TALE OF A MARTYR IN XII PARTS

Война Алой и Белой розы 1465

III

      Александр из дома Ланкастеров ненавидит розы.       Он их так чертовски ненавидит.       Что очень печально, потому что они повсюду.       Их запах покрывает воздух, преследует его дыхание. Он видит их в саду и в окнах, на столах и на узорах стен, и все они темно, яростно красные. Конечно же.       Так и было, пока он однажды утром не проснулся и не вышел из своих комнат, только чтобы найти сотни и сотни ослепляющих белых роз на своем пути.       Он хочет кричать. — Александр! — зовет его мать, и он поворачивается, чтобы увидеть ее, идущую к нему, как будто за ней кто-то гонится. Она не бежит. Она никогда не бежит. Только если никто не видит. Но она подходит к нему как можно быстрее, пробираясь сквозь белые розы и подносит свои руки к его лицу. — Ты в порядке?       Алекс хмурится. — Почему бы мне не быть в порядке? —спрашивает он, и она проводит своими руками от его лица к его плечам, крепко держа его на месте. — Мужчины из Дома Йорков были найдены в садах прошлой ночью, — говорит она. — Я боялась худшего.       Алекс оглядывается, наблюдая за белыми цветами, которые рассыпаны по всему коридору перед дверью его комнат. — Это хуже всего, — говорит он c презрением. Он думает, что может потерять сознание от зловония, но его отец закатит истерику. Его мать слегка потрясла его, призывая посмотреть ей в глаза. — Тебя могли убить, — проворчала она, и до него дошло, что она действительно волновалась. — Они могли убить тебя во сне.       Он усмехается, пытаясь заставить ее улыбнуться: — Не очень благородно. — Абрам, — говорит его мать, и тогда он понимает, что что-то действительно не так. Она никогда не называет его Абрам. По крайней мере, не там, где его отец может слышать. С возрастом он слышит это имя все реже и реже. — Но Мама, они не тронули меня, — говорит он, снимая ее руки с его плеч, чтобы он мог должным образом встать. — Я в полном порядке.       Она хмурится, и Алекс хочет сгладить линию между бровями большим пальцем. — Твой отец в ярости, — шепчет она.       Он снова смотрит на розы, делая глубокий вдох: — Я знаю. — Он жаждет крови.       Алекс содрогается, призрачная боль пробегает пальцами по многочисленным шрамам на его животе, груди и плечах. — Я знаю.       Его мать протягивает руку, чтобы заправить за ухо выбившуюся прядь его волос. Они темно красного цвета. Красного, как розы, украшающие их семейный герб. Красного, как рубины, красного, как свежая кровь. Красного, как у его отца. Он знает, что ей это не нравится. — Он зовет тебя, — мягко говорит она.       Алекс делает ещё один глубокий вдох. — Очень хорошо, — отвечает он.       Улыбка его матери настолько печальна, что он отталкивается от нее прежде, чем улыбнуться в ответ. Он не заслуживает такой нежности.       По пути в один из многих коридоров их, в основном, пустого поместья, он натыкается на Мэтью, одного из его отцовских стражей и своего ближайшего союзника во всем поместье, кроме своей матери. — Сэр, — Мэтью приветствует его, склоняя его голову и меняя направление, чтобы идти рядом с Алексом. — Ты знаешь, как я отношусь к тому, что ты меня так называешь, — говорит Алекс, и глаза Мэтью сканируют пространство вокруг них, прежде чем вернуться к Алексу. — При всем уважении, — говорит он, вынужденная улыбка на его лице. — Сейчас не время обманывать себя, чтобы думать, что мы имеем роскошь притворяться невидимыми.       Алекс замедляется, но не останавливается. — Что ты под этим подразумеваешь? — спрашивает он, понижая голос. Мэтью выглядит настороженным, на грани. — Вы знакомы с домом Тюдоров? — спрашивает он.       Алекс хмурится. — Конечно, — он говорит. — Ты забыл, с кем разговариваешь? — Прошу меня простить, я не хотел Вас обидеть. Просто послушайте, — Мэтью оглядывается в последний раз перед тем, как схватить Алекса за руку и затащить его в боковой коридор, спрятав их за огромной вазой с багровыми розами. Алекс начинает протестовать, но Мэтью перебивает его. — Послушайте, Ваш отец пригласил леди Маргарет из дома Тюдоров и ее сына поужинать с вами сегодня вечером. — И? — Алекс спрашивает. Мэтью пытается что-то изобразить жестами. — И она может претендовать на трон, по линии Ланкастеров.       О. — О, — говорит Алекс. Мэтью кивает. — Может, им нужны союзники? — говорит Алекс, но даже он сам себе не верит. — Может быть, — говорит Мэтью, потому что он слишком добрый, слишком оптимистичный. — Сколько лет ее сыну? — спрашивает Алекс. — Молодой, я думаю, — отвечает Мэтью. Он снова проверяет коридор и наконец отпускает Алекса, и они идут обратно к залу. — Но когда это кого-то останавливало? — Никогда, — говорит Алекс, и они замолкают.       Алекс снова хочет кричать.       Он хочет, не в первый раз, чтобы у него была возможность убежать, избежать всего этого. Гражданской войны за то, кто получит трон.       Когда он был молод, его мать рассказывала ему истории, придумывала рассказы о всех местах, куда они попадут, если только у них будет время. Если бы только у них была свобода.       Он почти ненавидит ее за это. За то, что внушила ему идеи и позволила им расти, только для того, чтобы она стояла и смотрела, как его отец вырывает их, одну за другой, день за днем.       Но потом Мэтью останавливается с ним, когда он делает паузу перед дверью, ведущей к кабинету отца, и видит там вырезанные розы, и он помнит, что у него есть кто-то, кого гораздо легче ненавидеть. — Бог в помощь, — Мэтью шепчет рядом с ним, и он открывает дверь.       Первое, что его поражает, когда он заходит в комнату, это подавляющий запах роз. Почему-то эта комната всегда пахнет сильнее, чем любая другая, возможно, чтобы скрыть запах крови. Алекс содрогается. — Александр, — говорит его отец, глядя из-за своего стола, и Алекс хочет исчезнуть. Он наклоняет голову и останавливается на большом расстоянии. Лицо его отца не выдает никаких эмоций, что никогда не бывает хорошим знаком. — Я полагаю, ты слышал?       Алекс предполагает, что он говорит о проникновении Йорков в их дом и снова кивает. — Используй свои слова, — спокойно говорит его отец, и Алекс подавляет дрожь. — Да, отец, — говорит он. — Хорошо, — говорит его отец, вставая из-за стола и обходя его, чтобы добраться до Алекса, который борется с желанием увернуться от него. — Они умрут за то, что сделали, — говорит он как обещание. — Конечно, — отвечает Алекс, как эти люди заслуживают смерти за то, что просто наводнили дом белыми цветами. Его отец выглядит довольным, пытаясь похлопать Алексу по плечу, и в этот раз он действительно вздрогнул.       Его отец не замечает, а если замечает, то игнорирует. — Я пригласил некоторых гостей поужинать с нами сегодня вечером, — говорит он, и Алекс поднимает брови с притворным удивлением. — Они из дома Тюдоров. — Потенциальные союзники? — спрашивает Алекс, и его отец кивает. — Возможно, — говорит он. — Возможно, нет, — он отпускает плечо Алекса. — Но лучше, чтобы они были на нашей стороне, чем позволить им сговориться с Йорками.       Алекс ничего не говорит. Он знает, что его отец готовится сказать то, что он действительно хочет.       Они стоят в тишине несколько мгновений, в течение которых Алекс отчаянно желает сладкой смерти, что избавит его от мучений.       Наконец-то, его отец заговорил, и все настолько плохо, как и думал Алекс. — Мне нужно, чтобы ты убил его, — говорит его отец, и Алексу не нужно спрашивать кого. Он знает. — Мальчика? — он все равно спрашивает, страх окутывает его изнутри. — Верно, — говорит его отец, его глаза упрямо смотрят в глаза Алекса. — Можешь сделать это для меня?       Алекс сглатывает.       Он может. Конечно, может. Нельзя вырасти, как он вырос, и не знать, как убивать.       Он просто не хочет. — Это война, сын, — напоминает ему его отец. Как будто он мог забыть. Рука его отца возвращается, чтобы грубо схватить его за плечо. Его большой палец надавливает на один из многочисленных шрамов, данные ему отцом и людьми его отца. — Я могу это сделать, — говорит Алекс, наконец, и его отец отпускает. — Вижу, что можешь, — говорит он. — Теперь иди готовься. Они должны прибыть к ночи.       Алекс тихо кивает, потом разворачивается и уходит так быстро, как только может, не убегая.       Тьма приближается быстрее, чем он хочет. Мэттью ждал его за пределами кабинета отца и предложил потренироваться с ним, как это часто бывает, но Алекс отказался, нуждаясь в одиночестве.       Теперь весь день ускользнул между его пальцами, и он ничего не сделал, страх и ужас обессилили его.       Это не так, что его отец не просил его сделать это раньше, потому что он просил. Просто это забирает что-то у Алекса, каждый раз. Что-то, что он больше не может себе позволить терять.       Мэттью находит его блуждающим по коридорам поместья, когда последние лучи дневного света проскальзывают за горизонт. — Алекс, — говорит он в приветствии, улыбаясь, как будто Алекс достоин его улыбки.       Алекс улыбается в ответ, потому что Мэтью назвал его по имени, а не по званию, как он обычно делает. — Мэтт, — он возвращает, и улыбка Мэтью только растет. Однако через мгновение она исчезает. — Я думаю, они здесь, — говорит он серьезно. — Тюдоры.       Алекс только кивает, глядя на затемненное небо. — Чего бы это ни стоило, — говорит Мэтью. — Я думаю, ты станешь великим королем.       Алекс смотрит на него: — Никто не пытается сделать меня королем, — говорит он, но Мэтью просто пожимает плечами. — Я знаю, — говорит он. — Я просто думаю, что из всех людей, которые убивают и умирают за трон, ты единственный, кто заслуживает этого.       Алекс рассматривает его, будто Мэтт заберет свои слова обратно, но он этого не делает: — Я не хочу быть королём, — говорит он.       Мэтью просто грустно улыбается. — Именно, — говорит он, отворачиваясь, чтобы вернуться на свой пост, но Алекс ловит его руку, чтобы остановить его. — Подожди, Мэтт, — говорит он, и Мэттью ждет. — Почему... — он замолкает, отпуская руку Мэтью. — Почему ты так добр ко мне? — спрашивает он. — Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, чем я занимаюсь.       Мэттью снова ему улыбается, в этот раз не так грустно, с большей любовью. — Потому что ты мой друг, — говорит он легко, как будто это очевидно. Алекс моргает, в шоке. — И я знаю, кто ты, — продолжает Мэттью. — Ты намного больше, чем то, кем твой отец пытается заставить тебя быть.       Он оставляет Алекса там, ошеломленным, улыбаясь ему в последний раз перед уходом, и Алекс не знает, что с этим делать.       Он бы просто стоял там, переваривая слова Мэтью в течение следующих нескольких столетий, если бы его мать не появилась и не вытащила его из этого. — Абрам, — говорит она, тихо, беря его руку с вою и ведя его в главный зал. — Ты должен быть храбрым. Можешь сделать это для меня?       Алекс кивает, позволяя ей тянуть его за собой. — Ты должен делать то, что говорит твой отец, — продолжает она. — Он будет добрее, если ты сделаешь. — Да, мама, — говорит Алекс, едва слыша ее, а потом они заходят в главный зал, и Алекс заставляет себя сосредоточиться.       Его отец находится в центре зала, встречая своих гостей с очаровательной улыбкой и теплыми словами. Алекс смотрит мимо него и изучает людей, которых они приветствуют в своем доме. Если это вообще можно назвать так.       Во главе группы стоит элегантная женщина, которая выглядит так, будто убеждена, что она уже королева Англии. Она держит себя так, будто наряд, который на ней, ничего не весит, что само по себе является подвигом, учитывая ситуацию.       Рядом с ней стоит мальчик, и все внутри Алекса скручивается.       Он еще так молод.       Он так, так молод.       Он выглядит так, будто ему чуть больше 16. — Александр, — любезно говорит его отец, протягивая ему руку и призывая. Как только Алекс достигает его стороны, он берет его за плечи и поворачивается к своим гостям. — Леди Маргарет, позвольте представить вам моего сына, Александра.       Леди Маргарет слегка склонила голову перед ним: — Приятно познакомиться, молодой мистер Ланкастер. — Взаимно, Леди Маргарет, — ответил Алекс, чувствуя, что он может упасть. Или его стошнит. Или и то и другое. — Это мой сын, Генри, — говорит леди Маргарет, и Алекс поворачивает к нему голову, встречая глаза мальчика. Они самоуверенные, эти глаза, высокомерные. Он носит гордость, как невидимую корону на голове.       Отец Алекса говорит что-то, но он пропускает это мимо, и вдруг все передвигаются, и его отец отпускает его. Без его хватки Алекс немного пошатывается, позволяя Леди и остальным из ее окружения пройти мимо него, прежде чем отправиться за ним. Но он не успевает далеко уйти, прежде чем кто-то хватает его за руку и тянет его назад. — Нил, о Боже мой, — сказал нападавший, и он внезапно столкнулся лицом к лицу с парнем, которого он никогда не встречал в своей жизни. — Боже, ты здесь.       Алекс выхватывает свою руку из рук другого мальчика, делая несколько шагов назад.       Мальчик даже не замечает. Его брови сведены друг к другу, зеленые глаза мерцают, будто они воюют между обеспокоенностью и чем-то похожим на восхищение, и он просто следует за Алексом, когда тот пытается от него уйти. — Нил — говорит мальчик. — Нил, это я.       Алекс поднимает руки к мальчику, качает головой: — Меня зовут Алекс, — говорит он, и мальчик замирает. — Александр из дома Ланкастеров.       Наступает момент абсолютной тишины, и второй мальчик зажимает рукой свой рот: — Ты не помнишь, — говорит он, и его слова заглушены ладонью.       Алекс смотрит на него, смятение разрывает его лёгкие: — Помню что? — О Боже, — сказал мальчик. — Я понятия не имею, кто Вы, — говорит Алекс. — И понятия не имею, за кого Вы меня принимаете, но Вы ошибаетесь. — Нет, — говорит мальчик, делая несколько шагов назад. — Боже, нет. Этого не может быть.       Впервые Алекс замечает герб ворона на униформе мальчика. Он, должно быть, часть гвардии Тюдоров, потому что он не одет в наряды, как дворяне, но Алекс думал, что их герб — роза, как герб Ланкастеров.       У Алекса нет на это времени. — Я понятия не имею, о чем Вы говорите, — говорит Алекс. — Но я должен присоединиться к моей семье и моим гостям. Прошу меня извинить.       После этого он уходит, оставляя мальчика в фойе, и идет в столовую.       Он не позволяет себе думать об этом.       У него есть работа.       Никто не сидит, когда он входит в столовую, и его отец бросает пронзительный взгляд в его сторону. Вскоре после этого, отец призывает всех сесть, и первое блюдо подают.       Алекс почти ничего не чувствует.       У него есть время; Тюдоры останутся с ними по крайней мере две недели, но это никак не успокаивает его нервы.       Ко всему прочему, глаза мальчика мелькают в его голове, ярко зеленые и немного дикие, и он знает, что никогда не встречал его в своей жизни, но его глаза выглядят так знакомо.       Позже, его отец произносит его имя, и он выбрасывает эти мысли из головы. Фокусируясь на настоящем, как будто это может спасти его от будущего, и взаимодействует с их гостями, как хочет того его отец.       Ужин проходит в тумане с фальшивыми улыбками и подавленной тревогой. Он слишком часто скручивает ткань своей рубашки в руках, чтобы спрятать дрожь. Он избегает глаз отца всю ночь, так как не уверен, что сможет справиться сейчас со страхом.       Где-то во время пира мальчик из зала входит и садится в дальнем конце стола, и Алекс тоже избегает его глаз.       Только после ужина, когда подают напитки, мальчик снова загоняет его в угол. — Я же сказал Вам, — Алекс говорит, прежде чем мальчик может что-то сказать. — Я не знаю Вас.       Что-то вроде боли мелькает на лице мальчика, но это исчезает так же быстро: — Я знаю, — он отвечает. — Вот почему я должен поговорить с тобой. — Ну, вообще-то у меня нет желания говорить с Вами, так... — Абрам, — мальчик прервал его, и Алекс замер. — Что ты только что сказал? — шепчет он, лёд разливается по его венам. — Абрам, — говорит мальчик снова, и Алекс чувствует, что кто-то воткнул нож ему в ребра. — Послушай меня. — Откуда ты знаешь это имя? — спрашивает Алекс, но мальчик игнорирует его. — Теперь они знают, — говорит он шепотом, зеленые глаза метаются по комнате. — Знают что? — требует Алекс. — О ком ты говоришь? Что происходит? — Нил. — Это не моё имя. — Абрам. — У тебя нет права использовать это имя. — Мне жаль, — сказал мальчик, и самое ужасное, что он выглядит так, как будто действительно имел это ввиду. — Мне жаль, что я не нашел тебя раньше, и мне жаль, что я нашел тебя сейчас. — Твои извинения ничего не значат для меня, — Алекс фыркает. Бокал поставлен на стол перед ним, и он поднимает его, отчаянно нуждаясь в вине.       Как только его рука касается бокала, мир меняется и наполняется, становясь богаче, темнее, полнее. Его отцовский дом внезапно сменяется комнатой, залитой светом от огня, который выглядит так, будто он растягивается и поднимается, снова и снова. Он видит проблески ночного неба через потолок, и звезды выглядят ужасно далеко, но их миллионы.       У него в руке чаша, сделанная из чистого золота. Его глаза опускаются к столу, во главе которого он сидит, обнаруживая людей, утопающих в драгоценностях и ценных металлах; они выглядят нереально с угольной подводкой вокруг их глаз и красными губами. Он слышит смех, но он приглушен, и музыку, но она далека. — Фараон? — говорит голос слева от него, и он поворачивается, и видит женщину, которая смотрит на него с беспокойством в ее добрых глазах. У неё диадема на голове, и он уверен, что концы её неестественно бледных волос погружены в настоящее золото. Ее брови нахмурены, и она протянула руку, прежде чем дотронуться до него. — Радамес?       Чаша соскальзывает с его пальцев. Снег захватывает его зрение.       Что-то воет у него под кожей.       Металл скрипит, когда встречает металл, снова, и снова, и снова.       Снова и снова.       Лицо предстает перед его глазами, и говорит что-то, быстро, но он не может понять, он даже не знает кто это и-       Алекс моргает, и все исчезает. Он в доме отца, прижимает бокал к губам и опрокидывает его, наслаждаясь тем, как вино немного жжет его горло. — Мне жаль, — мальчик снова шепчет. — За что? — спрашивает Алекс, не очень любезно. — Все, — говорит мальчик. — Я тебя не знаю, — напоминает ему Алекс, в тысячный раз. — Больше нет, — ответил мальчик. — Пока нет. — Что... — Алекс начинает, но потом свеча рядом с ними опрокидывается и гаснет, и мальчик замирает. — Кажется, время вышло, — он шепчет, в основном, себе, а затем головокружение поражает Алекса без предупреждения, его бокал выскальзывает из его пальцев, и его разум кричит опять, опять, опять то же самое.       Он лежит на краю стола, агония расцветает у него внутри, как розы, яркие красные розы, и он не может дышать, но ему удается найти силы, чтобы посмотреть на мальчика. — Что ты сделал? — он задыхается, но мальчик не смотрит на него, он смотрит мимо него, страх в его глазах.       Может, он и ответил, но Алекс не уверен, потому что за ним слышится голос, который заглушает все остальное. — Друзей заводим? — спрашивает голос, и земля уходит у Алекса из-под ног.       Он пытается выпрямиться, повернуться и посмотреть в лицо голосу, но обнаруживает, что не может. — Не могу сказать, что удивлен.       Алекс снова смотрит на мальчика и видит, что он оглядывается, его глаза темнеют. — Он здесь, не так ли? — спросил мальчик, и Алекс пошатывается, хватая стол крепче, чтобы не упасть на пол. — Он здесь, — отвечает голос, а затем фигура материализуется рядом с Алексом и все внутри него замирает. Он слышит, как отец произносит его имя, но он не может сосредоточиться ни на чем другом.       Фигура, одетая в тени, темнота скрывает каждую деталь. Она держит косу рядом с собой, и Алекс думает, что это не может быть правдой. — Что за хрень здесь происходит? — шепчет он и клянется, что фигура смеётся. — История, — отвечает он.       Боль затмевает его зрение на мгновение, два, потом мальчик говорит: «Абрам», и Алекс смотрит на него снова, отворачиваясь от тёмной фигуры. — Я найду тебя, — говорит мальчик как обещание, но все вокруг размыто. Алекс не может дышать. — Я найду тебя снова. — Абрам!       Голос его матери был подавлен и полон паники. — Александр!       Голос его отца тверд как железо.       Алекс снова смотрит на тёмную фигуру, видя бледную руку, протянутую к нему. Очень человеческую.       По какой-то причине, он ее принимает. — Будь осторожен в своих желаниях, — это последнее, что он слышит. Южная Каролина, настоящее время

Х

      Натаниэль просыпается в незнакомой комнате, и он клянется, что его сердцебиение покидает его вены, остановившись где-то вокруг его горла, где ему определенно не место.       Он глотает его, пытаясь и трижды терпя неудачу втянуть достаточно кислорода в легкие. У него получается только тогда, когда он садится, едва избегая падения с кровати.       В панике он сбивает что-то с соседнего стола, и оно падает на пол с ужасным грохотом.       Дверь открывается в считанные секунды, и Натаниэль собирает все свое самообладание, чтобы сразу же не сорваться с места. — Нил? — кто-то говорит позади него, и у Натаниэля перехватывает дыхание. — Оставайся на месте, — женщина в дверях указывает кому-то снаружи, а потом поворачивается к нему с беспокойством в глазах, которое абсолютно не помогает ему успокоиться. У Натаниэля нет времени даже подумать, как дверь за ней захлопывается, и она тянется к кровати. — Мне нужно, чтобы ты лег обратно, — говорит она, кладет обе руки ему на плечи, чтобы мягко толкнуть его назад, но контакт только заставляет его вздрогнуть, и вид закрытой двери лишает его воздуха       Ему нужно выбраться отсюда. — Ты сильно обезвожен, — говорит женщина. — Нам надо было отвезти тебя в больницу, потому что у меня нет капельницы, но Кевин не позволил мне... — Кевин, — Натаниэль прерывает, вцепившись в это имя как в спасательный круг. — Где он? — Он прямо за дверью, — она успокаивает его. Это не успокаивает. Ни капельки. — Теперь мне нужно, чтобы ты выпил немного воды.       Натаниэль не дает ей закончить. Она поворачивается спиной, наполняя маленькую чашку воды из крошечной раковины, так что он использует возможность и встает с кушетки и идет в сторону двери, полностью игнорируя головокружение, которое врезается в него силой грузовика. Он собирает все свои силы, чтобы открыть дверь, но как только он это делает, он врезается прямо в чью-то грудь, и его резко хватают.       Он пытается освободиться, но человек не отпускает. Что-то дикое разливается внутри его груди. Ему нужно выбраться. Его здесь не должно быть. Чем, блять, он думал? — Нил, — говорит человек, держащий его. — Нил, остановись.       Натаниэль вырывается из его хватки, спина бьется о стену позади него, а колени полностью сдаются. Он подносит руки к своей шее, чтобы схватить затылок, в жалкой попытке успокоить себя, заземлить. — Не прикасайся ко мне, — говорит он, и он звучит так тихо, даже для себя. Тьма снова пытается заполнить его видение. — Нил. — Это не моё имя. — Нет, оно твоё.       Натаниэль закрывает глаза, хватает себя за шею так сильно, что скорее всего, останутся синяки. — Что ты сделал? — говорит другой голос. Человек с татуировками, вспоминает Натаниэль. — Ничего, — протестует первый голос. Кевин. Кевин протестует.       Натаниэль перестает дышать и заставляет себя посмотреть вверх.       Это Кевин. Человек с татуировкой позади него, как и женщина, чашка воды все еще в ее руках. Они все в нескольких шагах, и Натаниэль обращает внимание на руки Кевина, которые сдерживают двоих. — Черт, — шепчет он. — Нил, — говорит Кевин.       Натаниэль вздрагивает: — Не моё имя, — говорит он, снова. Так его называет Эндрю. Это не совсем его имя. Уже нет. Пока нет. Ему не разрешали иметь его веками. — Как ты хочешь, чтобы я называл тебя? — спрашивает Кевин, но он недоволен, как будто уже знает ответ.       Натаниэль останавливается. Думает об этом. — Нил, — говорит он тихо. Боже, он снова хочет быть Нилом. — Хорошо, — Кевин раздраженно говорит, и женщина кладет успокаивающую руку ему на плечо, которую он сбрасывает. — Ты Нил, — Он выглядит так, будто хочет подойти ближе, но теперь очередь мужчины с тату сдерживать его. — Какого хрена ты здесь делаешь? — Кевин — ругается женщина. — О чем ты думал? — Кевин шипит, игнорируя ее, его голос в ярости.       По какой-то причине, это приводит в действие Натаниэля. Нила. — Я бы не пришел сюда, если бы мне было куда пойти, — он срывается.       Его разум возвращается к горящему каркасу машины, и запах соли и страха скручивает его внутренности. — Тебе вообще не следовало приходить сюда, — говорит Кевин, и паника проникает в ярость его голоса, делая его напряжённым и уродливым. — Кевин, — говорит человек позади него резко, но Кевин тоже его игнорирует.       Нил делает глубокий вдох, пытаясь успокоить свою душу. — Это все, — говорит он, прежде чем Кевин сможет сказать что-то еще, ему нужно, чтобы он понял. — Это все, что у меня есть.       Как будто смысл его слов ударил Кевина по лицу. У него хватило наглости выглядеть удивлённым. — Что? — спрашивает Кевин, но выходит гораздо тише, чем раньше. — Это, мать его, конец, Кевин, — Нил выкрикивает на французском, потому что в комнате еще два человека, которых он не знает, и ему нужно, чтобы Кевин его послушал. Действительно послушал его. — Это мой последний шанс. Больше никаких провалов, никаких повторов, — Кевин выглядит так, будто его сейчас стошнит. — Ты уверен? — спросил он, тоже по-французски, и Нил увидел красное, ярость накрывает его. — Да, блять, я уверен! — он практически кричит. — Это моя жизнь! И не смей вести себя так, будто ты не знал, потому что в основном это твоя вина.       Кевин издаёт звук, как будто Нил воткнул нож ему между рёбер. Это не было бы незаслуженно. — Что ты здесь делаешь? — Кевин снова спрашивает, как заевшая пластинка.       Нил пытается встать, используя стену. — Мне нужна твоя помощь. — Нил, — говорит Кевин. — Ты знаешь мои приказы. — Мне все равно, — Нил срывается. — Ты должен мне. Хоть раз в жизни не будь трусом и помоги мне.       Боль окрашивает лицо Кевина: — Ты ничего не можешь сделать, — говорит он. — Мы ничего не можем сделать. — У меня все есть, Кевин, — говорит Нил, отталкиваясь от стены и идя вперёд, используя заднюю часть дивана, чтобы не упасть. Шрам на пальце покалывает. Так же как и на шее. И на запястье. И на плече. И практически везде. — Все, кроме одного. Мне просто нужна твоя часть, и я могу покончить с этим. Все будет кончено.       Кевин как будто ушел в себя, прижимая левую руку к груди, с глубокой болью в глазах. Его рука покрыта шрамами, как будто кто-то пытался полностью починить ее после того, как она была сломана до неузнаваемости. — У меня ее нет, — говорит он, его голос ломается. — Все уже кончено.       Нил смотрит на него.       Что-то ядовитое образовывается у основания позвоночника, грозящее поглотить его целиком. Он чувствует, как будто его легкие, горло, рот переполняют моль, и он не может дышать, не может дышать, не может дышать. — Все кончено, Нил.       Нил спотыкается о воздух. — Ладно, достаточно, — вдруг говорит женщина, хватая Кевина и отталкивая его в сторону. — Уходи.       Кевин начинает протестовать, но она перебивает его. — Если он не хочет, чтобы ты был здесь, ты уходишь, — говорит она, глядя на Нила. Нил ничего не говорит, он не думает, что смог бы, даже если бы попытался. Она повернулась к Кевину. — Уходи. — Эбби... — Сейчас же, Кевин.       Кевин колеблется, но после того, как она продолжает смотреть на него, делает то, что ему говорят.       Нил ничего не чувствует.       Хлопок дверью, когда Кевин уходит, последнее, что он слышит.