Город, в котором нас прокляли

       — …из Вестминстерского аббатства временно перенесены в хранилище Тауэра. Думаем, нет смысла держать его под такой охраной.        — Вандалы только и ждут подобных решений, Маргарет, — с иронией перебил говорящий женский голос мужской. — Вы облегчаете им задачу.        — Я предлагаю распределить имеющиеся силы грамотно, мистер Дьюк. Или у вас есть предложения рациональнее в сложившейся ситуации?        — Поддерживать защитные чары человеческими силами — да кто столько протянет? Нужны демоны.        — Да? И кто же рискнет вызвать хотя бы вшивого муллера после случившегося?        — Господин Мэндрейк держит возле себя джинна. И они задержали убийцу, так что… — тон стал неуверенным.        — Задержали, ага. Кто докажет — был ли «убийца» теперь?        — Смею заверить — был. Вам предоставить эскорт до камеры заключения, господа? — разрезал бурное перешептывания негромкий голос.        Шесть министров и еще десяток распустивших уши их секретарей и помощников подскочили, как один, и обернулись. Их лица синхронно покрылись бледностью и пятнами стыдливой краски, плечи ссутулились. Любому вышестоящему чиновнику бы польстила такая реакция, но не Джону Мэндрейку. Ненависть и страх — не то, что он желал видеть в свою сторону.        Тонкий профиль волшебника остановился на пороге зала совещаний — мнительно хрупкий, обманчиво юный. Поверх плеч осталось накинуто пальто, в котором заблудились капли влаги, черные пряди волос, чуть отросшие и слипшиеся из-за хлыщущего за окнами дождя, падали на бровь. Он не хмурился, нет. Он даже не припечатывал каждого находящегося презрением за подобные разговоры и не прожигал многообещающими угрозами. Он просто смотрел. И от этого у всех находящихся внутри завязывалось узлами. Дверь медленно и неслышно затворилась за спиной волшебника, а из-за полов пальто выступила пантера.        — Что ж, я надеялся, этой ситуации никогда не состоится, но вижу, оттягивать нет смысла, — оглядев каждого, произнес Джон Мэндрейк. — Рыба гниет с головы, верно? А мы все уже наглядно посмотрели, к чему это может привести.        Он сделал еще пару шагов и оказался во главе большого стола. Пантера неслышно следовала за ним.        Все волшебники неосознанно сели, притихнув и завороженно глядя на юношу. Кто-то из присутствующих пережил предательство Саймона Лавлейса, кто-то застал ведомого под трибунал Генри Дюваля, и практически все — воочию видели то, как самое доверенное лицо бывшего премьер-министра Рупета Деверокса — Квентин Мейкпис — заставил того вселить в себя демона, уничтожившего его разум. А потом и остальных членов главы Парламента.        Джон Мэндрейк справился со всеми в одиночку — так шептались за спинами. И в людях поселился страх. Казалось, никто отсюда не выйдет после сказанного вслух.        Но Джон Мэндрейк всего лишь выкатил на стол небольшой предмет и быстро произнес несколько слов, пока никто не успел среагировать. Золотистое мерцание окутало зал совета. А испуганно глядящие на это волшебники тихо ахнули — двое даже подскочили, расширив глаза и заметив проступившее вокруг каждого находящегося свечение разных цветов и оттенков.        — Это артефакт под названием Глаза Дикэ. Оно позволяет временно видеть ауры всего живого на некотором расстоянии. Я позволил себе позаимствовать его из хранилища на сегодня. Он абсолютно безопасен для вас, уверяю, мистер Дьюк, сядьте, пожалуйста.        Волшебники и волшебницы изумленно смотрели друг на друга. Их ауры переливались самыми невероятными переплетениями — у кого-то ярче, у кого-то совсем еле заметно. Чьи-то ауры были единого цвета, у кого-то мешались градиентами. Самая яркая и в тоже время мрачная окутывала Джона Мэндрейка — она расползалась от него на заметном расстоянии, как грозовая туча, в которой проблескивали серебристые нити. Плотная, густая, пугающе-осязаемая. И только пантера никак не изменилась, потому что ауры духов видны на более высших планах, которые артефакт не мог проявить для человеческого глаза.        Видя непонимание на глазах коллег молодой юноша щелкнул пальцами, пригасив основной источник света, и сидящие вокруг стола остались светящимися изнутри в полумраке.        — А теперь, когда мы все лишены способности лгать — мы продолжим беседу. Я отвечу на все ваши вопросы, за исключением вопросов личного характера, после чего вы ответите на мои. Кстати, кто не в курсе — при любой попытке соврать или что-то утаить, аура покроется алыми пятнами — мы все это увидим. Справедливо, не правда ли?        Шок, отразившийся на лицах присутствующих, был виден и без вспыхнувших спиралях удивления в их силуэтах. У кого-то Натаниэль заприметил еле-сдерживаемый гнев — Бартимеус сказал ему, что гнев похож на хаотичные роящиеся синие пятна.        И лишь сам джинн в облике пантеры заметил в этом полумраке то, как явно проступили синяки под глазами волшебника после использования артефакта.        Но у Натаниэля нет выбора — доказывать чистоту своих намерений поступками было некогда. Он уже остался единственным воином в поле против последствий незримой войны. Если в его соратниках так и останется только Бартимеус да секретарь — они протянут очень недолго.              

***

                     Едва ноги переступили порог кабинета, а дверь позади отрезала от гула коридора — его повело. Если бы не схватившая за плечо рука — Натаниэль бы точно упал.        — Час! Целый час — ты совсем сдурел использовать такую штуку так долго?! — зарычало в лицо, что-то среднее между человеком и каким-то животным. Натаниэль не мог разглядеть точно — у него плыло в глазах. Но голос этот был знаком даже через вату отдачи от артефакта, а потому волшебник позволил толкнуть себя в кресло.        — Иначе мне бы не поверили… — пробормотал он. — Ты сам слышал разговоры.        — И поэтому ты решил схватиться за Глаза Дикэ — его предел для среднестатистического волшебника минут тридцать!        — Как видишь, я сильнее среднестатистического волшебника.        Бартимеус поглядел на него уничтожающе.        — Скорее, ты тупее любого среднестатистического волшебника.        Натаниэль не стал отвечать на это оскорбление. Его голова постепенно переставала кружиться, зрение возвращалось в норму — вокруг больше не прыгали точки, как будто он очень сильно растирал глаза после недосыпа. А вот рука совсем разнылась. Поморщившись, Натаниэль аккуратно снял с плеча пальто — спрятанная там перемотанная конечность двигалась с затруднением.        — Вот черт… — тихо выругался волшебник, завидев, что кровь-таки проступила через повязку, пачкая рубашку. — Бартимеус, ты не мог бы достать бинты и еще обезболивающего? И… не смотри так, я знаю, что ты хочешь сказать.        — Я мог бы повторить то, что ты идиот, еще раз двести — но толку?        — Ты представляешь, какой поднимется хай, если кто узнает, что на меня тоже напали? Что я тоже никого, кроме тебя, вызвать не могу? Оно держится только благодаря тому, что все думают, что я какой-то неуязвимый. Если я обращусь в больницу, это вскроется сразу же.        — Обратись к частному доктору.        — Я не доверяю частным докторам. Тем более, что таких искать придется среди простолюдинов.        — Всё еще придерживаюсь мнения, что тебя больно мало погрызли.        Натаниэлю надоело пререкаться по этому поводу:        — Ты принесешь мне бинты или нет?        Пантера закатила глаза, но исчезла.        Пока Бартимеуса не было Натаниэль осторожно распутал повязку и поглядел на рану. Выглядело не лучше, чем ощущалось: отпечатки неровных зубов опухли и кровоточили, кожа сильно покраснела, но никакого гноя или отторжения ткани не было заметно. Натаниэль знал, что духи способны источать яд и всякую заразную скверну, которая действовала, как мучительная паразитирующая смерть, однако Фританг, видимо, был далек от осознанного использования таких способностей и набросился лишь внешним обликом. Натаниэлю и правда повезло. Он пошевелил затекшими пальцами. Те, к его облегчению, исправно слушались. Будь что-то сломано или повреждено в связках и сухожилиях, ему бы точно пришлось обратиться в больницу — а там недолго до раскрытия общественности насколько на самом деле он слаб.        Не успел Бартимеус вернуться, а Натаниэль вытянуть раненную руку — в кабинет постучали. Волшебник дернулся, глянув на кровавые бинты и заляпанный пол. Очень вовремя!        — Сиди тихо, — вдруг буркнула пантера и махнула лапой.        А в следующий момент Натаниэль затаил дыхание — напротив него без какого либо предупреждения возник он сам.        Фальшивый Джон Мэндрейк подошел к двери и чуть приоткрыл.        — Я просил меня не беспокоить.        — Простите, сэр, но без вашей подписи мы не можем это отправить. Это депеша, о которой вы просили.        Натаниэль поразился, когда джинн в его облике устало вздохнул и коротко кивнул, отходя в сторону — он действительно так выглядит со стороны? Нет, Натаниэль знал, что только знание истинного имени позволяет духам в точности копировать владельца, однако идентичное отражение, мгновенно вжившееся в образ, вызывало иррациональное впечатление. Судя по всему, Бартимеус накинул на него Иллюзию — секретарь и не взглянул в сторону кресла.        Но еще больше Натаниэль поразился с какой идеальной сдержанностью Бартимеус скопировал его повадки и мимику — волшебник и моргнуть не успел, когда джинн взял депешу у секретаря, незаметно извернув ее так, чтобы юноша со своего места быстро прочитал что там и коротко кивнул.        Получив подпись, секретарь удалился. Две абсолютно одинаковых пар глаз поглядели друг на друга.        — Я надеюсь, ты правильно подделал мою подпись.        Собственное лицо скривилось совсем не по привычной мимике:        — Обижаешь! Я в твоих зачуханных бумажках последние пять лет копался, знаешь ли!        Натаниэль всё глядел на самого себя, забыв о руке. Его бровь на чужом лице вопросительно изогнулась.        — Я действительно так плохо выгляжу? — не удержался волшебник.        — О, поверь, я еще приукрасил. В твоих синяках под глазами после артефакта без фонаря заблудишься.        Натаниэль вздохнул. Прав Бартимеус — мертвецы краше выглядят. Отведя глаза, он коснулся края раны на руке. Укус зудел и пощипывал, а мысли вновь вернулись на склад.        Натворил же он глупостей. Подумал, что простолюдина поймать — будет просто. А в итоге опять привел невинных людей к смерти… и сам навлек на себя проклятие. Еще и его подозревать начали.        — Ну, началось. Выныривай из болота своих мрачных мыслей. Серьезно, я начинаю думать, что твои угрозы заточить меня где попало, а также истерики по поводу гардероба — были лучшими годами сотрудничества, — Натаниэль вскинул взгляд, когда такие же глаза напротив закатились в драматичном жесте.        Бартимеус подошел и встал перед ним, уперев руки в бока и склонив его голову на бок, медленно уменьшаясь — и вот напротив Натаниэля опять он сам, только младше. Улыбка тронула губы — как же нелепо всё-таки выглядели эти новомодные костюмы на тощем подростке и как прав был Бартимеус, вечно поддевая его за длину волос. Но вслух Натаниэль этого, разумеется, никогда не скажет. Его младшее отражение картинно откинуло волосы с плеча (и вовсе не настолько длинными они были) и прицокнуло в кружевной манжет:        — Бартимеус, покрась стены в пепельно-жемчужный оттенок, принеси мне три персидских ковра, раздай тысячу листовок, а вечером раскрой государственный заговор!        — У меня не было такого писклявого голоса, Бартимеус.        Подросток так выразительно поглядел на него сверху вниз, поправив воротничок, что Натаниэль не удержался и прыснул.        — Он был в стократ хуже, особенно когда ты гнусавил по поводу и без. Поверь мне, парень. Я просто всегда склонен приукрашать события и свои облики в лучшую сторону, но память у меня отменная. Твои потуги стилиста я буду помнить до скончания веков.        Натаниэль поглядел на самого себя.        — Значит, будешь помнить меня, да? — вдруг вырвалось у него.        Подросток прекратил паясничать и уставился на него из-за длинной челки.        — Таких, как ты, захочешь — не забудешь… — тихо сказал он.        Повисла пауза.       Натаниэль не успел понять пожалел ли он об этом или нет — его подростковая копия практически сразу переменилась в лице и возникла прямо перед носом:        — Так, всё, сил моих нет смотреть на это убожество! Мэндрейк, ты бы вместо того, чтобы пускать пафосную пыль в глаза Парламенту, привел бы себя в порядок! Никакие Чары скоро не спасут твою рожу от разоблачения. Нет, чтоб по старинке — амулет бы какой сперли, побегали от полиции… Но куда там! У нас тут добровольное самозакапывание в министерстве никому-не-сдавшихся-собачьих-дел — стухнуть со скуки можно!        От такого внезапного скачка интонации, Натаниэль только и смог, что уставиться на джинна в немом изумлении. Это что, он пытался его подбодрить?       Как-то всё... не так. Неправильно. Ни в одном талмуде по демонологии не существовало и слова про эмпатию духов — и чему теперь верить? Кому доверять, если люди озверели, если коллеги готовы вгрызться в глотку, выдумывают сплетни, когда и так всё шатается на грани разрушения — будто не видя то, как Натаниэль пытается собрать эти битые осколки? Как воспринимать знания, впихнутые в голову и сердце словами «великих мудрецов», если то единственное существо, что должно желать зла — лишь только и спасает?        И еще эти слова, что Бартимеус его не забудет. От них внутри разлилась странная тоска и признательность. Благодарность, что несмотря на всё зло, так или иначе причиненное им, как хозяином — джинн всё еще здесь. По прежнему кривляется и ехидничает, иногда немного раздражает откровенной дерзостью, но все равно сейчас тут, с ним. Усаживается, скрестив ноги возле кресла, и как будто нарочно издевается над его обликом, наградив всегда темные оттенки костюмов юного Натаниэля дурацкими розово-желтыми цветами, а волосы завязав в девчачьи косички, но осторожно тянет на себя израненную руку, небрежно бросает поверх раны какую-то охлаждающую магию, заставляя кожу гореть не так сильно от боли, и берется за бинты. Сам Натаниэль пока не в состоянии сделать это один.        Язык жжет сказать это простое и блеклое «спасибо» за все те разы, но Бартимеус заслужил гораздо большего, потому что Натаниэль не знает, как еще можно отблагодарить джинна. Однако, стоило кинуть взгляд на духа, как внутри возмущенно свернулось.        — Слушай, ты не мог бы перестать это делать? Ты на издевался надо мной вдоволь в то время.        Натаниэль-подросток, чьи косы уже отросли на добрые три метра, раскидавшись по всему полу, вскинул голову.        — О, сынок, поверь — не торчи ты вечно в окружении кислых рож своих параноидальных коллег и не посылай меня по вшивым делишкам куда подальше, я бы был хоть каплю удовлетворен своими безграничными возможностями! Ты, считай, практически отдыхал от моего творчества!        Натаниэль издал страдальческий стон и откинулся затылком на спинку кресла. Всё-таки зачастую Бартимеус абсолютно невыносим.        Но…        Волшебник вдруг ловит себя на том, что улыбается. Измученно, кое-как, но настроение, стремительно липнущее к полу ежедневно с самого пробуждения, становится лучше. И пусть за глаза его ненавидят собственные подчиненные, на улицах идет холодная война, а мир вокруг трескался — сейчас это отошло за задний план.        Забавно, что пару лет назад всё было с точностью до наоборот. И джинн мог вывернуть его хорошее настроение за мгновение наизнанку. А теперь он не давал ему погрязнуть в пучине собственных мыслей, вытягивал оттуда, как из трясины.        Натаниэль задумался и нечаянно повернул руку так, что одна капля крови из вскрывшейся дыры от клыка сорвалась с запястья и упала прямо на колено джинну. Повязка не успела обернуться и раза вокруг локтя, как рука, державшая запястье, вдруг сомкнулась с такой силой, что Натаниэль охнул от боли и подорвался.        — Ауч! Больно!.. Ты чего делаешь?!        От вскрика Бартимеус моргнул и заторможено уставился на скривившегося волшебника. Когда он понял, что сжимает запястье Натаниэля, то внезапно отпрянул прочь.        Вся мирная атмосфера исчезла в один миг.       То, что с Бартимеусом творится что-то странное, Натаниэль начал отмечать на следующий день после нападения фолиота. Джинн стал какой-то время от времени рассеянный. То отвечал невпопад, то обрывал свою речь на полуслове, то зависал, пялясь в никуда. Иногда Натаниэлю приходилось его окликать раза по три. Подозрительные мысли коснулись предчувствия, но Бартимеус также быстро приходил в себя и ловко уходил от темы.        Натаниэль попытался вспомнить, когда он вообще его вызвал, и вдруг понял, что это было четыре с лишним месяца назад.        Будь джинн полон сил — такой промежуток времени на Земле был бы для него ничто. Но истощенность его сущности начала проскальзывать даже в обликах: с каждым днем пантера становилась чуть меньше и теряла свой лоск, а мальчишка-египтянин, которого джинн нарочно видоизменял по возрасту, чтобы не смотреть на Натаниэля снизу вверх, опять стал выглядеть лет на четырнадцать.        И хуже всего было то, что Бартимеус оставался единственным духом, на которого волшебник мог положиться. Потому что сам Джон Мэндрейк находился на самой грани — и его балансирование на лезвии ножа подходило к опасному краю. Но это было больше не оправданием держать джинна подле себя так долго.        Натаниэль поднялся с места, обеспокоенно глядя на облик своей младшей версии — Бартимеус зачем-то попятился. Волшебник заметил, как тот мелко дрожал.        — Бартимеус?        Мальчишка потряс головой, а потом, к заметному облегчению Натаниэля, превратился в смуглолицего египтянина.        — Я… в порядке. Просто задумался, — буркнул джинн.        После чего он вернулся обратно, как-то наспех и будто не глядя замотал руку волшебнику и сразу же отвернулся. Несмотря на съедавшую слабость и усталость, Натаниэль нахмурился. Если длительное нахождение на Земле так влияет на духа — это надо срочно прекращать.        — Сегодня отпущу тебя в Иное Место, — с трудом вдернув забинтованное запястье в рукав пальто, сказал Натаниэль.        Бартимеус в миг повернулся.        — Тебя фолиот еще и по голове огрел?        — Да что с тобой такое? То ты без конца и края ноешь, что тебе тут плохо, то отказываешься уходить! — не выдержал волшебник.        Мальчик-египтянин поглядел на него исподлобья, но вместо каких-либо нормальных объяснений с вызовом задрал подбородок:        — А с тобой что такое? То годами мурыжишь мою сущность, то вдруг печешься о «демоне» — что, почувствовал себя в моей шкуре и паршиво стало? Стыдно, Мэндрейк? Понял, какого это — быть потоком чуждой этому миру энергией, которую заковывают в рабство? Ты не исправишь ничего из того, что натворил! Ты же отпустить меня не успеешь, как опять вляпаешься!..        С каждым словом джинна лицо Натаниэля наливалось тенями. Головой он понимал, что Бартимеус говорит не то, что думает и будто бы даже нарочно его провоцирует, но в то же время джинн болезненно проезжался самым жестоким способом по правде — и от этого руки Натаниэля сжимались в кулаки. Он не понимал другого: зачем джинн это делает? Они же только начали нормально разговаривать!        — Я в состоянии пережить несколько дней без твоей защиты.        — Тебе стоило чаще повторять это раньше. Глядишь, я бы не напоминал дуршлаг на седьмом плане! А теперь, когда ты и десяти минут в своем доме прожить спокойно не можешь, да еще доводишь до бешенства все остальное население Лондона, при этом не в состоянии вызвать никого, кроме меня — твои исповеди гроша ломанного не стоят!        Натаниэль скрипнул зубами. Бартимеус становился до невозможности выводящим. Должно быть, дело действительно в боли и его истощенности. От этой мысли привычная волна гнева внутри стремительно улеглась.       Кулаки разжались сами собой. Волшебник решительно пересек кабинет и достал из ящика в столе кусок красного мела. Мальчик-египтянин встрепенулся.       — Эй, ты чего удумал?       — Уходи на неделю. После сегодняшнего собрания они должны успокоиться.        Не успел волшебник и шагу сделать возле специального места под пентакли в углу — путь ему преградили.        — Неделю? Тебе инстинкты самосохранения Посохом отшибло или что?!        Натаниэль упрямо обогнул смуглокожего подростка.        — На себя посмотри. Первый раз вижу духа, упирающегося отправиться в Иное Место.        — Я вовсе не упираюсь! — возмутился джинн.        — Тогда отойди и дай мне начертить круг.        Бартимеус скрестил руки на груди, не шелохнувшись. И вдруг выпалил:        — Ты хоть что-то узнал о том артефакте и как он действует? Ты не подумал о том, что призвав меня снова — это может сработать, как с другими? Не думал, что я могу швырнуться на тебя, а?        Натаниэль остановился. И вдруг понял, что… об этом он не задумывался.       Страх кольнул за воротом рубашки. Мальчик-египтянин смотрел в сторону. Волшебник поджал губы и опустил голову.       Если бы не поразительная реакция джинна и вовремя сотворенного Щита — он бы в тот вечер вернулся домой? Если бы вообще не Бартимеус — он бы еще был жив? Крики коллег, заживо сжираемых собственными слугами, зашелестели в ушах, а стрекочущий хрип Фританга оцарапал затылок мурашками.        После поимки преступника всё будто затихло. Но как-то мерзонько, не до конца. Если у того убийцы еще оставались хоть какие-то остатки разума, то они были полностью растеряны — Грегори Астеру не удалось даже выбить из него имя, а осколки неизвестного предмета не давали ровным счетом ничего. Никто не знал ни что это за артефакт и артефакт ли это был в принципе, ни как он действует и за счет чего активирует безумство духов — просто вереница трупов, горстка мусора и беспрестанно хохочущий сумасшедший, вот и всё, что принесло это дело.        Но это всё равно не оправдание.        — Возможно. Но возможно и то, что эффект временный, — наконец, негромко сказал Натаниэль.        — Судя по твоей ауре — нет. Ты и сам ее сегодня видел.        — Я больше никого не вызывал, кроме Фританга. Может, раз на тебя не подействовало, на джиннов оно не распространяется и…        — Ты еще африта ради эксперимента вызови, ага, — фыркнул Бартимеус. А потом тихо добавил: — Нат, серьезно, давай без экспериментов. Я не в том состоянии, чтобы справиться даже с самым низкоуровневым джинном, если что-то — а я просто уверен, что так и будет — пойдет не так.        — Я и не прошу…        Договорить Натаниэлю не дали. Бартимеус просто выхватил у него из рук мел и в следующий момент кусочек рассыпался в его пальцах трухой.        — Ты чего делаешь?! — оторопел волшебник.        Мальчик-египтянин невозмутимо отряхнул руки.        — Лишаю тебя возможности натворить глупостей. Шесть лет терпел твою бледную рожу, еще потерплю. Надо выяснить, что за дрянь была в том стекле. И я скажу, если достанешь меня слишком сильно — не сомневайся.