TALE OF A MARTYR IN XII PARTS

Санторини 1650

V

      Истории могут обрести собственный разум, со временем.       По крайней мере, так говорит его отец.       И Феликс всегда был ужасно склонен верить своему отцу. — Даниэль! — На этом корабле нет никого с таким именем, — говорит Дэн, ударяя его плечом по пути. — Я понятия не имею, с кем ты говоришь.       Феликс дуется, следуя за ней, аккуратно переступая через хаотичные груды верёвок и сеток. — Даниэль Хеннесси Уайлдс, — говорит он умоляюще. — Я молю тебя.       Дэн намеренно не смотрит на него: — Я не слушаю, — говорит она. — Денни, пожалуйста... — Папа, — кричит Дэн, перебивая его. — Скажи Феликсу, чтобы он перестал использовать свои жуткие манипуляции разумом и очаровательное лицо, чтобы заставить меня делать то, что он хочет.       Ваймак не отводит взгляда от сети, которую он чинит: — Феликс, — говорит он. — Перестань мучить свою сестру и найди себе занятие.       Феликс косится на Дэн: – Манипуляции разумом? — спрашивает он. Дэн закатывает глаза. — Нет, — говорит она решительно тыкая один из своих пальцев ему в лицо. Феликс пытается укусить его, но она отталкивает его, как раз вовремя. — Я даже не спросил тебя еще, — протестует он. — Да, но как только ты это сделаешь, я не смогу отказаться, — говорит Дэн. — Так что закрой свой рот. — Ты не умеешь веселиться. — Никогда не утверждала, что умею. — Я просто хочу... — Нет. — Но это же просто... — Нет. — Пожалуйста. — Нет, нет, и нет, — говорит Дэн, бросая на пол веревку, которая была у нее в руках. — Это слишком опасно. — Что слишком опасно? — спрашивает Ваймак, внезапно обратив внимание. — Ничего, — они оба говорят одновременно. — Только в этот раз, — говорит Феликс, поворачиваясь к Дэн. — Пожалуйста, только в этот раз. — прежде чем она откроет рот, чтобы сказать нет снова, как будто он знает, что она собирается, он перебивает ее. — Я найду способ пойти, возьмешь ты меня или нет.       Дэн останавливается.       Феликс задерживает свое дыхание. — Ладно, — говорит Дэн вздыхая, и Феликс почти подпрыгивает от радости. Ему удается сдержаться. — Но только потому, что я не доверяю тебе вести себя нормально без присмотра, — говорит она.       Феликс смеется: — Конечно нет, — говорит он. — Я бы и не мечтал об этом. — Вы знаете, что я сижу прямо здесь, — говорит Ваймак. — Не могли бы вы хотя бы попытаться обсуждать свой хитрый план вне моей слышимости? — Этот корабль не такой уж большой, — напоминает ему Феликс. — И я подумал, что было бы хорошо быть открытыми и честными друг с другом. — Только не впутывайте меня в это, — говорит Ваймак. — Я не знаю, о чем ты говоришь, — отвечает Феликс радостно. — Мы никогда не делаем ничего противозаконного. — Да, да, конечно, — сказал Ваймак. — Только не попадитесь, следите друг за другом и возвращайтесь целыми, хорошо? — Мы будем, — обещает Дэн, глядя на Феликса, который улыбается так невинно, как только может. — Конечно, будем, — говорит он.       Вечером того же дня, после того, как они помогли Ваймаку причалить корабль на ночь, Дэн и Феликс бродили по докам, ожидая, пока солнце проскользнет за горизонт. Закат был ослепительно кроваво-красный. — Радость моряка, — говорит Дэн, наблюдая за тем, как багряные облака расплываются по тёмному небу. — Я не верю в удачу, — говорит Феликс, следуя ее взгляду.       Она его игриво толкает: — Это не удача, идиот, — говорит она. — Это символ. — Да, — говорит Феликс. — Удачи. — Ты просто невыносим. — Будто это новость. — О боги мои, — говорит Дэн, уходя, и он должен поспешить, чтобы догнать ее.       Как только цвета полностью пропадают с неба, оставляя его темным и глубоким, они идут к самому концу доков, где дерево сталкивается со скалами, и там, спрятанный в тени, Η αλεπού.       Лис.       Феликс выбрал это имя, и он ужасно гордится им. — А, Хеннесси! — говорит голос из-за такелажа и парусов сверкающего корабля. — Я думал, ты не придешь. — Я заставил ее передумать, — кричит в ответ Феликс, довольный собой. Когда они подходят к кораблю, Феликс видит силуэт Хелены на мачте. — Конечно же ты ее заставил, — говорит Хелена. Дэн издает долгий мучительный вздох рядом с ним, и он смеется. — Зачем я познакомила тебя с ними? — Дэн спрашивает тихо. — Понятия не имею, — ответил Феликс, а потом побежал по трапу и добрался до штурвала. — Мне показалось, или я слышал Феликса? — спрашивает Кастор высовывая голову из трюма, факел в руке. — Тебе не показалось, — отвечает Феликс, наконец-то взяв в руки штурвал — Слава богам, — говорит Кастор. — Мы спасены, — возвращаясь в трюм, но его голос звучит эхом. — Лео! Феликс здесь! — И Дэн, — напоминает ему Феликс. — И Хеннесси! — добавляет Кастор. Он замолкает на мгновение, а потом опять высовывается. — Лео говорит, что вы оба идиоты, — сообщает он им. — Мы в курсе, — пробормотала Дэн по пути к нему. Феликс улыбается им обоим. — Все вы, закройте рты, — Талия шипит, и Феликс встает цыпочки, чтобы посмотреть на нее через перила. Она поворачивается и смотрит прямо на него. — Вся суть в секретности.       Феликс приложил два пальца к виску и отсалютовал. — Дэн, — говорит Талия, поворачиваясь к ней. — Я думала, ты не придешь. — Тут либо Феликс пришел бы один, либо мы вдвоем. Я чувствую себя спокойнее, когда мы вдвоем, — отвечает Дэн. — Что? — говорит Кастор, присоединяясь к ним. — Ты что нам не доверяешь? — Я не доверяю Феликсу, — говорит Дэн. — Умно, — говорит Феликс, улыбаясь. — Отлично, — говорит Талия спокойным тоном. — Мы только начали готовиться к отплытию. Феликс, — она останавливается разворачиваясь к лестнице. — Убери свои лапы с моего корабля. — Технически, это мой корабль, — говорит он. — Ты отдал его мне, и это делает его моим. — У тебя частичная опека, — говорит Феликс, но он отпускает штурвал, как только она добирается туда.       Она занимает его место у руля: — Иди и сделай что-нибудь полезное, — говорит она ему. — Ты говоришь, как мой отец, — отвечает он, спускаясь по лестнице. В ответ она делает грубый жест.       Они оплывают. Лис был создан для скорости и скрытности, так что он маленький и неприхотливый, но почти смертельный на воде.       Феликс наблюдает, как паруса разворачиваются, и он не может сдержать головокружительное волнение, которое наполняет его вены. Адреналин - это наркотик, и он полностью зависим от него.       Опасность так пугает, и он почти жаждет этого.       Вскоре они обнаруживают свою цель.       Флот кораблей появился в Санторини около двух недель назад, привезя с собой десятки торговцев, желающих продать свои товары. Конечно, с таким большим флотом и очевидно драгоценным грузом, перспектива ограбления одного из них слишком заманчива.       И, конечно, Феликс никогда не был в состоянии отказаться от вызова.       На что Дэн постоянно жалуется.       Их цель — самый маленький корабль из флота. Наименее очевидный. Они хотят выжить, в конце концов. — Стандартный план, — говорит Талия у штурвала. — Мы уже проходили его, все должны знать, что делать. — Да, капитан, — говорит Феликс. — Закрой рот, — отвечает Талия.       Феликс ворчит.       В течение нескольких минут они уже рядом с пришвартованным Χάρος.       Палуба полностью темная, за исключением одного фонаря, качающегося от мачты, бросающего жуткое свечение на все.       На носу корабля Феликс видит фигуру, и почему-то не может отвести взгляд.       Она нетипичная, вырезанная из темного дерева и выглядит почти новой. Лицо скрывается за капюшоном и сделана так, будто фигура тянется к горизонту. Но самое странное, у него в руке коса.       Феликс чувствует, будто у него дежавю. — Кто бы хотел назвать свой корабль Смерть? — Кастор бормочет откуда-то из темноты. — Как по мне, это приносит неудачу.       Феликс вздрагивает. — Хелена, — Талия шепчет. — Пора.       Тихая как ночь, Елена раскачивается от мачты Лиса на палубу Χάρος.       Феликс начинает свой обратный отсчет.       Три минуты.       Лис продолжает свой тихий дрейф, пока не достигнет задней части другого корабля.       Феликс уже двигается, когда Талия мягко зовет его по имени, но рука Дэн заставляет его остановиться. — Будь осторожен, — шепчет она, положив обе руки ему на плечи. — Я всегда осторожен, — отвечает Феликс, ухмыляясь. Она слегка трясет его. — Пообещай мне, — говорит она, и звучит намного серьезнее, чем обычно. Феликс снимает ее руки с плеч слегка сжимая. — Я буду осторожен, — он обещает, отпускает ее руки и делает шаг назад. — Увидимся позже, — после этого он улыбается, разворачивается и прыгает с палубы Лиса на корпус другого корабля, используя свой верный крюк, чтобы закрепиться на дереве.       Две минуты.       Феликс отсчитывает секунды у себя в уме, осторожно маневрируя вокруг борта корабля, пока ему не удается заглянуть в гигантское окно сзади. Феликс не знает, почему эти торговые корабли всегда спроектированы так, что в них легко забраться.       Он досчитывает до минуты, как вдруг кто-то заходит в комнату, чтобы сесть за самый большой стол, который когда-либо видел Феликс.       Это человек с темными волосами и отличной осанкой. Его черты лица немного искажены через закаленное стекло окна, но даже несмотря на это, Феликс чувствует, будто он видел его раньше. Его имя на кончике языка.       Он так отвлечен пытаясь вспомнить человека, что подпрыгивает слыша первый выстрел. Он едва теряет сцепление с кораблем чуть не упав назад в воду. Он умудряется вернуть равновесие, и как только человек выбегает из комнаты, Феликс снова начинает отсчет.       Он достигает нуля, задерживает дыхание и бьет крюком по одной из стеклянных панелей так сильно, как только может, в то время как звук более шумной взрывчатки Лео срабатывает вовремя. У него уходит три попытки, прежде чем стекло наконец-то сдается, но он умудряется разбить его как раз перед тем, как звуки на палубе утихают.       Феликс ухмыляется, проскальзывает через огромную дыру, которую он сделал, под его сапогами хрустят осколки стекла.       Им удалось пробраться на корабль.       Он позволяет себе один выдох, затем два, и затем, в последний раз, он начинает считать снова. Вверх на этот раз. Что-то вроде списка.       Один: войти, никого не встретив. Главное — эффект неожиданности.       Два: обыскать каюту капитана. Они всегда заполнены до краев чрезмерной роскошью.       Феликс быстро ходит по комнате, едва издавая звук, пока он открывает ящики и шкафы, прикарманивая шикарную золотую брошь, маленький мешочек с монетами и фляжку чего-то, на вкус как ром. Все остальное он ставит на свои места, кроме карты, которая лежит на столе. Он решает ее испортить, используя одну из дорогих ручек и рисуя маленькую лисицу в углу, улыбаясь самому себе.       Он как раз готовится покинуть комнату и пойти в другое место, как вдруг он замечает что-то под кроватью, и он останавливается на середине шага.       Это похоже на коробку, которая была неосторожно засунута под кровать, поспешно прикрытая одеялом.       И, как обычно, любопытство Феликса побеждает над его осторожностью.       Он быстро достает ее из-под кровати, проводя своими руками по дереву, что заставляет его задуматься о фигуре на носу корабля. Он хмурится, и прижимает подушечку пальца к уголку, достаточно, что бы почувствовать.       И опять, у него появляется ощущение, что он видел это раньше. Делал это раньше.       Он будто слышит эхо на расстоянии вытянутой руки.       Феликс качает головой, игнорируя мысль. У него нет времени разбираться с неуместным дежавю.       У коробки нет какой-либо защелки, но Феликс полон решимости открыть ее. Он снова проводит руками по всей поверхности, в поисках кнопки, или крюка, или чего-то еще, когда, наконец, он находит это. Маленький кусочек дерева, на дне коробки. Феликс нажимает и тянет.       На мгновение ничего не происходит, но потом что-то внутри щелкает, и маленький рычаг выскакивает со стороны, и Феликс не может не улыбаться, чувствуя легкое головокружение. Он вытаскивает его, и крышка коробки сдвигается. Феликс полностью снимает ее, откладывает в сторону и смотрит.       Внутри коробки, завернутая в черный шелк, находится своего рода диадема.       Она выглядит бесценной.       Воздух покидает легкие Феликса — О, — он шепчет, хотя и не уверен почему.       Беги, — голос говорит внезапно, тихо, как будто эхо миллионов лет назад, и Феликс обнаруживает, что он не может двигаться, не может оторвать глаз от гигантского золотого украшения. — Беги.       Феликс моргает, и он где-то совсем в другом месте.       Он в очень темной комнате, и кто-то тяжело дышит, задыхается, пытается вдохнуть хоть чуточку воздуха, и это может быть он, но он не уверен.       Юлиан? — кто-то зовет, но потом все переворачивается и тает, и искривляется, и слова становятся: «Мой король.»       Феликс моргает снова, делая вдох, и внезапно все меняется, наполняясь другой тьмой.       Да здравствует белая роза, — шепчет другой голос, а потом все снова меняется, и кто-то говорит: «Радамес? Радамес, ты там?»       А потом Феликс моргает и он опять в настоящем, и видит диадему в своих руках, без воспоминаний о том, как он ее взял.       Только тогда он понимает, что она недостаточно большая, чтобы быть диадемой, если только это не для ребенка.       Глядя на нее, он впервые думает, что, возможно, это вовсе не корона. На самом деле, это идеальный размер, чтобы поместиться на чьей-то шее. Как колье.       Что-то вроде страха оседает в желудке Феликса, и он внезапно встает, засовывая колье в больший карман своей куртки. Ему нужно уходить. Он и так потратил достаточно времени.       Феликс считает: раз, два, три, найти путь под палубой. Обыскать каждый угол и каждую комнату. Найти все места, где прячут ценные вещи.       Он делает глубокий вдох, чтобы собраться, чувствуя, как колье прожигает дыру в кармане, и продолжает идти, открывая дверь к полному хаосу.       Этого достаточно, чтобы вытолкнуть его из ступора, и он вступает в бой, не обращая внимания на то, кто с кем сражается, просто пытаясь обойти их, его глаза на открытой двери, ведущей вниз, вниз. Ему требуется примерно 30 секунд, чтобы достичь своей цели, а затем он погружается в недра корабля, уворачиваясь от нескольких моряков на своем пути. Они не обращают на него внимания в суматохе.       На мгновение, ему кажется, что у него все получится. Что он сможет вернуться в колею и завершить свою часть плана.       Он почти сделал это, а потом кто-то врезался в него, прижав их обоих к деревянной стене одного из многих коридоров в трюме. — Смотри, куда идешь, — нападающий срывается, снова толкает его к стене, и Феликс почти забывает, что он должен быть невидимым. Он был готов сорваться и ответить, яд вцепился ему в горло, пока он не проглотил его.       Он наклоняет свою голову, делая вид, что он просто юнга, желая, чтобы моряк двигался дальше.       Двадцать три минуты, — бессмысленно подсказывает ему мозг.       Еще осталось, как минимум, 4 пункта.       Но незнакомец не сдвигается, Феликс поднимает свою голову, и незнакомец говорит, почти не дыша: — Нил?       Феликс хмурится. — Извините? — спрашивает он, прежде чем подумать об этом.       Незнакомец делает шаг назад. — Нил, — говорит он снова, и на этот раз это не вопрос. — Кто? — спрашивает Феликс. Потом он замолкает. У него нет на это времени. — Черт, — говорит моряк, и Феликс должен найти способ обойти его. Он намного выше, чем Феликс, так что его лучший вариант, вероятно, это просто бежать и надеяться, что он потеряет его в суматохе, которая медленно пожирает корабль. Он даже шагу не успел сделать, как моряк схватил его за запястье. — Какого хрена ты здесь делаешь? — он шипит, а Феликс вздрагивает. — Отпусти меня, — выкрикивает он, отважно пытаясь вырваться из лап моряка, но только заставляя его сжать крепче. — Тебе нельзя здесь находиться, — говорит моряк.       Феликс бьет лбом по носу моряка, радуясь хрусту, который он слышит в ответ. Моряк кричит, отпуская Феликса, и Феликс делает то, что делает лучше всего. Он бежит.       Он успевает забежать за угол, прежде чем слышит крик моряка, но он не останавливается. Он понятия не имеет, что только что произошло. Его тщательно составленный план рушится.       Он передвигает свои ноги и считает, потому что это все, что он может сделать.       Один: войти. Главное — тишина.       Два: обыскать каюту капитана.       Три: найти путь под палубами.       Четыре: найти что-то стоящее. В этом и была вся затея. Ни один из рисков не стоит того, если ему не удастся найти что-то стоящее.       Пятая: выйти. Он должен выйти. Ему не понравился безумный отблеск в глазах моряка. — Феликс! — кричит кто-то, и он спотыкается. Кастор машет ему из одного из многих извилистых залов. Честно говоря, Феликс не понимает строение этого корабля. — Слава богам. — Что? — Феликс спрашивает, как только он достигает Кастора, но Кастор хватает его за запястье, именно там, где это сделал моряк, и тащит его дальше по коридору. — Мы кое-что нашли, — говорит Кастор, и впервые в жизни, он звучит смертельно серьезно. — Что? — Феликс снова спрашивает, но Кастор не отвечает, он подходит к гигантской двери, которая выглядит слишком тяжелой, чтобы ее можно было просто открыть. Он отпускает Феликса, и когда Феликс, наконец, видит что там, он замерзает.       Хелена поднимает свою голову и ее глаза на грани безумного. — Феликс, — говорит она, так же как Кастор сказал «слава богам». — Иди сюда, ты в этом намного лучше меня.       Феликс обнаруживает, что не может двигаться, говорить. Кастор все равно толкает его. — Поторопись, — говорит он.       В комнате полно камер.       Клеток, на самом деле.       И в клетках полно людей.       Феликс приседает рядом с Хеленой, где она склоняется над железным замком одной из клеток. — Я не могу... — говорит Хелена, беспомощно, и Феликс забирает отмычки из ее рук, которые он подарил ей за год до этого.       Это занимает у него больше времени, чем он хочет, пару минут, и как только замок открывается, он переходит к следующему, делая размеренные вдохи, чтобы его руки не дрожали. — Какого черта? — спрашивает он с чувством. — Я не знаю, — отвечает Хелена, зная, что он имеет в виду, как всегда. — Идем, — говорит Кастор, и Феликс слышит протест железных петель, когда они раскачиваются. — Мы вытащим вас.       Феликс не обращает внимание на людей и переходит к следующему замку.       В какое дерьмо они вляпались?       Это не какое-то обычное торговое судно. — Поторопись, — говорит Хелена, и другая дверь скрипит, когда она открывается.       Кто-то говорит что-то явно не на греческом. Феликс игнорирует это.       Весь его план пошел к чертям.       Он умудряется открыть предпоследний замок, когда слышит выстрел пушки.       Феликс переводит взгляд на Хелену, и он может сказать, что они думают о том же.       Время вышло. — Кастор, — говорят они одновременно, но когда Хелена останавливается, Феликс продолжает. — Выведите всех. — Феликс, — сказала Хелена. — Ты тоже, — он прерывает ее. — Я открою эту, и буду прямо за тобой.       Хелена и Кастор смотрят на него. Они трое самых младших в этой группе оборванцев, которую Дэн и Талия начали так давно, в качестве игры, но оба они все еще старше Феликса. — Идите, — сказал Феликс. — Я буду прямо за вами.       Он не ждет их ответа и переходит к последнему замку.       Он слышит поспешные шаги, когда они уходят.       В конце концов, он взламывает последний замок и открывает дверь. — Идем, — сказал он, освобождая место для пяти человек в камере.       Никто из них не двигается. — Чего вы ждете? — Феликс срывается. — У нас мало времени.       Человек перед ним смотрит через плечо Феликса, его лицо суровое как сталь, страх виднеется в его глазах, и он говорит на ломаном греческом: — У нас уже нет времени.       Сердце Феликса наполняется ужасом. Он разворачивается, и там, в огромном дверном проеме, стоит моряк со знакомыми зелеными глазами. — Черт, — говорит Феликс, и моряк мрачно улыбается. — Проваливайте, — кричит он, и это, вероятно, последнее, что кто-либо в комнате ожидает от него. — Или может, — он говорит, когда никто не двигается. — Вы хотите остаться?       Это заставляет их двигаться. Они тихо выходят и Феликс пытается выйти за ними, хотя знает, что это тщетно. — Не ты, — сказал моряк, схватив его за руку, чтобы остановить, и Феликс вздрогнул. Он оттаскивает его назад. — Чего вы хотите? — Феликс выплевывает, пытаясь вырваться из его хватки. — Помолчи, — ответил моряк, смотря на открытую дверь. — Просто отпустите меня, — говорит Феликс. — Я для вас никто. Я никто. Вы ничего не получите, убив меня или похитив.       Взгляд моряка настолько снисходителен, что Феликс едва ли сдерживается, чтобы не вздрогнуть. — Если ты все еще веришь в это, — он говорит сквозь зубы. — Тогда ты труп. — Ты меня не знаешь, — протестует Феликс. — Я никогда не встречал тебя в своей жизни.       Моряк трясет его: — Да приди же ты в себя, — требует он, и Феликс понятия не имеет, о чем говорит. — У нас нет на это времени. — На что? — спросил Феликс, его голос близок к крику.       Моряк снова смотрит через плечо, как будто ожидает, что кто-то придет в любой момент. Как будто он вообще не должен быть здесь. — Ты уже должен помнить, — говорит он. — Помнить о чем? — Феликс практически кричит, вырывая руку так сильно, что он падает лицом вниз. Он дает себе полсекунды, чтобы перевести дыхание, а затем он снова поднимается, его глаза находят дверь, его единственный выход.       И в этот момент диадема-колье выскользнула из его внутреннего кармана и упала на пол с глухим стуком, откатившись от двери.       На мгновение, Феликс и моряк просто смотрят на нее, а потом они смотрят друг на друга, и затем оба бегут за нее, когда она катится все дальше.       Феликс, будучи меньше по размеру, первым добирается к ней, но едва-едва. Моряку тоже удаётся ухватиться за нее, и он не отпускает. — Где ты это нашел? — он шипит, пытаясь выдернуть ее, но Феликс держит крепко. — Что упало, то пропало, — он выкрикивает, потому что он не может держать рот на замке.       Потом кто-то зовет: «Кевин?», и моряк замерзает. — Блять, — шепчет он. Феликс переводит взгляд на дверь, паника окатывает его большими волнами. Ему нужно выбираться. Там кто-то еще идет.       Если они придут сюда, он никогда не выберется. — Прости, — говорит моряк, и он застает Феликса врасплох, его глаза возвращаются к матросу, и на секунду мир удваивается, утраивается, как будто несколько людей говорят это одновременно.       Затем, прежде чем Феликс успевает моргнуть, моряк использует его шок, чтобы вырвать диадему из рук, и надеть ее на шею Феликса.       И в этот самый момент происходит несколько вещей одновременно:       Свет проносится перед глазами Феликса, поглощая его на долю секунды, и за эту долю секунды он теряется в метели, запертый во дворце, пьющий вино из золотого бокала. Он меняется, превращаясь в железный бокал, а затем он стоит посреди растоптанного, кровавого поля, пока мир рушится вокруг него.       Такое чувство, что все это рушится внутри него, и он умирает, он умирает, он умирает.       Феликс падает на колени, хватается за ужасное колье, когда оно начинает гореть, его рот открывается в молчаливом крике.       Дверь, его единственный выход, открывается еще немного, и другой мужчина стоит в дверях, одетый с головы до ног в красно-черное.       Он что-то говорит моряку, но Феликс не может разобрать. — Я пытался остановить его, — говорит моряк, но он не уверен.       Мир мгновенно тает вокруг него. Он не может дышать. — Ладно, — он слышит, как говорит другой мужчина. Тот, что в дверях. — Проследи, чтобы этого не случилось в следующий раз. — Да, господин, — говорит матрос.       Человек в дверях вздыхает: — Оставь его, — говорит он. — Все, что он может для нас сейчас сделать, это умереть.       Феликс наблюдает, как шаги исчезают за дверью, боль затуманивает его зрение, и он поднимает голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как моряк тоже уходит. — Нет, — он пытается сказать, но это звучит как вздох. Его шея будто горит, но потом он снова тянется к диадеме, и его пальцы сталкиваются только с его собственной разрушенной кожей.       Моряк оборачивается, когда он подходит к двери, наблюдая, как Феликс дважды пытается встать и терпит неудачу оба раза. — Мне жаль, — говорит он снова, но Феликс не отвечает. — Это не должно было повториться. — Повториться? — Феликс задыхается, но потом моряк закрывает огромную дверь за собой, и паника возвращается к Феликсу в полной силе. — Подожди, — кричит он отчаянно, сломлено. — Стой, стой.       Моряк не останавливается, и Феликс только умудряется встать на ноги и броситься к двери, когда она закрывается с громким хлопком. Он все равно по ней стучит. — Стой! — кричит он. — Что ты делаешь? Выпусти меня!       Моряк не возвращается.       Феликс кричит, зная, что никто не сможет его услышать, зная, что хаоса будет достаточно, чтобы заглушить его, так как все слишком заняты спасением себя, но он все равно пытается.       В комнате нет ничего, что могло бы ему помочь, ничего, чтобы протаранить дверь, ничего, что можно было бы использовать в качестве рычага воздействия. Поэтому он прибегает к использованию своего плеча, врезаясь снова и снова в непоколебимое дерево и надеясь, что оно сдвинется.       Но у него не получается.       Наконец, он врезается так сильно, что видит звезды, и он уверен, что вывихнул плечо. Он опускается на землю прежде, чем даже попытаться встать.       О боги, Ваймак будет так зол, — он думает, и внезапно, он хочет плакать.       Он не помнит, когда в последний раз плакал. — Мне жаль, — он шепчет никому, к потолку, к звездам, которых не видит. Он уже чувствует, что тонет. — Мне очень жаль.       Раздается гром, и весь корабль содрогается от удара пушек. Он раздается снова, и снова, и снова, и снова, пока внезапно, корабль не издает ужасный звук, и все начинает наклоняться.       Это происходит так быстро, в один момент, все на месте, а затем, мир полностью переворачивается, посылая Феликса на бывший потолок трюма корабля, и он знает, что корабль тонет.       Он тонет, и Феликс не выберется живым.       В течение нескольких секунд ему закладывает уши, и Феликс пытается опереться на локти, не обращая внимания на боль в плече. Как только ему удается встать на ноги, вода начинает заполнять пространство.       Ужас вцепился когтями в его горло, разорвав его на куски и не давая кислороду добраться до лёгких. В глазах у него темнеет.       Он скоро умрет.       Ты умрешь, Нил, — говорит голос, но он звучит так далеко, будто это воспоминание. — Снова, и снова, и снова. Снова и снова. Это то, для чего ты был предназначен.       Феликс спотыкается о воду, которая достигла уровень его лодыжек.       Все перед его глазами превращается в туман, и он думает, что видит яблочный сад, виноградник, дворец; они сливаются в его голове, слышит эхо от криков и смеха одновременно, и он, кажется, не может сосредоточиться на чем-то одном. Сосредоточиться на чем угодно.       Нил, — другой голос шепчет. — Нил, идём.       Нил, беги.       Абрам.       Абрам, беги.       Феликс закрывает глаза, не желая это все видеть. Но это не работает. Конечно же не работает. — О, — говорит новый голос, но он звучит ближе, более осязаемо, чем голоса в его голове. — Что-то новое.       Глаза Феликса открываются из-за звука, но он закрывает их снова, так же быстро.       У него галлюцинации.       Он клянется, что видел... — Прячешься? — спрашивает голос, и Феликс заставляет его глаза открыться.       Когда Феликс смотрит на фигуру, спрятанную в темноте, он говорит: – Ты, блять, издеваешься надо мной.       Фигура ничего не говорит, вообще не двигается.       Истории могут обрести собственный разум, со временем.       По крайней мере, так говорит его отец. Это его вступительная фраза для каждой истории, которую он когда-либо рассказывал.       И Феликс всегда был ужасно склонен верить своему отцу.       Но это?       Это была одна история, в которую он давно перестал верить.       Это история, которую Ваймак всегда рассказывал после наступления темноты, в редкие ночи, когда луна решила спрятаться от звезд. О человеке, скрытом во тьме и сделанном из костей, который носит с собой косу, чтобы собирать души умирающих.       Феликс хочет засмеяться.       Должно быть, у него галлюцинации. — Полагаю, ты здесь не для того, чтобы спасти меня, — говорит он, потому что снова. Он не может держать рот на замке. — Хорошая догадка, — отвечает фигура.       Это должно быть галлюцинация.       Галлюцинации не говорят.       Он сходит с ума. — Обоснованная догадка, — исправляет Феликс, указывая на косу в руках фигуры. Его разум подводит. Он не настоящий. Это не может быть реальным. Это просто шок так влияет. — Не забегаешь ли ты вперед?       Фигура наклоняет голову в ответ. Его лицо полностью скрыто большим капюшоном. Такое знакомое ощущение. Почему это кажется таким знакомым? — Я еще не умер, — продолжает Феликс, делая все, что в его силах, чтобы казаться невозмутимым. Он сходит с ума. Он умирает, и он говорит сам с собой. — Так что ты можешь съебаться где-то минут на 20. Я уверен, ты можешь немного подождать. — У тебя есть 18 минут, — отвечает фигура.       И тогда Феликс смеётся, истерия одолевает его: — Да, спасибо, — он говорит. — Это просто гениально. Мне осталось жить 18 минут, и если тебе всё равно, я бы не хотел провести их в твоей вечной тени.       Фигура молчит раздумывая: — Поосторожнее с желаниями, — говорит он в конце концов, и Феликс замирает. — Что? — спрашивает он, тихо, осторожно. Он ловит меланхоличный запах роз, чувствует горький вкус вина. — Ты слышал, что я сказал.       Снова, снова и снова.       Что-то неугомонное внутри Феликса успокаивается и у всего появляется смысл.       Не галлюцинация. — Сколько раз мы об этом говорили? — спрашивает он, прежде чем сознательно решиться. Как только он это говорит, что-то щелкает в его голове, и воспоминания нахлынули на него.       Жизнь в страхе там, где его должны были любить. Кольцо, кольцо, кольцо.       Измена, совершенная над цветом роз и престолом, бокал предназначенный для другого.       Холод, снег, болезнь, которая забирала, забирала, забирала и оставляла только пепел.       Священная война, слишком старая, чтобы кто-то мог вспомнить, но свежая, как кровь, пролитая в его разуме.       И более давно: бегство под покровом темноты, зеленые глаза и чувство паники.       И более давно: мир, залитый факелом и бронзой, золотыми статуями, золотыми звездами и холодными богами.       И более давно: яблочные сады и ослепляющие белые ветви и змеиный яд и размытые закаты и сожаление, так много сожалений. — Я не считаю, — говорит фигура. — Лжец, — шепчет Феликс. — Ты знаешь. — А ты? — отвечает тень.       Феликс смотрит вниз на свою руку, где всегда был серебряный шрам вокруг мизинца. Он проводит пальцами по новому шраму на шее. — Кажется, я помню, — говорит он.       Тень ничего не отвечает.       Вода поднимается по ногам, холодная и неумолимая. Он игнорирует это. — Как тебя зовут? — спрашивает он, без предупреждения, еще одна мысль, покидающая его рот без разрешения.       Фигура, кажется, колеблется, на мгновение. Феликс застал его врасплох. — Смерть, — отвечает он.       Феликс качает головой: — Это имя, которое ты выбрал, — говорит он. — Какое имя у тебя было до этого? — Откуда ты знаешь, что это имя я выбрал? — фигура, Смерть, спрашивает. — Откуда ты знаешь, что у меня вообще есть имя?       Феликс смеется, безжалостно, его голос полон паники, которую он отказывается признать. — Истории, — говорит он, и он знает, что говорил это раньше. — В конце концов, ты из них сделан.       Смерть подыгрывает, его голос, неизменный, такой же безэмоциональный: — Они ничего для меня не значат, — говорит он, как и в первый раз, и как в первый раз, это заставляет Феликса давить на него, пока он не покажется реальным, осязаемым. Это заставляет его хотеть найти человечность во всей этой тьме, и он никогда не отказывался от вызова. — Я знаю, — говорит Феликс. И он снова спрашивает. — Как тебя зовут?       Смерть сомневается, и Феликс задерживает дыхание: — Эндрю, — Смерть говорит тихо, как будто он не хотел этого говорить, и вот она, дыра в его безупречном спокойствии. — Эндрю, — повторяет Феликс, пробуя имя во рту, вцепившись в него, чтобы заставить все мысли покинуть его разум.       Это обманчиво, неожиданно, человеческое имя.       Оно кажется правильным, каким-то образом.       Вода поднялась к его груди. Она вытягивает тепло из его тела, и он дрожит, обхватив руки вокруг себя. — Что мы здесь делаем, Эндрю? — спрашивает Феликс, ненавидя как его голос слегка дрожит. — Ждем, — отвечает Эндрю. — Снова, — говорит Феликс. — Снова — соглашается Эндрю.       Феликс держится крепче, когда вода доходит до его плеч. Она скоро поднимет его с ног. — Что, если я больше не хочу? — спрашивает он. — Твое время еще не истекло, — говорит Эндрю. — Нет, — говорит Феликс, снова глядя на Эндрю. — Что если я больше не хочу умирать? Почему я помню, как умирал так много раз? — в его глазах снова темнеет, он чувствует боль в боку, в груди, в легких. Эхо прошлых смертей поднимается на поверхность его кожи и это причиняет боль. Будто переживает заново каждую из них, в одно и то же время. Он не может дышать. — Потому что у тебя нет выбора, — отвечает Эндрю. Феликс смотрит на него, вода хлещет ему по шее. — Ты так же проклят, как и я.       Вода поднимает его с ног, и пространство с воздухом становится меньше, намного меньше. Время на исходе.       У меня всегда мало времени. — Как мне от него избавиться? — спрашивает он, потому что должен быть какой-то способ. Должен быть.       Эндрю наклоняет голову, будто насмехаясь, но не совсем. – Ты уже начал, — говорит он, указывая на шею Феликса.       Феликс дотрагивается рукой до нового шрама на шее, протягивая другую руку над ним, чтобы удержаться за потолок. Или, технически, за пол. Шрам печет в соленой воде. – Они убили меня за это, — говорит Феликс, в основном, себе. — Да, — говорит Эндрю. — И они будут делать это снова и снова, и снова, пока от тебя ничего не останется. — Конечно, будут, — говорит Феликс. Не имея, блять, ни малейшего представления, кто они такие. Спокойствие покидает его, и он впадает в объятия апатии. Неудивительно, что Смерть использует ее как свой щит. — И если я соберу достаточно их? — спрашивает он, проводя по шраму вокруг мизинца. — Есть только один способ узнать, — говорит Эндрю, говорит Смерть, говорит сама тьма вокруг них.       Феликс закрывает глаза и считает вещи, которые он знает:       Первое: у смерти есть имя.       Второе: он уже встречал Смерть. Несколько раз, на самом деле.       Третье: кто-то пытается убить его. Постоянно. Но только это не совсем работает.       Он позволяет себе подумать о Ваймаке, подумать о Дэн.       Мне жаль, — говорит он им, даже если они этого не услышат.       Вода накрывает его с головой, и он делает выдох, желая, чтобы тьма пришла быстрее, чтобы поглотила его.       Она приходит. Настоящее

Х

      У Нила есть начало плана. И удивительно, остаться, является его частью.       Ему слегка некомфортно от этого.       Мысль о том, чтобы остаться.       Остаться хоть где-то.       Он прожил так много жизней, слишком много, чтобы сосчитать или по-настоящему уследить, но дело в том, что обычно он получает только половину жизни.       Это всегда заканчивается слишком рано. Слишком рано. Он ее лишается до того, как он будет готов. — Ты будто ведешь внутренний монолог, — говорит Кевин с водительского сиденья. — Перестань.       Нил повернул к нему голову, обиженный: — Иди к черту, — сказал он. — Ты не можешь продолжать делать такое лицо, — сообщает ему Кевин. — Какое лицо? — Нил спрашивает. — Это просто моё лицо. — Нет, у тебя такой взгляд. Как будто тебя, блять, преследуют или типа того. Перестань.       Нил смотрит на него. — Ой, прости, — говорит он, используя всю свою силу воли, чтобы просто не ударить Кевина по лицу. — Сколько раз ты умирал? — лицо Кевина бледнеет, но Нил продолжает. — Сколько раз тебя убивали? — исправляется он. — Я потерял свою жизнь больше раз, чем кто-либо имеет право, и я сижу рядом с человеком, который отнял ее у меня больше всего раз. Думаю, у меня есть право выглядеть, как будто меня, блять, преследуют.       Кевин смотрит на него: — Они не должны узнать, — говорит он. — Что? — спрашивает Нил. — Что ты просто пешка в смертельной игре в хреновы шахматы? — Нил, — говорит Кевин, с болью в голосе. — Они не должны узнать. Я серьезно. — Как и я, — говорит Нил. — Ты не трус, Кевин Дэй. Перестань вести себя так.       Они добрались до парковки стадиона, но Нил не обращает внимание. Кевин нажал на тормоза, и Нил едва не ударился головой о приборную панель. — Ты не знаешь, о чем говоришь, — говорит Кевин, его голос низкий, серьезный.       Нил, потому что он мудак, улыбается: — Может быть, — признает он. Кевин выглядит убийственно. — Но я знаю, что я делаю, Кев, — продолжает он. — Несмотря на то, что ты думаешь. У меня были века, чтобы добраться сюда. Перестань на меня так смотреть, я не собираюсь им рассказывать, но если они узнают, они узнают.       Кевин хочет что-то ответить, но Нил уже выходит из машины.       Кевин вышел из машины и последовал за ним, достигнув двери стадиона раньше Нила, чтобы ввести код.       Он кладет руку на дверную ручку, но не открывает ее, поворачиваясь к Нилу. — Я не собираюсь терять это, — говорит он, и его зеленые глаза темные, полные уверенности.       Нил не думает, что когда-нибудь сможет посмотреть Кевину в глаза и не думать о яблочных садах и предательстве. — Хорошо, — говорит Нил, засовывая навязчивые воспоминания в глубочайшую, темную часть своего разума, которую он никогда добровольно не навещает, но каким-то образом возвращается в любом случае. — Рад видеть, что ты наконец-то нашел, за что, блять, бороться.       Кевин смотрит на него, а Нил смотрит в ответ.       Кевин первым отводит взгляд, открывая дверь и идя вперед, его плечи напряжены. Нил медленно выдыхает.       Они ничего не говорят друг другу, пока идут в гостиную, где остальная команда должна встретиться через пятнадцать минут. Неудивительно, но пришел только один человек, очевидно, настолько же одержимый быть всегда первым, насколько Кевин.       Нил думает, что это один из членов команды, которого он еще не встретил, но потом Кевин говорит: «Аарон», в приветствии, и парень смотрит вверх.       В миллионный раз кажется, что мир Нила останавливается, крушится с грацией.       Пламя обрамляет его видения, и он думает, что говорит что-то вроде — ты, блять, издеваешься надо мной, но он не уверен.       Кевин, рядом с ним, щипает его за руку. Сильно. — Перестань, — говорит он, как и в машине, так сурово и окончательно, что у Нила нет выбора, кроме как слушать. — Блять, — бормочет Нил. — Я тебя знаю? – Аарон спрашивает, его голос выдает эмоции, в отличие от Эндрю. У него больше нет британского акцента. Конечно же нет. Разум Нила зациклился на одной и той же истории. Одном и том же конце. Те же грёбаные воспоминания.       У тебя есть своя жизнь, — говорит немного другая версия Аарона, — так что, блять, живи.       Иногда Нил чувствует себя фонтаном, наполненным слишком большим количеством монет. Они наполняют дно его сознания, складываются друг на друга и разъедают друг друга, загрязняя воду своим ярким, горьким, медным вкусом. И они не уйдут. Как бы он не старался избавиться от их веса, они не исчезают. Только тускнеют, искривляются и увеличиваются. — Нет, — Кевин отвечает за него, его рука сжимает плечо Нила, чтобы удержать его. — Это Нил. Наш новый помощник тренера.       Аарон хмурится. Вид такой знакомый на его лице, и такой чуждый на лице Эндрю. От этого у Нила болит в груди. — Нам нужен помощник тренера? — спрашивает Аарон, презрение практически вытекает из его голоса, и это тоже знакомо. Это заставляет Нила хотеть ударить его по лицу.       Что за хрень, — Нил думает, почти истерично. — Это слишком, чтобы быть просто совпадением. Слишком определенно, чтобы быть судьбой. — Нужен нам он или нет, не имеет значения, — говорит Кевин, толкая его и усаживая на стул. Рука все еще на его плече. — Он сейчас здесь, так что мы используем его. — Может ли он говорить? — Аарон спрашивает, глядя на Нила, как на большого жука в углу ванной. Немного удивлён его присутствием, сильно отвращен, и в основном он планирует ничего не делать, чтобы изменить ситуацию. — Он может, — вмешивается Нил, прежде чем Кевин сможет сказать что-то ужасное, наконец-то обретя свой голос. — И его не собираются использовать, — он срывается, поворачиваясь к Кевину. — Сохрани свою руку или продолжай меня трогать, ты можешь выбрать только одно.       Кевин убирает свою руку.       И в этот момент входит Рене, за ней Мэтт и Дэн.       Их вид так же смущает его, как и в прошлый раз. Он не думает, что когда-нибудь привыкнет к этому.       Но он хочет. Привыкнуть к этому. Привыкнуть к ним. Снова и снова. — Привет, Кевин, — Рене любезно говорит. — Аарон, Нил. — Привет, Рене, — Кевин оборачивается. Ни Нил, ни Аарон ничего не сказали. Рене даже глазом не моргнула. — Когда вы, ребята, приехали, Аарон? — Рене спрашивает, ее голос милый и успокаивающий. — Я не видела вас в общежитии прошлой ночью. — Этим утром — Аарон отвечает, как будто ему это причиняет боль. Рене просто улыбается. — Объясняет то, почему ты выглядишь как дерьмо, — сказал Мэтт, запрыгивая на стул и утягивая Дэн за собой. Это совсем не удивляет Нила. — И где Ники?       Аарон показал средний палец Мэтту, а потом сказал: — Раздевалка. Звонит Эрику.       Миры Нила сталкиваются и он застрял где-то посередине, сила удара давит его снова и снова, и снова. — Нил? — Рене спрашивает, и когда он смотрит на нее, ее выражение лица так знакомо, что у него болит сердце. — Все хорошо? — Я в порядке, — отвечает Нил, автоматически, и Кевин в то же время говорит: «Он в порядке.»       Взгляд, который Нил посылает ему, полон яда, но он просто смотрит в ответ. — Угу — отвечает Рене, но её взгляд говорит, что она не верит ни одному из них ни на секунду.       Потом из зала раздался звук хлопающей двери, и последовало приглушенное ругательство. — Иди нахуй, — кто-то кричит. — Взаимно, - другой голос отвечает.       Нил задерживает свое дыхание.       Последние лисы. Возможно, совершенно незнакомые люди. Возможно.       Нил не позволяет себе думать об этом, переводя свои глаза на свои руки, как будто они самая интересная вещь в мире, чтобы не думать об ужасе, который наполняет его внутренности.       Он их не узнает.       Не узнает. — Боже, я не скучала по этой комнате, — говорит женский голос, роскошный и мягкий как мёд. Первый человек отвечает, как будто по-испански. Нил все еще не поднимает свой взгляд. — И мы не скучали по тебе, — говорит Аарон. — Аарон, — Рене нежно ругается. — Что? — спрашивает он слегка виновато. Нил подавляет маленькую улыбку. — Нет, все в порядке, Рене, — говорит женщина, ложная мягкость отравляет первое представление о меде. — Мы тоже не скучали по маленькому монстру. А еще ты выглядишь как смерть, Миньярд.       В этот раз Нил действительно смеется, звук, ускользающий от его губ без разрешения и прерванный слишком рано. Он смотрит на Аарона, и видит его убийственный взгляд.       Боже, он и правда похож на Смерть.       Просто еще злее.       И Нилу приходится проглотить свой смех. — Что-то смешное? — Аарон спрашивает, и Нил качает головой, подавляясь идиотской ухмылкой, которая расплывается у него на лице. — Кто это, блять, такой? – спрашивает первый человек, и Нил совершает ужасную ошибку поднимая взгляд.       Все внутри у него сжимается.       Ты знал, что Смерть не существовала? — голос шепчет у него в голове.       Элисон.       Их жизни не важнее моих, потому что они решили, что имеют право владеть силой Смерти, — другой голос эхом отзывается.       Сет.       Нил не помнит, когда он решил встать, но почему-то, внезапно, он на полпути из комнаты и не останавливается, следуя по коридору к полю.       Кто-то зовет его, но он не медлит, идя к плексигласу, но меняет свое решение в последнюю минуту и поднимается на бесконечные трибуны. Он делает первые три шага, прежде чем бежит, его икры горят — приятное мини отвлечение от. Ну. Всего.       Он слишком рано поднялся на вершину, едва выдохшись.       Он хочет кричать. Это слишком. Это слишком.       Что, блять, происходит?       Почему они все здесь?       Он не думал, что судьба может быть настолько жестокой. — Боже, Дрю, — он шепчет в никуда, теням, или самому себе. — Я должен все сделать правильно.       Так много можно потерять. — Нил?       Нил смотрит вниз, и видит Рене где-то на полпути по трибунам, ее выражение лица открытое и доброе. Не совсем обеспокоенное, больше понимающее. Бездонное понимание. — Пройдешься со мной? — спрашивает она, наклоняя голову, чтобы показать вокруг поля. Нил колеблется в течение секунды, а потом кивает. Она ждет, пока он встретится с ней в середине трибуны, переходя на один из более широких рядов, чтобы они могли идти бок о бок.       Она ничего не говорит в течение нескольких минут, и Нил не делает ничего, чтобы заполнить молчание. Если он откроет рот, он боится, что может просто начать кричать и никогда не остановится.       Потом, наконец, Рене говорит: — Что ты помнишь? — и, черт возьми, Нил ненавидит этот вопрос. — Что ты помнишь? — говорит он, вместо того, чтобы отвечать. — Больше, чем я хотела бы, — говорит она, мягко, а потом добавляет: — Я помню тебя.       Нил должен быть удивлен. Он должен.       Но почему-то это не так.       Какая-то часть его догадывалась об этом с той ночи в доме Эбби.       Он видит покрытые дождем палатки, чувствует запах горького пороха. — Кевин знает? — спрашивает он, но Рене уже качает головой. — Я так долго избегала Семьи, — говорит она. — Это не изменилось.       Нил колеблется, но Рене продолжает идти, и он догоняет ее. — Что? — спрашивает он. — Ты... — он прерывает себя, шок сменяется недоумением. — Как?       Улыбка ее маленькая и грустная. – У меня свои методы, — говорит она. — Не все Остатки рождаются в пределах досягаемости Семей.       Нил смотрит на нее.       Он не думал, что это возможно. — Так почему ты здесь? — спрашивает он. — По той же причине, — отвечает она. — В основном. — Откуда ты знаешь, почему я здесь? — У тебя есть сорок девять частей, — говорит Рене, как будто это все объясняет. — Где еще в мире ты был бы, если бы не здесь? — к этому времени они сделали целый круг вокруг стадиона. — И еще, — Рене продолжает, ее улыбка возвращается. — Он витает.       Взгляд Нила приковывается к стеклу рядом с ними, часть его ожидает, что он увидит развевающиеся тени в отражении. Он не видит. — Ты говорила с ним, — сказал Нил. Не вопрос. — Все верно, — подтверждает Рене. — Ты знаешь его имя. — Да, — говорит Нил, не зная, где она получила эту информацию, но в данный момент ему все равно. — Я собираюсь освободить его, — говорит он, тихо.       Рене останавливается, поворачиваясь к нему лицом, и он тоже останавливается. Её взгляд серьезный и наполненный чем-то, что напоминает ему о небесах, бесконечно заполненных звездами и землями, бесконечно тонущими в песке. — Хорошо, — говорит она. Нил вдыхает и медленно выдыхает. — Я не могу потерять это, — говорит он, позволяя словам затеряться в пространстве между ними, не зная, почему он вообще их сказал.       Рене просто наклоняет голову и говорит: — Я знаю. — Они все в той комнате, — говорит Нил, как исповедь, как молитву. Но Рене не бог. Она даже не святая, и они оба это знают.       Они просто доклад, который история переписывала, переписывала и переписывала, не утруждаясь стереть что-то, или начать все сначала, пока всё, что от них не осталось это потекшие чернила и скомканная бумага. — Я знаю, — говорит Рене снова. — Так борись за них.       Нил закрывает глаза и впервые за долгое время ничего не видит. — Я борюсь, — шепчет он. Я буду.