Битва без причуд

      В воскресенье днем Бакуго ехал домой к родителям и знал, что его ждет новый разговор о его личной жизни. Когда он зашел в дом, то улыбнулся. Хотя бы здесь всё остается неизменным. Мама готовит на кухне, и запах стоит изумительный. Отец читает в гостиной книгу. А если подняться наверх, там будет его комната. Может, немного опустевшая теперь, но это всё еще его личное пространство. Несмотря на то, что Кацуки перевез оттуда большую часть вещей, на книжных полках всё еще осталась куча подарков от маленького Деку и миллион коллекционных карточек героев. Но самую любимую он привез с собой в ЮЭЙ. Карточку со Всемогущим. Это был лучший день в их с Деку жизнях. День, когда они получили редкий экземпляр с самым потрясающим героем на свете. — Кацуки, — заметил его на пороге отец и отложил книгу на столик, — С возвращением. — ОН УЖЕ ТУТ?! — громко закричала Мицуки, и с кухни раздался торопливый топот ног. — Привет, — махнул им рукой Кацуки и шагнул в гостиную. — Явился все-таки, кобель, — широко ухмыльнулась мать и легонько треснула сына по голове лопаткой для овощей. — Что, вот так сразу, без приветствий? — недовольно прохрипел Бакуго, отмахиваясь от взмахов деревянной лопатки. — У нас с твоим отцом в жизни маловато сенсаций, а ты — главная из них, — подмигнула Мицуки, а затем поманила всех на кухню, — Садитесь, я уже всё подготовила.       Кацуки сел на свое привычное место за обеденным столом. Его взгляд сразу же упал на тарелку, стоявшую перед ним. На ней аккуратно был разложен рис, тушеная свинина и микс из овощей. Есть захотелось страшно. — Не тупим, начинаем трапезу, — поторопила их мать, будто читая мысли.       Какое-то время они провели в молчании. Бакуго хорошо знал, что мать позволяет ему немного поесть в спокойствии прежде, чем засыпет его градом вопросов. Что и произошло, как только он доел последний кусок мяса и принялся за чай. — Ну что, какие новости в ЮЭЙ? — спросила она, предлагая сыну моти с киви. — Все по-старому, кроме того, что на той неделе я перевелся на стажировку к Старателю. — И ты ничего нам не сказал?! — возмутилась мать, и несчастная голова Кацуки снова была награждена ударом, но, на этот раз, ударом чайной ложки прямо по темечку. — Хватит лупить меня! Вот сказал же, че начинаешь… — Еще бы через год сказал! — насупилась недовольная Мицуки, — Ну и как так получилось вообще? — Шото позвал меня и Деку, — пробубнил Кацуки еле слышно. — Чего-чего? — наклонила голову женщина, наигранно стараясь расслышать, — Шото, говоришь?       Бакуго поднял взгляд и увидел довольную улыбку на лице матери. Самого же Кацуки бросило в жар. У его мамы есть суперспособность смущать его до невыносимого состояния. Вот сейчас она вцепится в это нежное «Шото» и не отстанет от него. Но Мицуки вдруг вскинула удивленные брови. — И ты пошел? С ним и Изуку? — Да, — ответил Бакуго, пряча глаза от проницательной матери.       Он знал, как хорошо она умеет читать между строк. Мицуки не нужно было рассказывать истории из жизни от начала и до конца. Самое важное она вычленяла из речи других самостоятельно. Вот и сейчас она слушала сына и понимала, что с ним произошли колоссальные изменения. Мало того, что он недавно отстоял свое звание героя, так еще и пошел вслед за одноклассником, которого, по его словам, он терпеть не мог, и еще и уволок за собой Изуку. А это уже безвозвратный шаг. Ее сын смягчается и пытается загладить вину самого себя из прошлого, при этом не переставая двигаться вперед. — Это здорово, — моргнула Мицуки, и Кацуки вдруг беспокойно нахмурился, глядя на ее лицо, — Стажироваться у лучшего героя страны — это прекрасная возможность научиться новому. Я…       Женщина вдруг аккуратно опустила палочки на стол и закрыла лицо руками. Отец Бакуго приподнял опущенный до сего момента взгляд и осторожно опустил ладонь на колено жены, ненавязчиво поглаживая. Кацуки разинул рот и не знал, как реагировать. Мама что, плачет? Но почему? — Мама, — аккуратно позвал он ее, но Мицуки резко помотала головой, отказываясь отвечать. — Кацуки, — вместо этого заговорил Масару, — Ты многого достиг за этот год и изменился в лучшую сторону. Мы с мамой очень гордимся тобой.       Вот так кратко и просто отец озвучил всё несказанное. Бакуго видел, как мать активно кивает, подписываясь под каждым словом мужа, но все еще держит руки на лице, и из-под влажных ладоней раздаются тихие всхлипы. Он не придумал ничего лучше, чем покраснеть от слов отца, но мужественно остался сидеть на месте, хотя желание повторить жест матери было очень сильным. Ни к чему прятаться от родителей, все равно уже почти ничего не осталось недосказанным.       Когда Мицуки успокоилась и смахнула с щёк последние слёзы, она с нежностью посмотрела на сына и взъерошила непослушные волосы. — Ты молодец, Кацуки, так держать, — похвалила она его, а затем ее лицо резко сменило выражение на игривое, — А теперь расскажи-ка нам, как прошло твоё первое свидание.       Ну всё, приехали. Бакуго в очередной раз ощутил, как жар покрывает лицо, но бежать некуда. Он мельком глянул на отца, ища в его взгляде осуждение, но Масару выглядел таким же заинтересованным, как его жена, и явно ждал рассказ сына. Кацуки тяжело вздохнул. — Ну, мы погуляли по парку, я купил ему подарок, как ты и сказала. В общем, всё… — Пригласишь его еще? — Да, по-любому, — тихо пробормотал Бакуго, ощущая неуют от этого разговора. — Не рекомендую вам торопиться с близостью, — сказала мать, отпивая чай, — Вы еще подростки, серьезные отношения могут и подождать.       Кацуки много мог бы сказать на это. Например то, что им стоит не не торопиться, а сбавить обороты. Их отношения начались явно не так, как об этом думали его родители, но вот этого он им говорить точно не собирался. Если мать узнает правду, она запрет его под домашний арест лет не десять. — Я и не тороплюсь, — промямлил Бакуго, а затем, неожиданно для самого себя, откровенно сказал, — Если честно, я даже не представляю, как это можно сделать. — Оооо, — протянула догадливая Мицуки, — Стесняешься близости? Боишься первого поцелуя? — В точку, — совсем тихо подтвердил Кацуки, краснея, как рак. — Первый поцелуй по-любому будет идиотский, — легкомысленно махнула рукой мать, и Бакуго округлил глаза, — Ну, знаешь, как говорят — первый блин всегда комом. Точнее не бывает. Мой первый поцелуй был отстойным. Столкнулись зубами, носами, было мокро и странно. — А можно сделать это как-то… Не странно? — поинтересовался Кацуки, уже готовый смачно долбануть себе по губам за такие вопросы. — Ты так вырос, — пропищала Мицуки, теребя сына за щечку, а затем уверенно добавила, — Не бзди, мать тебе поможет. — О, господи… — пробормотал Кацуки, уже предвкушая эту «помощь». — Че «господи»? Кто, по твоему, из нас с отцом первым приударил за другим? Я! А если учесть, что характером ты пошел в меня, то у меня тебе и учиться. Я ожидаю, что в ваших отношениях инициативу проявишь именно ты. И вот тебе первый и самый важный совет…       Бакуго затаил дыхание. Когда мама говорит серьезно, она перестает шутить и действительно приходит на помощь. Сегодня она явно в хорошем расположении духа, а значит, лучше прислушаться и не спорить. — Не нервничай. Начнешь нервничать и наделаешь кучу неуклюжих и смущающих вещей. — Да как можно не нервничать?! — возмутился Кацуки, — Когда… Когда…       Он не мог найти слов, чтобы описать свои эмоции. Он ужасно давно хочет поцеловать Шото. И как ему не нервничать, когда они будут стоять очень близко? Когда чужое дыхание будет на его коже? Семья Бакуго не отличается терпением, и уж, тем более, не умеет не нервничать. Либо совет тупой, либо Кацуки еще не раскрыл его сути. — Вот именно это тебе и нужно в себе поменять, если ты не хочешь потерять этого парня, — серьезно ответила мать, и Бакуго замер, глядя ей в глаза.       Наконец, он понял, что она имела ввиду. Если Кацуки будет относиться ко всему так, как привык, он снова оттолкнет от себя Тодороки. Это случилось раз, и больше никогда не должно повториться. А чтобы больше его не потерять, нужно кое-что в себе дисциплинировать. Необходимо унять свое нетерпение и успокоиться. Убедиться в том, что Шото хочет того же самого, а главное, что он готов к этому. Речь больше не идет только о Кацуки. Их теперь двое, и нужно доказать человеку, который тебе дорог, что ты достоин доверия. — Не, ты видел его лицо, Масару? — насмешливый голос матери вырвал его из пелены раздумий, — Он влюблен в него по уши! — Точно, — кивнул отец, и это стало последней каплей. — Кто тут влюблен по уши?! Ничего я не влюблен! — Конечно, нет! — радостно воскликнула Мицуки и резко схватила его за ухо, меняя тон на угрожающий, — Будешь и дальше кормить свою гордыню, не успеешь опомниться, как останешься один! — Отпусти, больно! — заорал Бакуго, пытаясь вырваться из захвата матери. — Потерпишь, — прошипела она, больно выкручивая ему ухо, поучая, — Я тебе уже говорила, если хоть один волос упадет с головы этого мальчика, я тебя…       Масару тяжело вздохнул и покинул стол, за которым неистово боролись его жена и сын. Трогательный ужин окончен, и семья Бакуго опять в своем репертуаре. Соседи, наверно, опять пожалуются на крики…

***

      Тодороки Шото робко заглянул в больничную палату, тихо, на случай, если мама отдыхает. Но Рэй сидела за столиком у окна и наблюдала, как ветер колышет кроны деревьев, и как солнце то появляется из-за туч, то снова исчезает. Она обернулась на звук открываемой двери и, увидев своего посетителя, тепло улыбнулась. — Доброе утро, сынок. — Привет, мама, как ты?       Шото прошел вперед и опустился на стул напротив. Рэй ласково провела ладонью по шелковистым красно-белым волосам. — Со мной всё уже хорошо, хватит беспокоиться, — шире улыбнулась она, и Тодороки облегченно выдохнул, — Как дела в ЮЭЙ? — Хорошо. Я… Стажируюсь сейчас у отца.       Рэй с интересом склонила голову, а затем удовлетворенно кивнула. — Это очень взрослое и взвешенное решение. Я рада, что вы оставили обиды позади.       Тодороки не стал спорить. Никакие обиды позади не остались, между ним и Старателем все еще было зримое напряжение. И причина этого напряжения сидела сейчас прямо перед Шото и тепло улыбалась ему. Он не простил отца за то, что он сделал с матерью, и не знает, простит ли когда-нибудь. — Доктор назначил мне новые лекарства, — сообщила Рэй, меняя тему, — Они очень хорошо мне подходят, и я чувствую себя намного лучше. — Я рад, — искренне ответил Шото и отвел взгляд. — Тебя что-то беспокоит? — догадалась женщина, разглядывая слегка хмурое лицо сына. — Да, я хочу тебе кое-что рассказать, но еще попрошу тебя не обсуждать это с отцом. — Поняла, — сразу же кивнула Рэй, — Что-то случилось? — Не совсем, — неуверенно ответил Тодороки, и набрал в грудь побольше воздуха, — Я кое с кем встречаюсь.       Несколько секунд лицо его матери не выражало никаких эмоций, но затем на нем проступило заметное удивление, перетекающее в задумчивость. — Буду с тобой откровенна, — наконец, ответила женщина, — Я поражена. Не думала, что ты заинтересуешься романтикой в таком юном возрасте. Не подумай, я ни в коем случае не осуждаю, просто действительно удивлена. Мне казалось… Я понимаю тебя немного лучше, но оказалось, что это не так. — О чем ты, мама? — непонимающе посмотрел ей в глаза Шото. — Ну, мы с тобой не так давно начали снова хорошо общаться, верно? — кротко улыбнулась Рэй, — И мне казалось, что ты более замкнутый парень, и сосредоточишься полностью на своих целях. Но, вероятно, я забыла, каково это — быть молодым и влюбленным.       Тодороки понимал, что она имеет ввиду. И полностью принимал ее позицию. Для не слишком осведомленных о его темпераменте людей он выглядел человеком закрытым, едва контактирующим с окружающей средой и людьми в ней. Со стороны казалось, что его не волнует совсем ничего. Всегда равнодушное лицо, безэмоциональный тон и неторопливый уклад жизни. Поверить, что такой человек влюблен — очень трудно. Шото и сам не поверил бы, если бы не испытал это всё на себе. — Ты права, мама, — кивнул Тодороки, — Это необычно даже для меня самого. Но так случилось и… Теперь для меня всё изменилось. — Расскажешь мне об этом человеке? — с улыбкой попросила Рэй. — Полагаю, будет проще, если я скажу, что ты его уже видела, — пробормотал Шото, готовясь, на всякий случай, к любой реакции. — О? Неужели по телевизору? — округлила глаза потрясенная женщина. — Да, я дрался с ним на спортивном фестивале в начале учебного года. И он победил.       С минуту Рэй вспоминала впечатливший ее в то время прямой эфир из ЮЭЙ. Гордость за сына тогда затмила многое, но она действительно вспомнила одного эмоционального и агрессивного парня, чей голос на фестивале был самым звучным после Сущего Мика. — Это тот, которому вешали на шею медаль, пока он был в наморднике? — сражаясь с приступами смеха спросила Рэй. — Ага, тот, — ответил Тодороки, уже не сдерживая смущенную улыбку.       Еще секунду в палате звенела тишина, а затем ее разрезал громкий, искренний смех Рэй. Шото не удержался и тоже посмеялся вместе с ней. Ну, что тут скажешь? Он и правда запал на самого взрывного и неуправляемого парня в мире. — Это… Потрясный выбор, Шото, — все еще смеясь, ответила женщина. — Мама, — дрожащим голосом позвал ее Тодороки, заметно нервничая, — Ты не разочарована? — Разочарована? — удивленно уставилась на него Рэй, — Почему я могла бы испытывать такое чувство сейчас? — Ну… — замялся Шото еще сильнее, — Он ведь парень… — Может, он и парень, но он все еще человек, и весьма харизматичный, хочу тебе сказать. — Да, но все-таки… — Шото, — мать аккуратно вложила его ладонь в свою и заглянула в обеспокоенные глаза, — Я дала тебе жизнь не для того, чтобы помыкать ею и принимать решения вместо тебя. Таким мог промышлять в прошлом твой отец, но не я.       Тодороки нервно сглотнул. Мама редко говорит плохо об отце. И, в целом, они стараются избегать этой темы. Но сейчас ей необходимо было провести понятную аналогию, и консервативность отца подходила в пример лучше всего остального. — Поэтому, — продолжила Рэй, поглаживая холодную кожу рук, — Я ни в коем случае не стану осуждать твой выбор, и даже соглашусь, что отцу об этом пока что не следует знать. — Спасибо, — еле слышно ответил Тодороки, крепко сжимая родную ладонь в ответ. — Расскажи мне о нем, — попросила мать, и ее взгляд заметно повеселел, — Какой он? Что ему нравится?       Шото, наконец, смог выдохнуть. Самое страшное осталось позади. И ощущения после сказанного были намного лучше, чем тогда, когда он признался матери в своей привязанности, пока она спала. Зря только переживал, что она отреагирует плохо. Совсем забыл на нервной почве, что Рэй всегда и во всем была на его стороне. Тодороки держал руку матери в своей и рассказывал ей о самой большой влюбленности в своей жизни. И, поглаживая ледяную кисть, он лишний раз порадовался тому, что все-таки больше похож на мать, чем на отца. Даже такая маленькая особенность, как вечно холодные от стресса руки, согревала душу Шото намного сильнее, чем представлялось. Рэй хотелось доверять, и он это делал. С каждым словом, с каждым касанием, он вкладывал в них всю откровенность, на которую был способен. И в ответ получал только больше понимания и принятия.       Когда Тодороки вышел из больницы и направился обратно в ЮЭЙ, на его лице надолго застыла застенчивая улыбка. После разговора с мамой он чувствовал себя легко и безопасно. И теперь ему очень хотелось увидеть другого важного человека. Он отправил Бакуго сообщение и почти бегом отправился в метро.

***

— Привет, — поздоровался Шото, когда перед ним открылась дверь. — Не думал, что ты так рано придешь, — удивился Кацуки. — Маме все еще нужен отдых, не хотел ей надоедать, — объяснил Тодороки и робко заглянул в комнату, — Я зайду? — Ты еще спрашиваешь, — пробурчал Бакуго, пропуская гостя вперед.       Шото прошел к письменному столу и опустился на стул, Кацуки вернулся на кровать, где лежал включенный ноутбук. — Как съездил к родителям? — Нормально, у предков все так же, как и всегда. И я… Рассказал им о нас.       Лицо Тодороки вытянулось. Сам не зная почему, он был потрясен тем, что Бакуго нашел в себе силы признаться родителям не просто в том, что он с кем-то встречается, а еще и что встречается с парнем. — И как они отреагировали? — Как полные ублюдки, — мрачно ответил Кацуки, проводя рукой по тачпаду и сбрасывая режим сна на ноутбуке. — Это как? — поинтересовался Шото. — Ну, например, они ставили бабки на то, гей я или нет. Схуяли им вообще о чем-то таком думать?!       Бакуго злился, а Тодороки сдерживал приступ смеха. Очень хотелось посмеяться, но он не желал обратить гнев на себя. Поэтому он закусил губу изнутри, чтобы не было даже намека на улыбку. — Кто выиграл? — дрожащим от сдерживаемого хохота голосом спросил он. — Старуха, — проворчал Кацуки и взглянул на Шото, — У тебя уже вся рожа покраснела от напряжения, можешь смеяться, уже похрен.       Тодороки прыснул в кулак и посмотрел в красные глаза, полные досады. — Тебя это обидело? — попробовал догадаться он. — Да хули обижаться, если это правда. — Я тоже рассказал маме, — выпалил Шото.       Бакуго поднял заинтересованный взгляд, и Тодороки пожал плечами. Он хотел сгладить обиду Кацуки тем, что признался в чем-то равноценном. И это помогло, внимание его собеседника тут же переключилось на него. — Что, даже пока она была в сознании? — насмешливо спросил он. — Ага, — подтвердил Шото и вдруг улыбнулся, — Ты ей очень нравишься. — Не может быть, — тут же ввернул Бакуго, отмахиваясь от него. — Но это правда. Она даже сказала, что ты — потрясный выбор.       С минуту Кацуки молчал, не зная, что сказать, а потом его лицо резко оттаяло и на нем появилась легкая ухмылка. — Ты обидишься, если я скажу, что она так считает только потому, что у нее проблемы с головой?       Тодороки громко засмеялся, и у Бакуго по спине прокатился электрический разряд от этого мягкого смеха. Шото редко баловал других ярким проявлением эмоций, и Кацуки никогда бы не подумал, что черный юмор может так его рассмешить. Но он выглядел таким расслабленным. Хотелось сжать эти смеющиеся щеки в ладонях и смачно поцеловать каждую. — Ну и че, — развел руками Бакуго, — Теперь, получается, только одноклассники не в курсе. — Ну да, а еще мой отец и весь остальной мир. — О, точно, — вдруг понял Кацуки, — Наверно, не лучший момент, чтобы рассказать Старателю, что его сын — пидорок. — Никогда не будет лучшего момента для этого. Я всегда буду пидорком, а он всегда будет зол на меня. — Ну и хрен с ним, — от души сказал Бакуго, — После всего, что он с тобой сделал, он не заслуживает даже такой правды. Я уважаю его, как героя, но, если честно, как человек — он такое же дерьмо, как и я, если не хуже. — Эй, ты не дерьмо, — возразил Шото, но Кацуки махнул рукой. — Расскажи это кому-нибудь другому. Если однажды и наступит день, когда я найду в себе силы извиниться перед Деку, то вряд ли он поверит моей искренности. — О, он поверит, — уверенно кивнул Тодороки. — Ну, может быть, — вяло согласился Бакуго и сменил тему, — Хочешь посмотреть что-нибудь вместе? — Да, — просиял Шото и опустился на кровать по другую сторону от ноутбука. — Что тебе нравится? — Детективы, — выпучил глаза Тодороки, отвечая сразу же. — Серьезно? Почему? — Наверно, потому, что мне трудно понять мотивы других людей, и, что бы я ни смотрел, никогда не угадываю, кто в итоге заварил всю кашу. — Логично, с твоей-то эмпатией проще детский канал смотреть. — Точно. — Тогда у меня есть отличное предложение. Ты смотрел «Семь?» — Нет, а что это? — Оооо, ну готовься тогда, — широко улыбнулся Кацуки, вбивая название фильма в браузер, — Концовка тебя разорвет. — Я заинтригован, — Тодороки поерзал по кровати в предвкушении, — А где будем смотреть? — Мы с Киришимой обычно сидим на полу. — Давай так, — согласился Шото и сполз с постели на ковер.       Когда Бакуго предложил ему подушки и плед, Тодороки сразу почувствовал себя уютно. Будто он в безопасности. Кацуки сел рядом и поставил ноутбук чуть вперед между ними и нажал на плей. Шото сразу же сосредоточился на просмотре. Смотрел он, как и ожидалось тихо, как мышь. Затаился под пледом и внимательно вглядывался в экран. Когда кино начало подходить к концу, и главный герой кричал «Что в коробке?!», Тодороки потерял хладнокровие и начал трясти Бакуго за плечи. — Что в коробке?! Кацуки, что в коробке? — Да блять, если не догадался, то просто смотри! — Я щас с ума сойду… — пробормотал Шото, хватаясь за голову.       Когда концовка фильма была раскрыта, и в коробке оказалась отрезанная голова жены главного героя, Тодороки медленно повернул вытянутое от изумления лицо в сторону Бакуго. — Это… Последнее, что я ожидал. Очень жестоко, — еле проговорил Шото, все еще сидя с раскрытым от шока ртом. — Да, это шедевр кинематографа в свое время, — гордо ответил Кацуки, будто снял этот фильм сам. — Мне нужно время, чтобы прийти в себя, — сообщил Тодороки, когда пошли титры. — Но тебе хоть понравилось? — Очень понравилось, — сразу же подтвердил Шото, — Но теперь мне нужно переосмыслить половину своей жизни. — Киришима когда первый раз посмотрел этот фильм, два дня со мной потом не разговаривал, — хмыкнул Бакуго. — Я его не виню, — кивнул Тодороки, — Такие эмоции не пережить сразу. — Ну для того подобное и снимают! Чтобы воздействовать на зрителя, на его мировоззрение. — Единственное, что я уже сразу решил — я больше никогда не буду жрать много холодной собы, — мрачно проговорил Шото. — Боишься, что за тобой придет серийный убийца и завалит за чревоугодие? — хохотнул Бакуго. — Ага, и я никогда не хотел бы быть таким толстым, как тот мужчина в начале… — Да куда тебе, — легкомысленно махнул рукой Кацуки, — Ты если весь запас собы на планете сожрешь, даже близко не окажешься к весу того чувака.       Примерно полчаса после просмотра они обсуждали фильм, и Тодороки немного оттаял от потрясения. Ему было приятно просто вот так говорить с Бакуго, рассказывать, что ему понравилось в фильме, решать, что еще они хотели бы посмотреть. Шото просто нравилась возможность того, что он еще сможет провести время с Кацуки подобным образом столько раз, сколько захочет. У него снова потеплело на сердце, когда он взглянул на взъерошенные светлые волосы, яркие, словно два красных хрусталика, глаза, тонкие насмешливые губы и ярко выраженные скулы, которые подчеркивали утонченность лица, хоть Бакуго и хмурился слишком часто, портя всю изящность своих черт. Но сейчас его лицо не омрачали негативные эмоции. Кацуки этого не знал, но он улыбался всё время, пока говорил с Шото. Может, не широко и даже не умышленно, но искренне. Тодороки не заметил, как подсел поближе. Бакуго что-то говорил, но он почему-то перестал слушать. Всё внимание было обращено на бледно-розовые губы, которые двигались, складывая слова. — Шото? — позвал его хриплый голос. — М? — ответил он, фокусируя взгляд на глазах напротив. — Ты не слушаешь! — буркнул Кацуки и легонько щелкнул его по лбу, — О чем задумался?       Тодороки отрешенно посмотрел по сторонам, решая, что ответить. Сказать правду или увильнуть от ответа? Но когда он заметил, что взгляд Бакуго светится не злобой от того, что его не слушали, а трогательным теплом, он решил нырнуть в омут с головой. — Я думал о том, каково это — целовать тебя.       У Кацуки сердце ухнуло вниз, а затем подскочило до самого горла и там застряло. Он не нашелся, что ответить, просто завороженно смотрел в задумчивые бирюзовый и серый глаза. Кто-нибудь хоть раз говорил Тодороки, что у него гипнотизирующий взгляд? Бакуго вдруг вспомнил наставления матери, и в его голове громким голосом пронеслось «Не нервничай!». Он глубоко вдохнул и выдохнул, и ком из горла пропал. Кацуки подполз на коленях поближе и склонился над лицом Шото. — Ты бы еще больше думал, придурок.       В следующую секунду он медленно сократил крошечное расстояние между их лицами и прижался горячими губами к холодным. У него что, и губы мерзнут, когда он нервничает? Прикосновение напоминало электрошок. Бакуго физически ощущал, как его коротит, и всё тело мелко потряхивает.       Когда он отстранился, глаза Тодороки были закрыты. Но через секунду веки поднялись и Кацуки оторопел от того, какой непривычной жадностью светились разномастные глаза. — Это не считается, — прошептал Шото. — Почему это? — негромко возмутился Бакуго, не торопясь отстраняться. — Это просто касание, не поцелуй. — Хочешь поцелуй? — слегка склонил голову Кацуки. — Очень хочу, — еле слышно проговорил Тодороки.       Он тут же ощутил, как горячая ладонь ложится на его затылок и тянет вперед. Его губы накрыли другие, уже менее терпеливые, и Шото робко приоткрыл рот. Бакуго на секунду отстранился, но только для того, чтобы тут же повторить его жест и прижаться еще сильнее. У Тодороки затряслись колени, он еле удерживал равновесие. Но ему никто не собирался давать сейчас передышку. Он ведь сам просил поцелуй, разве не так?       Кацуки кончиком языка постучался в чужой рот, и его несмело впустили. Бакуго, как мог, старался держать неторопливый темп. Очень хотелось сожрать Шото, но еще больше хотелось сделать их первый поцелуй сногсшибательно нежным. Поэтому он крепко сомкнул свои губы вокруг чужого рта и тягуче втянул воздух, вынуждая Тодороки сделать то же самое. Они мокро скользили по губам друг друга, соприкасаясь языками на полпути, не разрывая созданный между ними вакуум. В какой-то момент, у Шото так сильно закружилась голова от переполняющих его чувств, что он тихо и сладко застонал, обмякая в чужих руках. Бакуго тут же широко распахнул глаза и мягко отстранился, полностью отпуская Тодороки. Шото словно очнулся ото сна, открыл глаза и глупо захлопал ими, пытаясь сосредоточить расфокусированный взгляд в одной точке. — Кацуки, — еле слышно выдохнул он, — Это было просто потрясающе…       Бакуго был согласен с ним тысячу раз. Ему уже хотелось снова вернуть Тодороки в свои объятия и целовать хоть до самого утра, но он очень хорошо понимал свое положение сейчас. Поэтому он, улыбаясь, сказал. — Ты уж, пожалуйста, держи стоны при себе. Иначе… Я за себя не ручаюсь.       Шото снова захлопал глазами, а, когда понял, то покраснел, и Кацуки рассмеялся. Взгляд Тодороки упал на ладони Бакуго, которыми он прикрывал свой пах, нервно теребя домашние шорты пальцами. От этого он покраснел еще сильнее, будто не видел сто раз, что Кацуки там прячет под своими руками. Но теперь всё было по-другому. — Я даже не заметил, — застенчиво признался Шото, — Вырвалось просто. Мне… И правда очень понравилось.       Он обезоруживающе честно посмотрел Бакуго в глаза, и встретил в его взгляде ответную нежность. Никто и никогда так не смотрел на Тодороки. Он запомнит этот взгляд навсегда.       Шото посмотрел на настенные часы. Время отбоя наступает через 10 минут. Он медленно поднялся с пола под вопросительный взгляд хозяина комнаты. — Уже поздно, я лучше пойду. — Хорошо, — согласился Бакуго, тоже посмотрев на время, через час он уже обычно спит, как убитый.       Тодороки открыл дверь и развернулся, чтобы еще раз посмотреть на Кацуки. Несколько секунд они просто тепло улыбались друг другу, пока взгляд Бакуго из ласкового не превратился в звериный. По коридору вальяжно прошелся вернувшийся из ванной Киришима, который направлялся в свою комнату. Поравнявшись с парнями, он хихикнул. — Извините, если помешал!       Кацуки громко цокнул языком, а потом посмотрел на растерянного Шото. Этого дурака сбивает с толку каждая мелочь, честное слово. Ну прошел Киришима мимо, и что? — Эй, — хрипло позвал он Тодороки. — Чт…? — хотел было сказать он.       Не дав ему договорить, Бакуго крепко поцеловал его в губы и усмехнулся, отстраняясь. Лицо Тодороки стало на несколько тонов розовее, а лицо Киришимы на несколько оттенков тупее. — Спокойной ночи, — сказал он Тодороки, подталкивая того на выход.       Шото в трансе прошествовал по коридору, а Эйджиро застыл с ошалелым выражением лица. Будто он только что впервые в жизни увидел салют, а не двух целующихся парней. — Пиздуй спать, — прикрикнул он на Киришиму и громко захлопнул дверь.       Шокированный парень еще несколько секунд постоял в коридоре, а затем, негромко ворча, ушел к себе в комнату. — Ему, значит, спокойной ночи, а мне «пиздуй»… Никакого уважения…       Когда Бакуго остался один в тишине своей комнаты, он сполз по двери на корточки и сжал на груди футболку. Ему хотелось закричать от счастья. Он смог сделать это. Он наконец-то поцеловал Шото. Спустя столько месяцев, он грубо растоптал собственное идиотское правило. И теперь планировал растоптать еще одно.       Тодороки в своей комнате сидел на кровати и слушал в тишине стук собственного сердца. Сегодня случилось невероятное. Они с Кацуки поцеловались. И теперь жадность Шото не хотела знать пределов. Ему срочно нужно больше, еще больше…