Однажды в Поднебесной

      — Не смей подниматься! Тебе не позволено!       Ван Ибо не утыкается лбом в пол, но остается на коленях, смотрит на императора. Его Величество в ярости преодолевает семь ступеней, спускаясь от трона к своему грешному коленопреклоненному слуге.       — Как у тебя хватило наглости?! — император замирает в полушаге. Золотые драконы на его лунпао, кажется, вот-вот дохнут огнем на посмевшего навлечь гнев Сына Неба.       — И в чем вина этого недостойного? — Ван Ибо поднимает взгляд к тяжело вздымающейся груди, к шее, что сейчас так близко.       — У твоего бесстыдства нет предела? — рука с силой тянет за волосы, заставляя запрокинуть голову.       — Ваше Величество, — шепчет Ван Ибо. Жемчужины императорского мяньгуань покачиваются так близко. Глаза едва молнии не мечут, а губы приоткрыты, словно в просьбе смять их. — Только прикажите и этот недостойный умрет.       — Ты даже не понимаешь, — в голосе императора отчетливо слышится горечь. И отступает.       — Так объясните, Ваше Величество, — Ван Ибо хватает за подол лунпао и только потом понимает, что за это ему могут отрубить руки.       Но император не торопится звать стражу. Он замирает, сжимает кулаки, словно сам боится дать волю рукам, что совершенно невозможно. Императору дозволено все.       — Любой, кто одарен твоим вниманием, будет казнен. Мальчишка, с которым ты посмел вчера провести время, задушен. И я еще был добр к нему.       Ван Ибо стоило догадаться, что столь яростное желание императора держать его подле себя имеет корни. Это самое близкое из признаний когда-либо срывавшихся с этих губ. Любовь императора беспощадна и жестока. Но разве Ван Ибо не хотел знать наверняка? Не хотел убедиться? Жгучая драконья ревность сладко греет изнутри. Ему плевать на казненного мальчишку, даже имени его не отложилось.       — Ваше Величество желает, чтобы мое внимание было только в его распоряжении?       Император не отвечает, но и не двигается с места, пока наглые руки Ван Ибо медленно ползут по ногам, вверх, к бедрам. Почти целомудренно — между ладонями и телом все еще находятся многочисленные слои ткани, скрывающие сладкий запретный плод.       — Смерти ищешь? — спрашивает император, дрожа под бесцеремонными прикосновениями.       — Разве Ваше Величество не желает этого? Разве не жаждет позволить мне устроиться между…       — Замолчи! Немедленно замолчи!       Лицо императора покрывается румянцем. Ван Ибо не может перестать думать о том, как возьмет императора прямо здесь, в зале Высшей Гармонии. Как это будет символично: владыка, насаживающийся на член ничтожного подданного, принимающий все без остатка. Перед глазами всех восьмидесяти драконов, изображенных на ширме и троне, Ван Ибо овладеет восемьдесят первым.       — Ваше Величество получит все мое внимание, — говорит Ван Ибо, поднимается и тянет императора на себя. — Если того желает.       Мяньгуань совершенно без уважения летит прочь, звенят разноцветные жемчужины. Собственно, об уважении Ван Ибо решает забыть. Тем более, губы напротив такие яркие, такие манящие. Как и родинка, что будто создана для того, чтобы Ван Ибо ее слизал. Это он и делает: лижет вдоль нижней губы, а потом прикусывает ее.       Император совершенно не благопристойно стонет.       — Я оторву эти руки, если ты их осквернишь прикосновением к кому-то, кроме меня, — шепчет он, пока Ван Ибо рисует узоры языком на его прекрасной шее.       — Отныне они будут касаться только Вашего Величества, — клянется Ван Ибо, опуская императора на пол у изножья трона.       Кому еще была бы прощена такая немыслимая дерзость? Не просто прощена — принята с радостью. С наслаждением, что сейчас струится над поверхностью оголившейся кожи. Ван Ибо хотел бы действовать неспешно, как полагается. Но он ведь не Сын Неба, у которого так много терпения. И тут же, словно опровергая пришедшую мысль, император выгибается и требовательно шипит.       — Поторопись!       Ван Ибо усмехается. Император прекрасен в ложе из желтых одежд, словно драгоценная жемчужина, предназначенная специально для Ван Ибо. Только для него.       — Мне придется сделать больно Вашему Величеству, — Ван Ибо склоняется над ним.       Вместо ответа император разводит ноги шире, предлагая себя откровенно. Кто такой Ван Ибо, чтобы противиться, если таково желание его императора. Возможно, позже он совсем обнаглеет и будет шептать во влажную от испарины кожу его имя, которое запрещено произносить всем. Но Ван Ибо не все. Император владеет миром, а Ван Ибо владеет императором. Кто из них могущественнее?       Ван Ибо облизывает свои пальцы и касается самого сокровенного места своего владыки, куда намерен вломиться с настойчивостью завоевателя. Тело императора никогда не знало столь наглой ласки, столь интимного проникновения.       Ван Ибо сдерживает обещание — делает больно.       Император вскрикивает, все тело напрягается, изящные пальцы до боли впиваются в окаменевшие от напряжения мышцы плеч Ван Ибо.       — Всегда исполняешь обещанное, — глухо выдыхает император. Уголки глаз наполняются влагой, что переливается через край.       — Как и Ваше Величество, — Ван Ибо слизывает влажные узоры с висков и двигает бедрами, проникая еще глубже в священную глубину.       Никто и никогда не видел в таком виде Сына Неба. Беспомощного, с растрепанными волосами, искусанными губами. Возбужденного, нетерпеливо ерзающего и принимающего всю мощь, что готов без остатка отдать Ван Ибо.       Они танцуют, слитые воедино. Они возносятся к вершине, что так их манит. Семя пачкает пальцы Ван Ибо, твердая плоть пульсирует, тело императора дрожит, все еще насаженное на его член. Ван Ибо прижимается губами к влажному виску и изливается глубоко в горячем нутре.       — Мой император, — шепчет Ван Ибо.       «Мой Сяо Чжань», — вторит в мыслях.

Август, 2024