Город, в котором нас прокляли

       Мерзкий чавкающий треск прокатился по стенам. Что-то хрустнуло. Будто вгрызлось, как животное в пойманную дичь. Сразу за этим до обоняния донесся отчетливый тошнотворный запах. На таком расстоянии его почувствовал бы даже человек — так пахла свежая плоть. И внутренности.        Источник всего этого находился здесь же: несмотря на отсутствие освещения, сумерек улицы хватало, чтобы разглядеть лежащее неподвижно тело, на котором сверху копошилось нечто живое.        Еще один омерзительный раздирающий звук коснулся слуха, а потом шевелящаяся сгорбленная тень выпрямилась, приобретая людские черты. Она недолго стояла на месте, после чего развернулась. Во мраке мелькнули золотые глаза. Когда их обладатель подошел вплотную, то на тусклом свете тень приобрела черты смуглолицего подростка в городской одежде — обычные джинсы, кроссовки, футболка и темная куртка. Лицо и грудь подростка были перепачканы кровью.        — Ты отвратителен, — произнес Натаниэль, неотрывно глядя на него.       — Так не смотри.        Вопреки сказанному, Натаниэль никак не изменился в лице и даже не скривился, когда подросток подошел еще ближе, практически касаясь носом его лица.        Джинн словно нарочно провел сдвоенным языком по губам, слизывая алые капли. Первые минуты после подобного он был всегда не в себе, поэтому Натаниэль не шелохнулся, терпя это. Ровно как и не отпрянул, когда мальчишка напротив вдруг вскинул руку к его щеке и кладя подушечки пальцев на бледную скулу.        — Что не так, хозяин? — ухмыльнулся Бартимеус.        От резкой царапины заостренными ногтями волшебник дернулся — он коротко зашипел и мотнул головой.        — Я же просил так не делать, — сморщился Натаниэль, прикрыв на мгновение глаза, но с места не сдвинулся.        — Разве?        Из свежей царапины проступили алые капельки. Стоящий непозволительно близко мальчишка потянулся вперед и провел кончиками когтей по окровавленной щеке. Можно было бы сказать практически ласково, если бы не его хищный вид и залитые кровью подбородок и грудь. Еще не потухшие глаза джинна вспыхнули в темноте обратно. Выглядели они безумно. Горячее влажное прикосновение ощипало рану. Натаниэль на это лишь сжал руки в карманах пальто в кулаки, заставляя себя не делать лишних движений.        — Прекращай, Бартимеус.        Мальчишка издевательски хмыкнул. А потом вдруг схватил волшебника за ворот, будто нарочно пачкая белоснежный край рубашки под пальто и дернул к себе.        — Что-то не нравится? Так прикажи прекратить.        Натаниэль молча выдержал вызывающий дикий взгляд.        Прикажи. Как же.        Будто он может это сделать.        — Астер уже что-то подозревает, — вместо этого сказал Натаниэль.        — Ты всегда можешь навешать ему на уши первоклассной лапши. У тебя талант к этому, Мэндрейк.        — Моего «таланта» не хватит объяснять каждого мертвеца.        — Это всего лишь преступники. Большего они не заслужили. Ты ведь сам говорил. И сам сказал поймать его любым способом.        — Я не говорил его жрать.        — Ну-у, Нат… Тогда ты противоречить сам себе и нашей маленькой проблемке, не так ли?        Заметив, что джинн начинает приобретать отчетливые черты, а хватка на одежде чуть ослабла, Натаниэль позволил себе сдернуть его ладонь с ворота и отойти.        Где-то вдали послышался волчий вой. Бартимеус, продолжая ухмыляться, чуть покачнулся на месте — с него мигом пропала вся кровь, а вместо мальчишки-египтянина возник молодой юноша в твидовом костюме. Минут через десять Бартимеус начнет больше контролировать свою резкую речь. Насколько он вообще ее обычно контролирует, разумеется. Но хотя бы порыкивать со злостью и одновременной жаждой он уже перестал. Пульс Натаниэля чуть успокоился.        Демон временно утолил свой голод — на сегодня мертвецы закончились. По крайней мере наяву.        — То, что трупы находим только мы, не может быть вечным совпадением, — юноша вынуждено выправил ворот пальто так, чтобы скрыть пятна крови. — Оборотни не настолько глупы.        — То, что ты до сих пор в министерском кресле, говорит об обратном, — ответил джинн.        Натаниэль молча прикрыл окровавленную щеку рукавом. Всё это время Бартимеус не сводил с него пронзительного взгляда.              

***

                     Ненависть рабства древнего существа оказалась невероятно сильной, но всё-таки её тяжесть оказалась чуть легче того, что упало на другую чашу весов вопреки всему.        Натаниэль не знает почему. Бартимеус так и не ответил на этот вопрос. Но заставить его сказать Натаниэль больше не мог. Он вообще теперь не мог ничего, по правде говоря, и по какой причине джинн без Уз до сих пор был тут, поддерживая эту игру в хозяина и слугу на публику — оставалось для него такой же загадкой, как и то, почему второй раз его собственная голова осталась на месте, а клыки сходящего с ума существа Иного Места замерли в миллиметре от шеи. От одной из стен кабинета осталась труха, а он отделался лишь бесконечным отчаянным ужасом и потерей сознания.        Натаниэль пришел в себя всё там же, на полу в чужом пентакле, с еле заметным отпечатком зубов возле ключицы и россыпью синяков на плечах. Рядом на корточках сидел мальчик-египтянин и сверлил его недобрым взором. И на первый взгляд он был абсолютно вменяемым.        Магия в самом деле такая дрянь. Особенно, когда творится руками непосвященных.        В тот день для волшебника, известного как Джон Мэндрейк, всё перевернулось с ног на голову. Общепринятые каноны колдовских учений разрушились; правила, законы, принципы — смешались в агонии хаоса, в концентрации полнейших метаморфозов. Он сидел прямо поверх поврежденных безвозвратно пентаклей — потрепанный, белый, как мел, измученный до последнего нерва — волшебник, совершивший невероятную дурость всех времен и народов, и теперь, наверное, даже не смеющий называться волшебником. А рядом, на тех же пентаклях сидел джинн. Озлобленная подлая демоническая сущность, которая должна была растерзать его в мгновение ока при любой возможности.        — Ты полный идиот, — выплюнула эта сущность, утирая кровь с подбородка.        Не скованный ни единым словом Подчинения джинн выпрямился и довольно чувствительно пнул босыми пальцами в колено.        — Поднимайся. В этот раз сам дойдешь.        — Куда..? — растеряно спросил Натаниэль севшим голосом.        — В больницу.        Натаниэль не верит в происходящее, а от того соображает с большим трудом. Он машинально схватился за прокушенное плечо. Волшебник и не понял, что ему больно, пока Бартимеус не посмотрел на его рану.        — Я… в порядке.        Он произнес это очень тихо.       Потому что на самом деле нет. Он не в порядке. Уже давно. Физически, разумеется, его тело относительно в норме. Этот поверхностный укус был ничто по сравнению с прошлым. Насчет остального — Натаниэль уже ни в чем не уверен.       Потерянный взгляд наткнулся на валяющийся Амулет Самарканда возле стола. Рука же машинально хватается за горло. Поверить в то, что та до сих пор на месте, после увиденного, сложно. Пустота в голове — так изумительно пронзительна, что ему хочется себя ущипнуть и проверить реальность. Вместо этого Натаниэль начинает чувствовать, как неприятно щиплет плечо.        Из потрясенного оцепенения и попыток что-то сказать выдергивает внезапный треск защитных Чар.        Особняк загудел, словно на улицах Лондона началось землетрясение. Сумерки за окнами мгновенно побагровели. Стоящий возле мальчик-египтянин живо пересек комнату и отодвинул край занавески.        — А, то есть ты просто решил, что я буду гуманнее? — поинтересовался он.        Натаниэль непонимающе повернулся. Кое-как поднявшись на ноги и всё еще держась за прокушенное плечо, юноша подошел к джинну и тоже выглянул наружу. Крупные серые тени окружали изгородь по периметру, пытаясь пробиться через магическую сеть — они стекали через улицы со всех сторон. Только пара-тройка из них стояли на двух ногах и были людьми.        — И что ты натворил?        Натаниэль поглядел на то, как оборотни пытаются прорваться через купол. Поднять голову и посмотреть на Бартимеуса почему-то казалось невероятно сложным. Вместо этого Натаниэль пробормотал:        — Я… украл Амулет Самарканда.        — Опять? — джинн сбоку фыркнул. — Ты вообще не меняешься.        В голосе Бартимеуса прозвучало неприкрытое веселье.        На этом до чрезвычайности странный диалог между ними вынужденно оборвался — мощный взрыв сотряс улицу. Волшебник и джинн одновременно повернулись к окну, наблюдая, как стая оборотней продирается сквозь появившуюся с защите брешь.        — Что за олух поставил эти жалкие Чары?        — Я.        — А, ясно.       Натаниэль нашел в себе силы всё-таки повернуться и поглядеть на Бартимеуса.        Это был всё тот же джинн в своем излюбленном облике, которого он когда-то вызвал будучи сам мальчишкой. Сомкнутые в гневе брови египетского подростка расправились, глаза ехидно сверкали.        «Ты тоже…», — подумал Натаниэль, глядя на него. Бартимеус вопросительно склонил голову на бок на такое внимание. «Не меняешься».        Волчьи лапы мгновенно размесили подтаявший снег на лужайке, растоптав нетронутое полотно мокрого снега. В дверь что-то ударило.        Натаниэль обернулся на валяющийся Амулет.        Какие-то жалкие минуты назад он сдался воле случая. Опустил руки, вверяясь судьбе, хоть и думал, что это будет последнее, что он сделает в своей жизни. Он не знал, что будет потом. Ничего не планировал. Не оставлял каких-то запасных вариантов. И даже был готов к тому, что если он выживет и за ним придут, то он просто во всём сознается. Но теперь…        Покачнувшись от слабости, Натаниэль быстро повернулся и подобрал Амулет.        — Что ты делаешь? — недоумевающе среагировал на это действие джинн. — Он не сработает против оборотней.        — Знаю.        Чуть пошатываясь, юноша направился к вывороченной двери.        — Выход на крышу с другой стороны, — напомнил Бартимеус.        — Я не собираюсь бежать, — ответил Натаниэль.        Оглянувшись назад, волшебник увидел, что мальчик-египтянин уже отрастил себе кожаные крылья, а его ноги стали мощнее и тоже обзавелись когтями, явно разминаясь перед побегом. Кажется, впервые за долгие недели, внутри ощутилось что-то кроме тянущей во все стороны пустоты. Пальцы снова сжали Амулет. Натаниэль закусил губу.        — Бартимеус, ты… останешься со мной?              

***

                     Начальник ночной полиции Грегори Астер был вне себя от клокочущей ярости и шока, когда ищейки привели его по остатку магического следа, оставшегося после возмутительной кражи Амулета Самарканда прямо из Вестминстерского аббатства, прямиком к парадным дверям особняка Джона Мэндрейка.        Подававший последние надежды молодой волшебник, хоть и имел двоякую репутацию да ворох сплетен за спиной, всё-таки вызывал уважение у большей части населения города. Хотя бы потому, что имел храбрость смотреть в лицо страхам и бороться в интересах своей страны. Он не прятался за чужими спинами, как предпочитали это делать остальные. Он пережил несколько роковых событий, пережил всех высокопоставленных членов правительства Британии, но никогда не был замечен в открытой подлости, взятничистве или же жестоких мероприятиях. Он пытался восстановить всё то, что разрушили его предшественники — из последних сил.        По крайне мере, так всем казалось.        Но когда очнувшиеся стражники Хранилища артефактов подняли тревогу, а мгновенно явившаяся на место происшествия стая оборотней взяла след — меньше всего Грегори Астер ожидал понять, куда он укажет.        Это был крах Лондона. Возможно, крах самой Британской Империи. Последний выживший могущественный волшебник, вот-вот готовящийся избраться народом премьер-министром, оказался предателем. Теперь же его ждет лишь никчемный жестокий конец в стенах Тауэра. Пока оборотни с рычанием прорывали наложенные мощные сети, Грегори Астер еле держал человеческий облик. В волшебном мире никому нельзя верить, и этот молодой юноша казался ему порядочным человеком. Насколько такое слово приемлемо к волшебникам в целом.        — Следите за всеми дверьми, окнами и крышей. Если он еще там и попытается сбежать — не упустите, — распорядился своим серым спинам полицейский. Пара мужчин, еще сохранивших человеческий вид, кивнули и разбежались в разные стороны.        Чары оказались мощными — ушло много времени и несколько волков получили сильные ожоги, прежде чем отряду удалось выбить брешь в защите.        Но в тот момент, когда парадная дверь отлетела в сторону, никто не ожидал увидеть столь странную картину.        Джон Мэндрейк спокойно сидел в гостиной в одном из нескольких кресел лицом к горящему камину, а на низком столике напротив поблескивал Амулет Самарканда. На самом виду, будто обыкновенный предмет интерьера, но никак не дерзко выкраденный бесценный артефакт.        Не успел Грегори Астер разомкнуть побелевшую от возмущения челюсть на эту провокационную наглость, как Джон Мэндрейк поглядел на наручные часы и вдруг произнес:        — Три часа, сорок семь минут.        Обступившие широкую гостиную оборотни, взявшие волшебника в кольцо, недоумевающе переглянулись. Они ждали погони, сопротивления, на край — жалких оправданий. Хоть какой-то борьбы! Но никак не того, что на них и внимания не обратили.        — Мистер Мэндрейк, вы арес…        — Грегори, как вы думаете, сколько нужно времени, чтобы вывезти что-либо за пределы Лондона? — перебил волшебник.        Начальник полиции не собирался и слушать, как ему заговаривают зубы, но Джон Мэндрейк властным жестом вскинул руку, прерывая обвинительную речь.        — Я отвечу: около часа, если считать отправной точкой Хранилище и перевозить на обычной машине. И минут двадцать, если отправить самым неуклюжим бесом.        Волки опять переглянулись, напряженные до каждого мускула под серыми шкурами.        Джон Мэндрейк обвел всех изучающим взглядом, после чего невозмутимо продолжил:        — А теперь объясните мне, господа, — сказал он. — Почему вам потребовалось три часа и сорок семь минут, чтобы выяснить кто совершил кражу и добраться до меня, при том, что мой дом находится буквально в пятнадцати минутах неспешной ходьбы от аббатства?        Рычание из волчьих пастей притихло. Грегори Астер прищелкнул челюстью, хмурнее тучи наблюдая за волшебником.        — Это не говоря уже о том, что на «кражу» артефакта мне не потребовалось ни одного духа и стража опомнилась сообщить об инциденте, так понимаю, уже на рассвете.       Джон Мэндрейк покачал головой, а потом поднялся на ноги, подобрав Амулет и небрежно подкинул его в сторону мужчины. Тот машинально поймал предмет. Несколько волков дернулись перехватить опасность на инстинктах: они припали для прыжка, но стоило им оскалить пасти, как сидящая на подлокотнике кресла подозрительно неподвижная кошка, которую никто и не заметил, вдруг спрыгнула на пол. В момент движения она обратилась огромной пантерой, выступающим жестом закрывая собой волшебника.        От ее ненавязчивого зевка, волки попятились. В пасти пантеры сверкнули три ряда ядовитых зубов.        — В том, что находится в Вестминстере, мощи больше, чем в доброй половине Британских музеев. Так, может, стоит задуматься о расстановке приоритетов? Вместо того, чтобы гонять детей простолюдинов в комендантский час — подумать о защите истинных сил? Показать пример сотрудничества, а не противостояния? Мы не протянем долго, воюя на разорённой земле и вечно подозревая друг друга. Я устал пытаться это объяснять.        Джон Мэндрейк прошел мимо расступившихся оборотней к лестнице. Пантера внимательно следила за каждым волком, идя следом.        — Так понимаю, здесь присутствуют все, кто был причастен к розыску и составлял «защиту» Вестминстера — подумайте о моих словах, пока в компетенции ночной полиции не засомневались. А теперь прошу меня извинить, но вынужден попросить удалиться. И верните дверь на место, пожалуйста.              

***

                     Оборотни во главе с очень тихим, очень потрясенным и очень красным Грегори Астером удалились. Едва вокруг дома затихло, Натаниэль схватился за перила и осел от слабости, даже не добравшись до второго этажа. Наброшенная на него Иллюзия испарилась, пропуская сквозь небрежный облик слегка измотанного министра юношу с синяками под глазами, в потрепанной одежде и с прокушенным плечом.        — Ну ты и засранец, парень, — присвистнула пантера.        — Что еще я должен был сказать им, чтобы меня не арестовали? — пробормотал Натаниэль, со стоном утыкаясь виском в кованные лепестки опор лестницы.        — Меня просто поражает, как складно ты умудряешься врать в самой неподходящей для этого ситуации.        — Лучше было удирать от стаи оборотней по всему Лондону?        — Ладно, признаю, в кои-то веки твой план оказался не таким уж дурацким.        — Дурацкие планы всегда только у тебя.        — Исключительно потому, что твоё мастерство вляпываться оставляет время лишь на импровизацию, — возмущенно парировала огромная кошка.        Натаниэль сам не осознал, в какой момент этой глупой перебранки уголки губ поползли вверх. Как же ему не хватало этого. Не хватало Бартимеуса.        Пантера совсем по-человечески вздохнула, а потом подошла ближе. Ее морда перевоплотилась в лицо мальчика-египтянина, силуэт выпрямился. Глаза его стали серьезны.        — Твоя аура стала еще хуже.        Натаниэль машинально вскинул руку, прикрывая ладонью рану на плече. Он догадывался. Холод железа успокаивал раскалывающуюся голову, леденя висок. Подобие улыбки сползло вниз. Юноша вдруг почувствовал насколько он измотан и устал.        — Я… не знаю, что с этим делать.        — Ты выяснил о проклятии?        — Да.        — Но?..        — Его не снять, — Натаниэль мотнул отяжелевшей головой. — Никак.        Он вкратце рассказал, чем обернулись его попытки выведать об инциденте и его последствиях. Бартимеус затих, слушая. Но несмотря на ситуацию Натаниэль ощущал себя странно умиротворенно. Это было так непонятно. Словно хорошее дежа вю. Что-то ставшее когда-то привычным. Что-то из того самого прошлого, где у Натаниэля еще была какая-то четкая цель, амбиции и уверенность в завтра. От пристального взгляда джинна пересохло горло, а вот собственные зрачки опять соскользнули в сторону.        Натаниэль будто только теперь, сидя на одном уровне с духом — такой потрепанный, настоящий и наконец чувствующий себя живым — осознал, что произошло. Бартимеус не просто не убил его. Джинн сдержал ту ярость, что обрушило на него безымянное проклятие, смог обуздать гнев сотен лет порабощения. Демон, сломавший барьер Уз, но не убивший своего хозяина. То, что вчера казалось невозможным. То, во что бы никогда не поверил шестилетний мальчик в залитой солнцем комнате.        — Лишь ты стал обратно вменяем. Больше никто, — уже совсем заплетающимся языком пробормотал волшебник. Он мог с лету наврать с три короба целому Совету министров и выпалить любое заклинание, глядя в лицо смерти, а сейчас почему-то не знал, как напрямую спросить самое важное. — Наверное, твой Щит там, на складе, отразил часть эффекта… Я не знаю. Я даже не понимаю, почему еще жив… — слова никак не хотели подбираться в нужном порядке и слетали с губ с большим трудом: — Но я рад, что ты… пришел в себя, и что…        Натаниэль совсем съехал вниз, чуть не ударившись затылком о ступени. Стремительные шаги и подхватившие руки не дали этому случится. Натаниэль дрогнул, осекшись. Бартимеус рывком поднял его на руки, не давая выдавить из себя такие с усилием найденные слова, и куда-то понес. Как выяснилось минутой позже — в гостевую комнату. Весь этот недолгий путь они оба молчали. Натаниэль впервые за долгое время позволил себе просто расслабиться и прикрыть веки.        Джинн опустил юношу на кровать.        Он уже склонился убрать руки из-под тела волшебника, как вдруг еле слышно сказал:        — Зря ты отдал Амулет.        До уже едва ли не засыпающего Натаниэля медленно дошел смысл слов. Он распахнул глаза. И понял, что мальчик-египтянин так и завис над его телом.        — Бартимеус..?        Что-то горячее коснулось обнаженного участка кожи плеча меж разодранных клочков ткани рубашки. Ноющий укус болезненно вспыхнул, потревоженный касанием, а покрывало, стиснутое кулаками джинна по бокам от головы, сбуровилось. Волшебник окаменел.        — Я не «пришёл в себя», Натаниэль.        От шепота возле уха скользнули мурашки. Джинн потерся носом о ключицы, проезжаясь до мочки уха. Лежащий ни жив, ни мертв волшебник вцепился в покрывало. Только что спокойно бившееся сердце резко разогнало пульс ударами о грудную клетку.        — Теперь понятно, почему мне хотелось тебя убить больше обычного. Ты не представляешь, как сейчас пахнет твоя кровь. Как же сложно было всё время это чувствовать…        В голосе Бартимеуса послышались порыкивания.        — Если бы ты слушал меня хоть иногда. Но ведь нет. Кто ты такой, чтобы внимать слуге, да? — джинн бормотал угрожающе тихо, но очень отчетливо. Словно убаюкивал. — Так ведь всегда было, а? Я умолял тебя отпустить меня домой — месяцами… годами… но ты не слушал. Я говорил тебе, постоянно, что своими поступками ты роешь себе — и мне заодно — могилу, но тебе было всё равно. Даже когда ты каким-то чудом выжил, так эгоистично отослав меня прочь, а потом опять призвал — я просил тебя закончить эту игру в героя-политика, говорил, что лучше будет просто уехать. Начать заново. Знаешь, я не человек, но уверен, это могло бы всё исправить. Ты мог бы просто жить. Однако ты упрямо полез наступать на те же грабли… Ты всё равно оказался в центре событий этого гнилого города. И заставил меня оказаться с тобой в этой тонущей лодке. Типичный эгоцентрист, которому плевать на всё, кроме себя. Ты слишком волшебник. Сколько раз у меня была возможность свернуть тебе шею? Знаешь, нет?.. Разумеется нет.       Язык, скользящий по краю припухших отметин, резко сменился зубами. Натаниэль тихо вскрикнул. Короткая вспышка боли пронзила тело. Пространство над Бартимеусом знакомо потемнело.        — Ты даже не заметил… Каждый день твоя паршивая аура доводила меня. Каждый день я смотрел на тебя и хотел растерзать. Меня ничего не держало. Почему бы мне просто было не поддаться этим желаниям? Знаешь, скольких хозяев я убил? Но я почему-то сдерживался. Хотя ты заслужил худшего…        Бартимеус приблизился. Зрачки Натаниэля сжались в точки. Он совсем не дышал. Хриплый голос теперь говорил в самое ухо.        — Ты заслужил смерти… и как же отвратительно признавать, что, несмотря на всё это, я всё равно пытался сдерживаться. Почему?.. Почему ты? Ты всего лишь очередной самоуверенный мальчишка-карьерист. Я совершенно точно тебя ненавижу.        Горячая ладонь джинна легла на горло, ведя большим пальцем по выступившей яремной вене. Она не сжимала, не хватала, но Натаниэль боялся даже сглотнуть, ощущая ее.        — Но почему от одного твоего жалкого измученного тела в собственной крови мне стало так дурно? Что такого ты сделал, чтобы я держался так долго и сорвался исключительно по твоей же глупости? Когда ты лежал там, перед Ноудой, без пяти минут покойник, вдруг решивший поступить по совести — думаешь, ты этим заслужил быть прощенным? Нет. Когда ты отпустил меня, вышвырнул из своего умирающего тела, я возненавидел тебя еще больше. Даже желая покинуть ненавистную Землю, испытывая боль от этой гадкой земной тяжести — еще больше я не хотел оставлять тебя — почему?! Ты не заслужил этого! А теперь одна только капля твоей крови заставляет мою сущность одновременно наслаждаться местью и испытывать иррациональный страх. Это невыносимо!..        Поглаживающий ключицу палец сместился вверх, надавливая на подбородок снизу, заставляя Натаниэля вскинуть голову и открыть беззащитное горло.        — Я хотел сказать тебе, что понял, как действует это вшивое «проклятие», но ты снова меня не послушал… Ты отозвал меня. Просто выкинул вон, опять против воли, — Бартимеус едко хмыкнул. — Ты ведь всегда так поступаешь, Нат. Никогда меня не слышишь... И сейчас ты выходишь из круга и смеешь говорить, что не можешь без меня?! — ровные ноты вновь сменились рычанием. — Знаешь, даже будь я в себе, я бы испытывал точно такое же желание переломить твою шею и выпотрошить до последней кости!        Вопреки сказанному пальцы джинна аккуратно скользнули выше, касаясь дрожащих губ. Провели туда-обратно по пересохшим потрескавшимся краям. Натаниэль не двигался, придавленный невидимой тяжестью кошмара. Он не сомневался в том, что если попробует сказать хоть слово — ему вцепятся в лицо. Однако, ладонь джинна с ощутимым трудом оторвалась от кожи и вернулась на покрывало. Пока от его дыхания у плеча плясал пожар, дрожащие руки юноши онемели от холода.        Иногда смерть — не самое худшее развитие событий. Особенно быстрая.        Губы джинна коснулись края уха. По ощущениям — раскаленный прут металла, вот-вот готовый прожечь кожу.       — Тебе не стоило вызвать меня снова... Но как раз это ты всегда знал, верно?        Как будто заживо распятый, Натаниэль с трудом повернул не слушающуюся голову чуть в бок, натыкаясь на сверкающий взгляд. Тот самый, ненормальный, преследующий его взгляд, неделями точащий его днем и ночью. Сумасшедший взгляд.        — Так ты хочешь, чтобы я остался, хозяин?