I'm the devil, who's searching for redemption

      Воздух накалился настолько, что можно было приготовить яичницу на нём. Если бы это было возможно, я бы не отказалась. Уж очень хотелось есть.       А ещё всё тело болело. Но я привыкла. Это как ломать руки: если сломал раз, то на второй не больно, потому что привыкла. Вжизни вам будут ломать не только руки, но и сердце. А это больнее и к этому нельзя привыкнуть.       Я поднялась с кровати через силу. Хотелось сдохнуть и никогда больше не возраждаться. Но мне нужно идти. Саммит, на котором мне вывесят репарации, начнётся через два часа.       Мои каблуки неприятно застучали по плитке и я еле сдержалась, чтобы не снять их. Натирало так, что слезились глаза.       Двери передо мной открылись и я зашла туда же куда и вчера. В свою преисподню, в свой личный ад. Только теперь не к микрофону, а за стол.       Мне выделили место между обоятельным Эммануэлем Макроном и милой и тихой Маей Санду. Я плохо знала их, но француза всё же больше. Он странно поглядывал на меня, особенно на мою шею. Молюсь, чтобы он не заметил моих засосов.       Я сделала вдох-выдох и принялась слушать. Слушать, что теперь придётся платить за безумства одного человека. Но прежде всего придётся платить своей совестью и чистотой души. Для таких, как я, давно уготованы места в аду.       Ещё и ещё, но самое страшное, что я не знаю, что делать. Как расплатиться, чем жертвовать. И видимо придётся собой.       Я закрываю глаза. Зачем? Почему? Эти вопросы крутятся у меня в голове так давно, что я и не помню. Кулаки максимально сжимаются и я пытаюсь прикинуть, что мне предстоит.       Женщина слева незаметно под столом берёт меня за руку и разжимает мой кулак. Я чуть ли не дёргаюсь от неожиданности и открываю глаза. Она смотрит в них и видимо видит там то что не видит никто. И я благодарна ей за это. Не все могут развидеть в монстре что-то человечное.       — Вот и всё, — говорит мужчина, чье лицо мне не знакомо, — Только Ваша подпись. Или Вы передумали?       — Нет, нет, — тихо, как из-под земли, говорю я и поднимаюсь. Всё снова приковали ко мне взор. Особенно этот лягушатник. Знаю, я что их с Зеленским связывает. Тоже хочет трахнуть меня за него?       Я медленно задвигаю свой стул. Так страшно мне не было никогда в жизни. Но за ошибки надо платить, и за чужие тоже. Подкашиваются ноги, но я иду. Беру в руки ручку и делаю росчерк. Смертный приговор подписан, как когда-то был подписан тот самый аакт

***

      Перед глазами всё так же была та ночь. Я стояла и по-дурацки смотрела на белоснежную постель, куда украинец вжимал меня этой ночью. Он единственный наверное сегодня не пялился на меня.       Похуй. Он хотел отомстить — отомстил. Молодец, а теперь пусть чешет к себе и радуется, что всё закончилось для них просто прекрасно.       В дверь постучали. Я пошла открывать, ведь теперь она у меня на замке. Мало-ли какой-то Байден припрется и захочет тоже отомстить.       — Леди Моретти, — на пороге стоял самый прекрасный человек в мире, не считая меня, — Вы не заняты?       — Вообще-то, я уже уезжаю, месье Макрон, — сказала я, не желая никого видеть. Её величество все достали.       — Я лишь хотел спросить, всё ли хорошо? — спросил француз, нагло заглядывая в мой номер. Вот скользкий змей!       — Всё прекрасно, идите куда шли, господин президент пятой республики!       — Но синяки на Вашей шее, — сказал Эммануэль и коснулся своей тёплой рукой моей холодной кожи. Я аж отсахнулась от него.       — Это не Ваше дело, — ещё вежливо напомнила я, хотя могла послать ко всём чертям или на хуй.       — Но я лишь беспокоюсь, — невинно произнёс он и его глаза полностью поглотили меня.       Неведая, что творю, я впилась ему в губы и обвила руками шею. Сама была в шоке, если честно. Но такая уж французкая магия.       Не помню, как оказались на кровати. Он раздевал меня нежно, аккуратно снимая с меня пиджак, потом рубашку. Дошёл до белья и остановился.       Взгляд француза прикипел к моим ключицам и груди. Они были покрыты синяками и гематомами. На момент и я испугалась. Никогда ещё моё тело не было столь изуродованно.       Я была прекрасным ангелом, а теперь мне ободрали перья с крыльев.       — У Вас есть аптечка? — подскочил он, забыв и о том к чему всё шло.       — Это не поможет, я пыталась, — спокойно сказала я, хотя ужас сковывал меня. Я научилась держать всё в себе и это очень спасало.       — Но это нельзя оставлять просто так! — так по-детски искренне возмутился Макрон. Я склонила голову на бок.       — Уже ничем не помочь, — сказала я и слезла с кровати, — Я так понимаю, продолжения не будет.       — Простите, мне нужно идти, — бегло сказал он и испарился. Ну, почему французы все такие трусы? Его испугали красные пятна и кровоподтёки? Как он выжил то в естественнтм отборе!

***

      Дом встречал меня пустотой и одиночеством. С того дня, как я сбежала ото всех и занялась политикой, мой дом всегда пустует. Я и рада, и нет одновременно.       Ну, а что ты хотела, Моретти? О детях никогда не думала, муж оказался ублюдком, животных заводить слишком муторно. Можно конечно рыбку в аквариуме, но это слишком.       Я вздохнула и поджала под себя ноги. Любимая песня лелась рекой в мои уши, успокаивала и расслабляла. Обожаю Måneskin. Они вселяли жизнь в меня, даже когда я была похожа на развалины Херсонеса.       Завтра понедельник, мне на работу. Ненавижу это место. Оттуда правят огромной страной, а я не желаю там даже находится.       Нет, политику я люблю, но вот откуда взять всё то что запросили в качестве извинений?       Неожиданно телефон вибрирует и я беру его в руки. На екране незнакомый номер: Надеюсь ты мучаешься