Город, в котором нас прокляли

       Уже которую неделю Ребекка Пайпер ощущала смешанные чувства. Главного секретаря министра информации точила необъяснимая тревога — то самое зудящее предчувствие, когда дела начали налаживаться, но в этой идиллии сквозил ощутимый подвох. Затишье перед бурей.        С ее начальником было что-то не так.        Нет, внешне Джон Мэндрейк будто бы никак не изменился. Он по прежнему, как по часам, являлся на своё рабочее место и разгребал необъятные горы документов, решал сотни вопросов и проводил деловые встречи. Ребекка думала, что после того откровенного разговора и сброшенной с плеч тайны о истинном имени Джона Мэндрейка все наладится — ведь буквально следующим днем она увидела с ним Бартимеуса. Но этого не случилось.        Вместо этого Джон Мэндрейк внезапно объявил, что распорядился вывести войска из Америки и призвал посольства других стран провести мирные переговоры. Он созвал большой Совет, на котором было принято решение, что пока он занимается урегулированием отношений с соседствующими государствами, в Парламенте в приказном порядке пройдет проверка магической квалификации каждого волшебника. На волнующий всех вопрос о таинственном сумасшествии демонов Джон Мэндрейк сухо заявил, что с этим покончено и подобных инцидентов не предвидится. Попытка задавить юношу возмущениями была жестко пресечена внезапным появлением всем знакомой пантеры. В коридорах Парламента давно перестали мелькать бесы и фолиоты, и даже Джон Мэндрейк, приходящий последние дни один, нагонял определенные подозрения. Но изящная крупная и послушно выступившая возле него кошка заставила всех замолчать. Сплетни о слабости, проклятии и шатком состоянии министра информации сразу притихли. Присутствие джинна было красноречивее слов.       А вот решение главного кандидата на пост премьер-министра отказаться от предлагаемой должности — повергло в шок все выжившее магическое сообщество Лондона. Джон Мэндрейк был буквально чуть ли не единственным достойным лицом, что охотно или нет, признавало большинство. Недоумевающие переглядывания преследовали ряды министров и секретарей до конца собрания. Но Джон Мэндрейк никак не прокомментировал свою позицию.        Завершился Совет тем, что молодой волшебник также заявил, что по собственной инициативе временно займет место руководителя отделения ночной полиции при Скотленд-Ярде, чтобы лично разобраться с неугасающим противостоянием простолюдинов против шаткой власти. Такой компромисс устроил практически всех. Иметь дела с кровавыми беспорядками на улицах и связываться с оборотнями сверх необходимого никто не желал.        Сразу после Совета Джон Мэндрейк вызвал Ребекку себе в кабинет и неожиданно сказал, что отныне будет работать один.        Волшебница совершенно растерялась от этой новости.        Начальник опередил ее вопросы, добавив, что это ни коем образом не касается Ребекки лично или косвенно, что он всё еще чрезвычайно признателен ей за всё, что он очень ценит ее работу и что если бы не обстоятельства — он был бы рад оставить всё как есть. Но увы, так нужно. Что это были за обстоятельства Ребекка так и не поняла. Джон Мэндрейк быстро ушел от темы и намекнул, что не намерен разъяснять.        И вот это самое чувство тревоги поселилось как раз в тот день, когда Ребекка собирала немногочисленные личные вещи с обжитого места.        Джон Мэндрейк в это время продолжал вести работу за своим столом, как ни в чем не бывало. Несмотря на его лестные слова, Ребекку жгла обида. Она не понимала почему от нее избавляются. Потому что именно так это и выглядело: начальник выставлял ее вон, словно бесполезную вещь. Ведь не было ровным счетом ничего, что мешало бы им работать вместе и дальше, даже если бы он сменил должность.        От чувства разочарования Ребекка искусала себе все губы. Но перечить не посмела.        Волшебница даже не спросила про Бартимеуса. А у нее накопилось очень много вопросов, которые терзали ее днем и ночью. Но, видимо, не судьба. По крайней мере начальник вновь поднял голову, расправил плечи и поставил на место всех этих жалких трусливых сплетников. Чтобы там ни связывало Натаниэля и Бартимеуса — джинн вновь был тут, а юноша явно чувствовал себя лучше. И хоть выглядел волшебник всё еще бледно, устало и немного дёргано, его глаза больше не были пусты.        Ребекка собрала небольшую коробку с папками и личным вещами, коротко попрощалась, кинув мимолетный взгляд на лежащего на подоконнике кота, и ушла.              

***

                     Виной всему стала ее дурацкая сумочка. Буквально парой недель спустя Ребекка поняла, что опять забыла ее на спинке кресла в кабинете Джона Мэндрейка, когда заходила днем подписать бумаги. Наверное, давно стоило купить другую, немного по ярче.        Разумеется, девушка вежливо постучала, прежде чем войти. Но ей никто не ответил и она подумала, что внутри никого нет. Немного подождав, Ребекка воспользовалась стандартным отпирающим заклинанием, которое сообщил ей юноша еще в самом начале совместной работы. По привычке. Она не задумалась, что он мог его поменять или что, возможно, стоило просто дождаться начальника. Но было уже поздно. Заклинание сработало, как и всегда, и девушка вошла. Она лишь хотела забрать сумочку.        То, что Ребекка увидела перед собой, сперва ввергло ее в шок. Она застыла, ошарашенно приоткрыв рот в не вырвавшемся вскрике.        Джон Мэндрейк сидел в своем кресле и вскинув голову вверх, а прямо на столе застыла оскалившаяся пантера.        На первый взгляд волшебник казался невозмутим — он не проявлял никакой реакции на торчащие из приоткрытой пасти клыки возле своих глаз и то, что кошка зависла нам ним угрожающей сгорбленной тенью.       Хвост пантеры вильнул, сбрасывая кипу листов на пол. Но от Джона Мэндрейка не прозвучало ни приказал все собрать, ни слезть, ни даже не простейшего карающего заклинания, чтобы приструнить такую вызывающую выходку — ничего того, что следовало бы сделать, когда демон вытворяет что-то похожее на угрозу хозяину или не подчинение.       Потому что если приглядеться внимательнее, то становится очевидно, что Джон Мэндрейк вовсе не расслаблен. Его лицо белое от страха, предплечья напряжены, а руки, лежащие на подлокотниках кресла, вцепились в те до проступивших костяшек.        Суженные зрачки юноши полностью сосредоточены на пантере.        Какое-то время все трое так и находились на своих местах: двое людей и демон, будто вырванный из альбома кусок неподвижной фотографии.        Огромная кошка стояла широкими лапами прямо на важных документах, под ней расплывалось пятно из опрокинутой чернильницы, а подрагивающий хвост метался из стороны в сторону. Точь в точь хищник, готовый к нападению.        Ребекке стало жутко. Она инстинктивно попятилась.        Уши пантеры дернулись. Бартимеус — а очевидно это был он — начал оборачиваться на звук.        Джон Мэндрейк в один миг выкинул руку, останавливая это движение: он резко положил ладонь прямо на оскаленную морду, разворачивая обратно к себе. Напряженная картина растрескалась в один миг: пантера зарычала, клацнув зубами перед носом волшебника. В это мгновение Ребекка едва не поседела — ей показалось, что юноша остался без лица.        — Не делайте резких движений и не вздумайте кричать.        Джон Мэндрейк произнес еле слышным, но очень отчетливым шепотом. Пантера зашипела. Она практически касалась клыками подбородка волшебника. Ладонь юноши медленно сместилась — покоящаяся теперь на загривке пантеры, она чуть тряслась, поглаживая пальцами блестящую шкуру. Джон Мэндрейк смотрел ей прямо в глаза.        — Бартимеус… — донеслось до девушки.        Будто не замечая угрозы своей жизни он продолжал касаться пантеры, что-то тихо бормоча ей прямо в морду. Ребекка не могла разобрать ни слова — она просто окаменела, боясь даже вдохнуть. И, кажется, Джон Мэндрейк был примерно в таком же положении, но он почему-то не предпринимал никаких попыток обуздать слугу магией или хотя бы отпрянуть самому.        А потом Ребекка едва не ахнула вслух — пантера вдруг рухнула на стол, обращаясь мальчиком.       Оставшиеся документы полетели на пол, но Джон Мэндрейк не обратил на это никакого внимания, хватая того за плечи. Вцепившийся в него в ответ мальчишка пошел полупрозрачной цветным мерцанием: его тело задрожало, кожа начала переливаться, облик заколыхался, словно круги на воде. Мальчик попытался встать или сделать что-то вроде этого, но его босые лодыжки лишь процарапали край стола, безбожная портя оставшиеся на краю папки с отчетами.       Ребекка никогда такого не видела. Демон весь рябил и менялся: становился то больше и старше, обращаясь неизвестными людьми, то вдруг уменьшился до ребенка, утыкающегося носом в начальника, а потом обратно становился огромной кошкой, но уже не пантерой — то ли это был лев, то ли пума — Ребекка не могла сказать. Из горла джинна доносилось рваное дыхание, а сам он трясся, словно выброшенная на берег рыба. И при этом все время менялся — какие-то несуществующие животные, слепленные из невообразимых частей существа, снова люди — мужчины и женщины, опять тот самый смуглокожий мальчик, которого постоянно видела Ребекка раньше. Волосы мальчика в одно мгновение вдруг из коротких стали длинными и почернели, а потом опять приняли знакомую форму. Одежда лоскутами растворялась в коже и проступала обратно, меняясь от каких-то доисторических белых одеяний с украшениями до самой обычной — той, в какой сейчас ходят подростки простолюдинов на улицах.        Голос волшебника прозвучал сквозь эти страшные трансформации сущности настолько тихо, что Ребекка не сразу сообразила, что это адресовано ей:        — Пайпер. Вы сейчас очень медленно и без шума покинете мой кабинет, наложив обратно Чары, и уйдете к себе. Если вас спросят, где я — скажете, что не знаете. Я зайду к вам позже. Ничего не говорите и не спрашивайте.        Всё это время Джон Мэндрейк держал джинна за шею совсем близко к себе. Так, будто хозяин огромного взбесившегося пса, что вывернулся из ошейника — из глотки Бартимеуса доносилось ни то тихое рычание, ни то скулёж, ни то слова на неизвестном языке. Казалось, волшебник не был удивлен ненормально меняющим облики джинном. Он продолжал будто успокаивающе гладить его по затылку — или тому, чем становилось это место, где у живых существ было основание шеи, потому что сущность Бартимеуса не задерживалась в одном облике дольше нескольких секунд.        Застывшая перепуганной перепелкой волшебница увидела со своего места, как одна из рук (лап?) джинна вцепилась в локоть юноши так сильно, что продрала ткань пиджака и на пол хлынула кровь. Джон Мэндрейк словно не заметил — он не попытался освободить раненную руку или что-то с этим сделать. Лишь продолжал держать Бартимеуса в опасной близости от себя.        Не сводя глаз с этой пугающей картины, Ребекка бледно попятилась. Она нашарила вспотевшей ладонью дверь и почти выпала спиной назад из кабинета, до последнего глядя на юношу, обхватившего руками рычащего демона.              

***

                     Сорок минут ожидания показались ей пыткой, растянувшейся на неделю. Несколько раз Ребекка собиралась позвать кого-нибудь — потому что увиденное было ни черта не нормально. Каждый раз, когда девушка подрывалась, она вспоминала тихий приказ юноши и садилась обратно, сцепляя дрожащие руки в замок. А что, если это был не приказ, а завуалированный крик о помощи? Что, если она тут сидит, а Бартимеус уже убил хозяина? Как ей быть? Что делать?..       Сумбурные лихорадочные мысли прервались внезапно.        — Пайпер.        Ребекка вскинула голову. И едва не расплакалась от облегчения — это был Джон.       Волшебник остановился напротив своего перепуганного секретаря. Внешне он был невредим — его лицо было на месте, руки и ноги целы, он спокойно стоял перед ней так, словно ничего не случилось. Единственное, что выбивалось из образа Джона Мэндрейка и делало его Натаниэлем — тем самым юношей, что в одиночку вышел спасать Лондон, — чуть взъерошенные волосы, помятый воротник и усталое лицо без маски вежливости. Не показная небрежность, как любили притворяться волшебники, а что-то другое. Настоящее. И от того пугающее еще больше своей тревожностью.        Ребекка подскочила на ноги.        — Сэр, что это?..        — Это те самые обстоятельства, по причине которых вы больше не посмеете ко мне зайти без ответа на стук даже если случилось что-то срочное.        С этими словами он поставил на стол Ребекки ее сумочку. В голосе начальника не было злости или недовольства. Зато Ребекка заметила, что через правый локоть Натаниэля было перекинуто пальто. Можно было подумать, что сейчас он отчитает ее за невольно увиденное, возможно, объяснит, что это было, а потом направится по делам вне Парламента. Но когда волшебник вытянул руку, то пальто съехало с его руки и на пол что-то капнуло.        С лица девушки сошли все краски. Это была кровь. Она пропитала пиджак на локте юноши и сочилась через порванную ткань.        Натаниэль поглядел на это без эмоций.        — Пайпер, я сейчас вынужден уйти, но сперва я возьму с вас клятву. Магическую.       Ребекка вскинула ошарашенный взгляд на юношу.        — Помимо того, что я сказал раньше, у меня есть просьба. Даже приказ, — он щелкнул пальцами и капля крови исчезла с пола. — Если однажды я пропаду — не важно где, когда, как и по какой причине — вы не вздумаете меня искать. Вы не пойдете проверять мой кабинет, даже если с вашего первого стука пройдет пара часов и вы будете уверены, что я там. Вы никогда не переступите порог моего дома, если я не приду на работу не предупредив об этом. Вы можете послать беса, полицию, любого другого, но не сами. Это понятно?        — С-сэр, почему вы говорите такое?..        — Пайпер. Вам понятны мои слова? — с нажимом повторил волшебник, не обращая внимание на блестящий от крови рукав пиджака.       Ребакка испуганно кивнула.        — Также вы никогда не посмеете вызвать Бартимеуса, чтобы ни случилось. Вы ни словом, ни действием, ни заклинанием, ни иными способами не посмеете вредить ему, устраивать допросы в любой форме или взаимодействовать с ним. Вы не станете просить об этом никого другого — ни волшебника, ни простолюдина, ни кого-либо еще. Никогда. Произнесите клятву.        Ребекке ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Пока она зачитывала длинные предложения ее голос дрожал. Полыхнувшее еле заметное сияние на втором плане дало понять, что клятва сработала. Натаниэль чуть расслабил плечи и кивнул.        — Спасибо, Пайпер.        Ребекка не глупа — она понимала, почему он заставил ее сказать клятву. Но вместо благодарности она осознает, в какой опасности он сам, если заставляет делать подобное.        Она ждала хоть каких-то разъяснений, но вместо этого юноша перехватил пальто, скрывая раненную руку и пошел прочь.        — Сэр, погодите! — спохватилась волшебница. — Ч-что происходит? Почему вы говорите такое? Вам же нужна помощь!        — Простите, но это вас не касается. Просто не делайте ничего нарушающего клятву. Прошу вас, ради вашей же безопасности. И не задавайте вопросов. Со мной всё в порядке.       — Да вы же ранены! Если Бартимеус опасен, его следует…        — Пайпер, — резко оборвал юноша. — Всё в порядке.        С этими словами он толкнул дверь в коридор.       Ребекка вздрогнула. Прямо за дверью стоял Бартимеус. Он был в облике мальчика-египтянина в подростковой одежде. Джинн коротко глянул на Ребекку, а потом перевел взгляд на хозяина. От полыхнувшего отблеска золота в тени коридора девушке стало дурно — это выглядело хищно. А уж после увиденного ее охватило желание осыпать демона серебряной стружкой и прогнать прочь. Но волшебник лишь коротко кивнул ему:        — Идём.        — В Скотленд-Ярд? Ты сейчас свалишься.        — Интересно по чьей милости, — буркнул Натаниэль, проходя мимо него.       Мальчик-египтянин закатил глаза и пошел следом. Ребекка потерянно проводила их взглядом.       Из ее нового кабинета хорошо просматривался выход из Парламента. Она отрешенно подошла к железным жалюзям и скатала их вверх. Через несколько минут Джон Мэндрейк в сопровождении джинна показался на улице. Он уже накинул пальто полностью, а руки засунул в карманы. Ничего ни в его походке, ни в поведении, ни в том, как он переговаривался с идущим рядом мальчишкой, не наводило подозрений на что-то странное.        И только Ребекка Пайпер теперь знала, что это вовсе не так.              

***

                     Работа на Скотленд-Ярд была единственным возможным способом добывать необходимое. Преступники, убийцы, насильники — на задворках Лондона скопилось много грязи. И всё же — фактически это были люди.        Не Натаниэлю решать кому жить, а кому умирать. Но есть обстоятельства, в которых нет верного выбора.        Когда в голову Джону Мэндрейку по пути из магазина домой прилетает острый камень, а в спину доносится смех — он не пытается остановить резко развернувшегося спутника. Он не окрикивает и не одергивает оскалившегося джинна, обратившегося зверем, глядя, как лица парней-простолюдинов, решивших, что напасть на волшебника — забава, вытягиваются от ужаса. Он не читает слова Отзыва, когда разносится первый вопль. На самом деле это единственный способ что-то сделать в принципе. Но он этого не делает. Он сидит коленями на грязном асфальте, держась за окровавленный затылок и просто смотрит. Вопли обрываются также быстро и резко, как начались.        Когда группа шпионов, подсевшая на вернувшиеся с Америки корабли с солдатами, устраивает бунт в виде агитационных-террористических стычек, и Грегори Астер начинает облаву на предателей — Натаниэль отказывается от сопровождения серых спин на развилке, где след расходился в разные стороны. Он тихо растворяется в улицах в сопровождении одного-единственного черного волка. Через пару часов круг поиска замыкается. Троих шпионов оборотни скрутили живыми, один сбежал, одного загнали в угол и он предпочел пустить пулю в висок из карманного револьвера. Самое жуткое приходится на того, за кем последовал Джон Мэндрейк — от парня осталась лишь половина тела. На немой вопрос полиции молодой волшебник непроницаемо ответил, что обнаружил шпиона уже таким. Переспрашивать почему-то никто не стал.        Когда среди ночи Натаниэля пронзает предчувствие и он распахивает глаза, то тело уже не вздрагивает от горящих во тьме глаз, пожирающих его из конца комнаты. Этот взгляд преследует его постоянно. Наверное, это и правда сумасшествие, думает Натаниэль, глядя в ответ на сгущающуюся тучу под потолком, разбудившей его рокотанием. Но лучше взгляд, чем голос в голове. Он мог бы отзывать джинна, замечая первые признаки вспышки проклятия, потому что придумать что-то еще лежа беззащитно в кровати между двух и трех ночи достаточно сложно. Вместо этого Натаниэль дает тьме приблизиться. Он в состоянии это пережить, а потому отворачивает голову, позволяя коснуться обнаженной шеи.        Когда твоя собственная кровь является ядом и противоядием одновременно — невозможно представить себе исход. Обостренное чувство ненависти, что сталкивалось с привязанностью проигрывало всего немного — недостающая песчинка, маленькая капля, тонкая нить, что отделяли одно от другого. Что будет, если однажды они сравняются?       О, Натаниэль прекрасно в курсе. Бартимеус красочно показал ему это, сорвавшись первый раз.       Но пока еще они оба справлялись.       Если, конечно, это можно назвать так.