Дневная метель засыпала улицы, добавила атмосферы приближающегося праздника, окутала Сеул непередаваемой белоснежной красотой и погрузила каждого любителя зимы в настоящее комфортное состояние. Чонгук не из таких, но видеть серый асфальт под ногами уже поднадоело, потому ходил иногда дворами у пришкольных территорий, где асфальт выкрашен в яркий терракотовый с множеством надписей о необходимом снижении скорости автомобильного транспорта.       — Как поиграли? — спрашивает Чонгук почти сразу, как только Чимин заканчивает отвечать на какое-то сообщение в какао с неимоверным количеством восклицательных знаков.       — Три выиграли, две проиграли. Поднялся наконец до третьего изумруда, а Тэхён так и сидит в первом даймонде, грезя о мастере.       — Считай, не дал ему выиграть. Как я и просил, — хихикает Чонгук. — В целом, настрой ехать к родителям есть?       — Скорее необходимость. Соскучился немного по матери, но в остальном — долг, не больше. Потусил бы лучше на Хондэ в клубах, нашел бы денег даже для какого-нибудь бара на Аппучоне, но по итогу еду исполнять свою роль прилежного сына, — Чимин удрученно выдыхает, огибает фонарный столб и вновь проезжается подошвой по льду на повороте, но ловко хватается за руку Чонгука, который, если бы не остановился из-за проезжающей рядом машины, полетел бы на асфальт вместе с ним. — Блять, ненавижу зиму.       — Я уже три раза успел отбить себе задницу за неделю, — поддерживая слова друга, Чонгук аккуратно сбрасывает с плеча чужую ладонь незамысловатым движением. — Проще купить какие-нибудь ботинки для скалолазания.       — Ты видел цены на них? Я уже смотрел на днях, когда чуть не вывихнул себе лодыжку на очередной лестнице на Иттэвоне.       Ни один диалог не обходится без взаимной ненависти к этому району Сеула, без повода даже вечно цитируют излюбленную фразу: «Мою мертвую тушу после ближайшего холма ты понесешь сам». После ещё долго шутят про то, кто кого по итогу будет тащить, и, будь воля обоих, они бы не посещали Иттэвон до конца своих дней. В первую очередь, из-за обилия спусков, подъемов и ступеней, во-вторых, из-за бешеного наплыва иностранцев и неблагополучия в целом.       — На долгую прогулку ты не рассчитывай, — ближе к метро уже говорит Чонгук, — я с ног валюсь после смены. И поезд завтра утром.       — А мне ещё нужно заехать к Инсопу, забрать у него свои шмотки, что из-за переезда были там на передержке, — Чимин роется в карманах в поисках проездного, когда они аккуратно ступают на лестницу подземного перехода. Держится свободной рукой за перила у края и идет позади Чонгука, который также осторожно делает каждый свой последующий шаг.       — Как квартира, кстати?       — Залог где-то три миллиона, в месяц около двухсот тысяч без коммунальных. Ванрум, поэтому на новоселье, пока не разберусь с планировкой, не зову. Надо придумать, как реализовать в жизнь эстетичную квартирку, что я уже придумал у себя в голове, да и уместиться там со своим игровым местом.       — Я приду с комнатной пальмой, чтобы ты ломал голову, куда её там запихнуть.       — Выставлю тебя за порог вместе с ней, мне плевать, — смеётся Чимин и останавливается вместе с Чонгуком возле одного из круглосуточных киосков с едой в переходе. — Ты чего?       Чонгук и сам не знает. Смотрит на мельтешащую старушку за прилавком, подвисает на ценниках, написанных от руки, затем цепляется взглядом за клубы пара, что исходят от свежеприготовленной пищи за стеклом крошечной витрины, а после вдруг осознает, что давить в себе рвущееся желание ощутить вкус этой еды он просто не может. И это не компульсивное — оно было недавно, до ближайшего срыва еще точно месяц, он рассчитал, уже запасся слабительным на период после рецидива. Здесь иное. Просто желание, просто из ниоткуда появившееся и крепко зацепившееся за отголоски разума. Одуматься бы, пройти мимо, съесть запрятанный на завтра батончик, но Чонгук лишь приходит в себя, когда протягивает смятую купюру той самой старушке и тихо говорит:       — Омук, пожалуйста. Бульона побольше.       Списывает случившееся на физический дискомфорт: не выспался, замерз, продрог и почти двенадцать часов стоял на ногах. Организму срочно нужны жиры и углеводы, а горячий насыщенный бульон предотвратит простуду перед долгожданной поездкой. Чонгук прокручивает из раза в раз все эти утверждения в голове, игнорирует пару фраз Чимина, даже не замечает, как тот берет и себе порцию тоже, лишь циклится, циклится и циклится. Не дает и шанса передумать, оглядывается по привычке по сторонам, подмечает указатель в уборную в конце перехода и спокойно выдыхает. Он подстраховывается из привычки, не в силах совладать со своим телом и подсознанием, тянется дрожащими руками к протянутому стаканчику с деревянной шпажкой и тихо благодарит, отходя в сторону.       Чонгуку поистине страшно: от желаний, от грядущих событий, перед совестью и ценностями стыдно, потому что изменяет себе и принципам. Берет ответственность за случившееся и позволяет себе сделать первый роковой укус, тут же прикрывая глаза в блаженстве и задерживая кусочек на кончике языка.       — Ого, — тихо раздается голос Чимина над ухом, из-за чего Чонгук молниеносно приходит в себя, чуть ли не выливая себе на ладонь горячий бульон. Он вопросительно поднимает взгляд на Чимина, выгнув бровь и нервно прикусив щеку изнутри.       Мысли круговоротом разрываются в его голове, мучают, кричат разными голосами: от знакомых и родных, до новых, ужасающих и совсем не человеческих. Очередная техногенная катастрофа в подсознании от одной единственной, закрепившейся в этот момент: «Попался. Снова».       — У тебя такое лицо, как будто это самый вкусный омук в твоей жизни, — Чимин старается игнорировать чужие эмоции на лице, отпивая бульон из чашечки и водя шпажкой по дну стакана. — Но он ведь такой посредственный.       Чонгук выдыхает, выпускает неожиданно зажатый металл пирсинга из хватки зубов, отпускает задержавшуюся мысль и просто дышит глубоко, стараясь не выдать себя перед другим человеком, не упасть в грязь лицом в очередной раз за этот месяц и остаться не пойманным в своих глобальных и на самом деле очевидных проблемах. Не может согласиться с Чимином сразу, лишь коротко кивает и снова откусывает, жуёт непозволительно долго и сюрпает маленькими глотками бульон, стараясь оставить в памяти вкусовые ощущения на более долгий срок. Не знает, когда организм в очередной раз сотворит такое, да и когда в следующий раз решит съесть этот непригодный для его диеты продукт.       — Я просто давно его не ел. Сейчас, как в первый раз, знаешь? — Чонгук наконец улыбается спокойно одним уголком, продолжая жевать омук и перекатывать во рту кусочки для пущего наслаждения. Из его привычек, которыми он обзавелся за всё время своего расстройства, было и это — долгое смакование еды во рту ради насыщения и обмана мозга. Раньше бывало, что он просто сплевывал еду незаметно, когда визуально для окружающих лишь протирал губы салфеткой, отсюда не удивляется, почему задерживает во рту рыбное тесто на подольше.       Чимин, уже доевший свой омук, возвращает старушке за прилавком пустой стаканчик и подходит к нему обратно, сунув руки в карманы и натянув куртку у самого низа. Начинает излюбленно перекатываться с пятки на мысок, пока Чонгук пытается расправиться с половиной нанизанного на шпажку национального стритфуда.       — Теперь я хочу ещё какой-нибудь уличной лабуды, — дует губы Чимин. — Может, поищем ещё какую-то открытую лавку? Не хочешь тток с сосиской?       Чонгук отрицательно мотает головой, доедая наконец омук и прикрывая глаза от бесконечного удовольствия, разлившегося по телу. В голове все еще последствия техногенной катастрофы, пепелище из сожженных ценностей и идеалов, а в желудке долгожданная, но до ужаса непривычная наполненность. Изобилие во всем организме. Сверху — хаос, снизу — наслаждение.       — Ненавижу сосиски, — подытоживает Чонгук, когда возвращает и свой опустевший стакан, идет к Чимину, кивая головой в сторону входа в метро и быстро ища проездной в переполненных всякой мелочью карманах. — Омук очень даже ничего, у тебя просто слишком завышенные ожидания. И стандарты.       — Пресный бульон, резиновое тесто, — спокойно отвечает на очевидный пинок в свой адрес Чимин, теряясь на миг в указателях и пытаясь понять в какую сторону ему садится на поезд. — И это ты называешь «очень даже ничего»? Это не больше, чем «ничего». Без каких либо «очень даже».       — Ты предвзят, — Чонгук не может признаться, что это первый его омук спустя долгие годы, что для него это — настоящая живительная влага для изнеможенного голодом организма. И пусть он будет разбираться со всем грядущем уже по приезде домой, сейчас он по истине счастлив и насыщен во всех смыслах.       — Даже не спорю, к еде у меня слишком много претензий. Мама как-то в детстве говорила, что у меня расстройство аутического спектра, потому что я отказывался есть овощи определенного цвета, а из-за формы макарон на тарелке у меня начиналась истерика. Отсюда я слишком привередлив, избирателен и всегда хочу получить именно идеальный и подходящий моим вкусам продукт. Всё просто, — говорит настолько спокойно, что Чонгук даже подвисает прямо возле турникета с занесенной в воздухе карточкой. Признайся он так в своих тонкостях душевного равновесия, расскажи о своём отношении к еде, то сгорел бы заживо от ненависти к своей слабости прямо на месте. Не пережил бы очередной прилюдный эшафот.       Чимин, в принципе, удивительный. Потому и в рядах близких Чонгуку людей числится, из раза в раз демонстрируя очередной факт с необычной подачи. Чонгук считает его уникальным в своем роде, эдаким хамелеоном, если присваивать тому роль в своей излюбленной пьесе. В обществе смотрится гармонично, без него — точно также; со своими установками в голове, ценностями и требованиями к людям. Какие-то привычки Чимина даже перенять хочется, но Чонгук пресекает все поползновения в эту сторону, не желая терять собственную индивидуальность. Он нагоняет Чимина возле эскалатора, стукается плечом о чужое и улыбается:       — Я помню твою долгую гиперфиксацию на фо бо, ты тогда даже выиграл в одной забегаловке купон на безлимитное питание в течении недели.       — Ага. И с того момента я во вьетнамскую кухню больше ни ногой. Она мне в кошмарах снится от передоза по сей день, — смеется громко Чимин, хватаясь рукой за ленту с правой стороны, проворачиваясь боком к Чонгуку позади. — У меня такое часто как раз из-за этого. Ну, что я могу одну и ту же еду есть, пока она мне поперек горла не встанет. И я имею в виду, что только её и ничего больше.       — Даже, если это будет что-то незначительное? К примеру, листья салата, — смотрит с интересом Чонгук, потому что в теме концентрации на еде он косвенно, но разбирается. Сам придерживается простого игнорирования пищи, но темы, затрагивающие собственную и болезненную, ему всегда интересны.       — Да. Стану каким-нибудь жирафом, если передоз зелени случится, — продолжает смеяться Чимин, аккуратно ступая на плитку на платформе и дожидаясь Чонгука, чтобы идти с ним в ногу. — Но думаю, что это касается блюд в целом, не чего-то определенного. Тяги к конкретному продукту не ощущал пока.       Чонгук хмыкает, когда они останавливаются возле карты метрополитена, а Чимин быстро бегает глазами по разноцветным веткам, выискивая нужную ему станцию.       — Я с тобой до следующей станции, дальше пересадка и мне… — тянет он, пробегаясь пальцем по напечатанным линиям, — вверх по фиолетовой.       — А мне ещё провести манифест на хорошую погоду в Пусане, — Чонгук улыбается, опираясь спиной о стену рядом с картой и тяжко выдыхая. Живот неприятно вздулся, желудок очевидно пытается справиться с перевариванием непривычной для него пищи, от этого тяжесть одолевает все тело, а в купе с усталостью и вовсе хочется как можно скорее пристроить задницу на крайнем сидении в вагоне и насладиться двадцати минутной поездкой до дома в полупустом составе.       Чимин даже обнимает неожидающего такого поворота событий Чонгука на прощание, хлопает по спине и желает провести Рождество незабываемо, чтобы сохранил все воспоминания в памяти и пересказал поездку во всех красках. Напомнил излюбленно о том, что свой виш-лист он уже выслал и ждёт ответный от самого Чонгука. Пара улыбок в конце, короткие смешки, и Чимин вылетает из вагона, маша ладонью в перчатке до самого конца, пока поезд не скрывается в тоннеле, а наушники не оказываются в ушах Чонгука с заведомо включенным шумоподавлением.       До дома он едет на крайнем автобусе, не решаясь даже выбрать пеший маршрут в такую погоду, хотя подсознание подкидывает воспоминание о съеденном получасом ранее омуке в переходе. Чонгук крутит головой, когда оплачивает проезд возле водителя и занимает ближайшее к выходу свободное место, стараясь отогнать все мысли из головы и избавиться от нарастающей тревоги в теле. Пальцы уже заметно подрагивают, слюна под языком неприятно наполняет рот влагой, а перед глазами лишь убегающие из его глаз цифры на электронных весах и отражение, которое лишь отдаляется от намеченных в голове идеалов.       Во дворе Чонгук непроизвольно бросает взгляд на соседний корпус жилого дома, смотрит на верхние этажи и глупо улыбается, вспоминая их вчерашний с Тэхёном забег на двенадцатый и обратно вниз на скорость. Чонгук проиграл ещё на шестом пролете, прислонился к стене с дикой отдышкой, принял поражение в виде щипка за щеку и брошенного: «Так неинтересно» в самые губы. Казалось бы, они увидятся через час, когда Чонгук заявится к нему на порог с рюкзаком и запасной парой обуви в руках, потому что они договорились выехать на вокзал заранее, чтобы миновать утренние пробки, а шанс проспать у обоих велик — так, может быть, хоть кто-то проснется от бесконечных визгов будильников под ухом. А ещё у Тэхёна двуспальная кровать с ортопедическим матрасом, как Чонгук помнил с последней посиделки у того в гостях, потому даже короткий сон намеревается пройти в бесконечно комфортных условиях.       Чонгук вешает куртку на дверь на кухню за капюшон, предупреждает мать тут же, что протрет в случае чего пол, если снег решит лужей скопиться прямо под ней, а после удаляется в ванную, чтобы помыть руки и побыть ещё какое-то время наедине с собой. Без зеркала и весов под боком, без пропитанных отчаянием и извечными истериками стен. Кафель в его понимании всегда был более гостеприимным: таил в себе секреты, не смотрел на него осуждающе и лишь принимал чужую слабость. Он оседает на пол, заведомо закрыв дверь на щеколду, смотрит на зарождающуюся вновь плесень по углам, затем на приоткрытую форточку под потолком, а после возвращает все внимание к унитазу напротив. Всего шаг, одно незамысловатое движение, минута мерзких звуков под включенный аккомпанемент струй воды на фоне и долгожданная, привычная желудку и голове пустота. Чонгук сжимает кулаки, врезается ногтями в тонкую кожу ладоней, скрипит зубами и отворачивается резко, проигрывая в своей голове озвученную не так давно Тэхёном фразу. Раздражает и угнетает собственная невозможность свыкнуться с чужой заботой, приравнивается к ненавистным поступкам матери на протяжении всего осознанного возраста, но почему-то в итоге проигрывает одному очень хитрому человеку. Возможно, дело в чувствах к Тэхёну, к восприятию и всему прочему, но Чонгук промаргивается подступившими слезами и вновь возвращает всё внимание к пластиковому ободу унитаза напротив. Ему всё ещё хочется затолкать в глотку пальцы, рассмотреть в красочном зловонном месиве остатки непереваренной пищи, но желание хотя бы раз не подвести Тэхёна в этом вопросе пересиливает. Чонгук поднимается с пола, умывается на скорую руку и опирается руками о края раковины, рассматривая свое отражение в зеркале. Не видит ничего, кроме своего абсолютно уставшего лица, вглядывается в очередной прыщ на лбу, наносит какой-то из выигранных в том поп-ап сторе пробников крема для проблемной кожи, а после направляется уже к себе в комнату, желая упасть на пару минут на кровать мертвым грузом и пересилить себя теперь уже от желания закинуться таблетками со дна рюкзака. Останавливает лишь то, что ночевать он будет не дома, а осквернять слабостью дом Тэхёна Чонгук просто себе не позволит. Лежит на не заправленной кровати он все же чуть дольше, подрываясь лишь после пришедшего на телефон сообщения. Kim Taehyung [10:52 PM]: Ну что, завтра в Пусан, получается? :)       И внести омук в трекер просто забывается. Чонгук смотрит на виджет с цифрой семь под крохотным сердечком около огромных цифр точного местного времени, затем на уведомление внизу и улыбается как-то глупо. Теряется в мягких подушках, зарываясь носом в воротник своего свободного свитера и трется самым кончиком о шерстяную свежестиранную ткань.       Потому что сдался. Потому что «хо» и «лю» не могут разъединены, потому что «хо» и «лю» — единое целое.